разгладился.
у меня нет других дел, кроме того дела государственной важности, с которым
вы изволили явиться ко мне. В следующий раз прошу звонить. Я по телефону
постараюсь разъяснить, как в подобных случаях действуют опытные шантажисты.
Эх вы, шантажисты-активисты! - сказал он злобно и засмеялся. - Комсомолия,
культсмычка! Красные спецы!
шагами. У него было задумчивое лицо с полуопущенными веками. Осторожно
огибая мебель, он подошел и ударил Раевского палкой.
думать о палке, не смотреть в ее сторону. Даже взмахнув ею, он еще надеялся,
что, может быть, удастся все-таки не ударить. Напрасная надежда! К счастью,
палка скользнула, и удар пришелся по плечу.
вздрагивая и хватаясь за ножки кресел, а Митя, закусив губу, крутит палкой
над его головой, прицеливаясь в трюмо, украшенное перламутровыми цветами.
Это трюмо он сперва проткнул, а потом серией коротких ударов, как говорят о
фехтовальщиках, выбил из рамы. Давешняя старуха с криком ворвалась в
комнату, за ней худенькая черная женщина в кимоно, которая молча прыгнула на
Митю, как кошка, так что он должен был осторожно скрутить ей руки и посадить
на диван.
визжа, бросала в нас тарелками, старуха вызывала по телефону милицию, и
вообще следовало поторопиться.
нечего и думать! Вы забыли кепку.
МИТЯ ГОВОРИТ О СЕБЕ
уезжает отец. Но спросил между прочим, так, что меньше всего я могла
ожидать, что увижу его на вокзале.
принес это заявление. "На всякий случай, - серьезно объяснил он, - если нас
с Танечкой посадят в кутузку за буйство". В заявлении рассказывалось, при
каких обстоятельствах пропали бумаги старого доктора, причем отец был
выставлен пострадавшей, обманутой стороной. Впрочем, отец не успел оценить
Митиного благородства, потому что, надев очки и самодовольно оглянувшись
вокруг, подмахнул заявление не читая. Он был очень милый в этот день -
чистенький, причесанный, немного грустный и почти трезвый; когда он был
трезв, на него всегда находило "легкое облачко грусти", как писали когда-то.
Прощаясь, он намекнул, что, возможно, ему не удастся ограничиться
деятельностью "сопроводителя быка" на сельскохозяйственную выставку, потому
что его ждут на Амуре дела, от которых "многие ахнут". Кто были эти многие,
осталось неясным.
меня знает.
клада я могу считать как бы лежащей в моем кармане, помахал нам платком и
уехал. Митя проводил взглядом плавно изогнувшийся на повороте поезд и сказал
задумчиво:
отправились в Летний сад.
оказалось, что основательно знаком только с двумя достопримечательностями: с
игорным клубом на Владимирском и с кафе "Тринадцать" на Садовой.
сообщить мне какую-то важную новость. Но вот мы дошли до Летнего сада и
обошли его по боковым аллеям, и сделали открытие, что Летний дворец Петра
Великого и есть тот скромный двухэтажный домик, недалеко от которого мы
встретились третьего дня, но никакой новости я еще не услышала от Мити.
стеклом витрины, и я сказала, что странно подумать, что на свете жил
человек, носивший этот мундир и даже насадивший табачные пятна на полы. Но
Митя возразил, что нисколько не странно, потому что Петр был только на
голову выше его.
подозреваете, как это утомительно...
воробушка!" И вообще. С утра еще ничего, а к вечеру надоедает.
большие глаза.
не совсем тот разговор, но тоже очень интересный и важный, потому что Митя
впервые заговорил о себе. Правда, он немного хвастался и одновременно жалел
себя, невольно придавая всем своим поступкам оттенок благородства. Но
все-таки этот разговор заставил меня взглянуть на него другими глазами.
когда он узнал о смерти отца. Это было в гимназии, на уроке латыни. На всю
жизнь запомнилось ему молчание класса, когда, собрав книги, он шел между
партами к двери и товарищи с жалостью и любопытством смотрели на него - на
него, у которого умер отец. Он еще не знал, что отец был убит. В непривычно
пустой раздевалке швейцар торопливо подал ему шинель - торопливо, потому что
умер отец. Шел грибной дождь, крупный и редкий, и среди стремительных капель
точно стояла, сверкая на солнышке, бриллиантовая пыль. И эта пыль, и
свежесть дождя, и то, что скоро лето, экзамены, а у него в последней
четверти по геометрии двойка, - значит, все это осталось на свете, несмотря
на то что умер отец? И, страшно вскрикнув, схватившись за голову, Митя
бросился домой. А там уже толпились, взволнованно переговариваясь, какие-то
люди; все двери были раскрыты, и толстый подтянутый пристав, стоя в дрожках,
кричал: "Господа студенты, прошу разойтись!"
но ничего не делала без его помощи и совета.
городе, где он родился и вырос, и после гибели мужа Агния Петровна отвезла
детей к нему, а сама поехала в Петербург и вернулась служащей музыкальной
фирмы Циммермана.
Митя, "историей медленного падения интеллигентной семьи". И Агния Петровна
долго старалась скрыть это падение и обнищанье от Мити.
что нет в мире более богатого, чудесного дома".
огромными деревянными часами, занимавшими целую стену. Митя сказал, что по
этим часам можно было бы узнать не только век, месяц, день, но даже
завтрашнюю погоду, если бы они не стояли.
голландскими изразцами, сохранившейся со всеми своими таганчиками,
подставками для лучины, щипцами для углей и медной, непривычно большой,
позеленевшей посудой. Митя рассматривал изразцы и восхищался. Сходство с
Андреем мелькнуло, когда с озабоченным, серьезным лицом он стал считать,
часто ли и в какой последовательности на изразцах повторяется море. "Надо
сейчас же сказать ему, что я выхожу замуж за Андрея", - с остановившимся
сердцем подумала я. Но Митя вдруг взглянул на часы, заторопился, и я ничего
не сказала.
что нет, потому что решил сперва посоветоваться с юристом.
Петровича - вот и все.
что они не принадлежат Раевскому и попали к нему незаконным путем.
СЛОЖНОЕ ДЕЛО
письмо от Андрея. Он писал, что поправился и начал работать. "Милый мой,
дорогой друг, как мне хочется поскорее увидеть тебя!" - прочитала я с
чувством какой-то неясной вины.
мы с Леной возили к нему врачей, которые ставили противоположные диагнозы. А
один хирург, прощаясь, сказал совсем страшную вещь, которую мы от Марии
Никандровны скрыли. На кафедре тоже было много работы - Николай Васильевич
велел повторить опыт с моим стрептококком, - так что на личные, тем более