посмотреть на море с родного берега. День стоял пасмурный, холодный. Берег
Тамани был скрыт мглою. На бульваре валялись осколки разбитых вазонов.
Большой каменный лев над балюстрадой был почти обезглавлен. Осколком бомбы
у него снесло добрую половину морды. В глубине деревянной раковины для
оркестра сбились перевернутые мокрые скамьи.
волны прыгали навстречу, стараясь лизнуть соленым языком Володю в лицо,
подползали к его ногам, ластились. Совсем как Бобик...
назад Бобик увязался на берегу за военными моряками, и они сманили собаку к
себе на сторожевой катер.
того места, где сидел птицелов Кирилюк, прошагал по всей улице Ленина,
дошел до угла Крестьянской, поднялся по знакомой лестнице купеческого сына
Константинова, постоял на Пироговской, у обезображенного здания, где была
раньше школа, и отправился домой: надо было собираться.
кабине рядом с водителем сидел Володя и, гордый доверием, которое ему было
оказано, по знаку шофера то и дело брался за медный шпенек на щитке и тянул
на себя, давая "подсос" мотору. А в кузове поверх груза, тщательно
накрытого брезентом, среди узлов, сундуков и всякого домашнего добра,
сидели Евдокия Тимофеевна, Валя и дядя Гриценко.
с собой заберу в каменоломни. Я уж с командиром отряда нашего толковал.
Разрешает. Он Никифора знает. И Ванька мой там тоже будет заодно. А я уж за
ними обоими пригляжу. Ты не сомневайся на этот счет.
Как он там один будет? И какая от него польза вам?
о том речь. О нем самом забочусь. Как такого наверху оставлять, если немцы
придут? Ты что, характера его не раскусила? Мало тебе с ним хлопот было в
мирное время?
- Ты сама без него тут держись, а за него не бойся.
переживете и Нюше моей дом сберечь поможете. Ей одной не справиться. Хворая
она у нас... Да к тому же, в положении она: к весне прибавления ожидаем.
Где ж тут! И под землю ее брать нельзя: не сдюжит здоровьем. А то бы я вас
всех вниз позабирал...
В первых числах ноября в домике дяди Гриценко, где теперь жили Дубинины,
дрогнули стекла, звякнула посуда. Тяжелые удары, глухие и как будто вязкие,
донеслись со стороны Камыш-Буруна.
выковыривал из ушей известковые крошки. Потом тихо подозвал к себе Ваню и
Володю:
сегодня-завтра вниз подаемся. Так чтоб все было у вас в полной исправности.
Чтоб как будет приказ, так раз - и там. И никуда без моего на то разрешения
не отлучаться.
проводили на шахтном дворе, помогая взрослым: выгружали продовольствие,
ящики с патронами, мешки с мукой, тащили в клеть матрацы, подкатывали
бочки. Мальчикам нравилось, что дело обставляется так хозяйственно. Чего
только не спускали под землю через боковые штольни! Чьи-то сундуки, баян в
чехле, одеяла, связанные кипами, шкафы... Но больше всего, конечно, ребята
были довольны, когда, отогнав их подальше от главного ствола,
шахтеры-камнерезы опускали вниз какие-то тяжелые, тщательно прикрытые
брезентом или плащ-палатками предметы, в которых разве только совсем ничего
не смыслящий в военном деле человек не угадал бы пулеметов.
узнавая его большую и ладную фигуру, бросались навстречу, и командир на
ходу подмигивал им своим веселым черным глазом из-под круто взлетавшей
длинной брови:
полезем?
внизу, и наверх попросишься.
заплывали в долины, скрывали окрестные возвышенности, и казалось, что
пространство, оставшееся для жизни, с каждым днем становилось все теснее,
все уже. За туманом немолчно грохотали орудия. Звуки войны становились все
явственнее, приближались...
ящика комода свернутый красный флаг и велел Ване влезть на крышу.
праздник. Нехай люди видят... Да повыше, хлопцы, чтобы издали горело! Чтобы
помнили, как поселок наш кличут: Краснопартизанский! С того самого
девятнадцатого года. И во веки веков!
хорошо был виден весь поселок, и мальчики заметили, как там и здесь над
крышами Старого Карантина стали появляться красные праздничные флаги. Море
дышало тяжким туманом, словно за крутыми берегами закипало какое-то варево.
Стена тумана, поднимавшаяся за Камыш-Буруном, закрывала все окрестности, но
за этой стеной слышались выстрелы, орудийные залпы, доносилось татаканье
пулемета, сухой стук автоматов. Иногда что-то со свистом проносилось над
головой по направлению к городу, и вскоре оттуда немедленно перекатывался
над всей округой бухающий удар.
люди негромко, но многозначительно и с доброй надеждой в голосе поздравляли
друг друга:
годовщина...
флаги колыхают.
Камыш-Буруна. У входа главного ствола каменоломен их встретил стоявший тут
на посту с винтовкой Гриценко.
пожилой разведчик Шустов. - Они, вишь, на Керчь рвутся. Объявили уже,
нахвастались, что к завтрашнему дню там будут. Дескать, хох, к годовщине
Октябрьской революции германская армия заняла город Керчь, один из
крупнейших промышленных центров Крыма... И тому подобное. Видели мы их
листовки. Знаем. Ну, наши-то им этого пирога к празднику и куснуть не
дадут. Только у них тут, в этом месте, скопление сил большое, да автоматы у
каждого.
откуда прежде, бывало, глухо доносился мягкий рокот прибоя, слышались
выстрелы и раскаты взрывов.
раздалось:
собрались жители поселка. Хлопали калитки, двери: люди выбегали из домов.
Володя и Ваня также бросились туда.
и Камыш-Буруна нарастал. Люди прикладывали ладони к ушам трубкой, чтобы
лучше было слышать передачу из Москвы. Когда раздавался какой-нибудь уж
слишком громкий взрыв поблизости, досадливо отмахивались. И в холодный
ветреный мрак военной ночи, сквозь треск и грохот близкого боя, вошли из
дальней дали несшиеся слова октябрьской Москвы:
немецкого тыла, вынуждена орудовать во враждебной среде, вынуждена
создавать новый тыл в чужой стране, разрушаемой к тому же нашими
партизанами, что в корне дезорганизует снабжение немецкой армии, заставляет
ее бояться своего тыла и убивает в ней веру в прочность своего
положения..."
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Каменистый Артем
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Самойлова Елена