Чтение 54–й страницы книги ~Белеет парус одинокий~

Это был матрос.

Но боже мой, как он был наряден!

Мальчики смотрели на него с полуоткрытыми ртами, восхищенные и
подавленные его неожиданным великолепием. Они до сих пор даже не
предполагали, что человек может быть так прекрасен.

Мало того, что на нем были кремовые брюки, зеленые носки и ослепительно
белые парусиновые туфли.

Мало того, что из кармана синего пиджака высовывался алый шелковый платок
и в галстуке рисунка "павлиний глаз" сверкала сапфировая подковка.

Мало того, что на груди коробком стояла крахмальная манишка, а щеки
подпирал высокий крахмальный воротник с углами, отогнутыми, как у визитной
карточки.

Наконец, мало того, что твердая соломенная шляпа "канотье" с полосатой
лентой франтовски сидела на затылке.

Всего этого было еще мало.

На животе у него болталась цепочка со множеством брелоков, а на изящно
растопыренных руках красовались серые матерчатые перчатки. И это
окончательно добивало.

Если до сих пор для мальчиков еще не вполне был выяснен вопрос, кто
роскошнее всех на свете - писаря или квасники, то теперь об этом смешно было
думать. Можно было смело - не глядя! - отдать всех квасников и всех писарей
за одни только закрученные усики матроса.

Мальчики даже грести перестали, заглядевшись на франта.

- Ой, Петька! - воскликнул Гаврик. - Смотри, у него перчатки!

Матрос сплюнул сквозь зубы так далеко, как мальчики никогда даже и во сне
не плевали, и, сердито посмотрев на Гаврика, сказал:

- А кому это надо, чтобы кажный-всякий клал глаза на мой якорь? Я на него
чехол надел. Ну, братишечки, будет дурака валять.

Матрос вдруг приосанился, закрутил усы, чертом посмотрел на Терентия,
подыхавшего со смеху, и гаркнул:

- Эй, на катере! Слушать мою команду! Весла-а-а.. на воду! Ать! Ать! -
запел он, представляя боцмана. - Правое табань, левое навались! Ать!..
Ать!..

Мальчики навалились. Лодка повернула в открытое море, горевшее впереди
серебряным пламенем полудня.

Там, в полуверсте от берега, виднелось скопление рыбачьих шаланд.

Жгучее чувство радостного страха охватило Петю.

С таким же точно чувством он в первый раз шел за Гавриком осенью по
оцепленным кварталам города.

Но тогда мальчики были одни. Теперь же с ними находились могущественные и
таинственные взрослые, которые даже и виду не подавали, что когда-нибудь
прежде видели Петю.

А между тем мальчик понимал, что они его прекрасно помнят и знают. Матрос
даже один раз подмигнул Пете, как бы желая сказать: ничего, брат, живем!

Со своей стороны, Петя тоже делал вид, что в первый раз в жизни видит
матроса.

И это было весело, хотя и жутковато. Вообще у всех в лодке настроение
было приподнятое, взвинченное, какое-то чересчур радостное.

Скоро шаланда очутилась среди множества других рыбачьих шаланд,
болтавшихся на одном месте против Аркадии, как это и было условлено заранее.

Целая флотилия разноцветных лодок окружила старую, облезшую посудину
покойного дедушки.

Все рыбаки, шедшие вчера за гробом старика - малофонтанские,
среднофонтанские, с дачи Вальтуха, из Арка дни, с Золотого Берега, -
собрались сегодня здесь. Пришли некоторые дальние - люстдорфские и
дофиновские. Затесался даже один очаковский.

Все были между собой хорошо знакомы - друзья и соседи.

Пользуясь случаем, рыбаки переговаривались, свесивши руки и чубы за борт.
Гам стоял, как на привозе. Каждую новую шаланду встречали криками, брызгами,
плеском весел.

Едва дедушкина шаланда, стукаясь о борты, въехала в круг, где уже плавало
несколько пустых бутылок из-под пива "Санценбахера", как со всех сторон
послышались восклицания:

- Здорово, Терентий!

- Осторожно! Не потопи наши калоши своим броненосцем!

- Эй, босяки, пропустите главного политического!

- Тереха! Дорогой друг! И где это ты споймал такого молодого человека?
Нет спасения - жилет пике, бламанже, парле франсе!..

Терентий надул толстые щеки и с застенчивой важностью раскланивался на
все стороны, размахивая картузиком с пуговичкой.

- Все на одного! - кричал он тонким голосом. - Бейте хоть не сразу, а по
очереди. Здоров, Федя! Здоров, Степан! Здоров, дедушка Василий! О! Митя!
Живой-здоровый! А я думал - тебя тута уже давно малофонтанские бычки съели!
Ну, сколько вас на фунт сушеных? Саша! Выходи на левую!

Отгрызаясь таким образом от наседавших на него старых друзей-товарищей,
Терентий жмурился и улыбался, растянув рот до ушей. Он с удовольствием
посматривал вокруг, читая вслух названия лодок, окружавших его.

- "Соня", еще одна "Соня", и еще "Соня", и опять "Соня", и "Соня" с
Люстдорфа, и еще три "Сони" с Ланжерона! Вот это да! Восемь Соней, один я!
"Надя", "Вера", "Люба", "Шура", "Мотя"... Ой, мамочка-мама! Куда мы заехали?
Вертай назад! - кричал он, с притворным ужасом закрывая картузиком лицо.

Кроме этих шаланд, было еще штуки четыре "Оль", штук шесть "Наташ", не
меньше двенадцати "Трех святителей" и еще одна большая очаковская шаланда с
несколько странным, но завлекательным названием: "Ай, Пушкин молодец".

Когда водворилась тишина и порядок, Терентий ткнул матроса локтем:

- Начинай, Родя.

Матрос не спеша снял шляпу, положил ее на колени и крошечным гребешком
расчесал усики. Затем он встал и, расставив для устойчивости ноги, произнес
ясно и громко, так, чтобы его услышали все:

- Здравствуйте, товарищи одесские рыбаки! С Первым вас мая!

Лицо его сразу сделалось скуластым, курносым, решительным.

- Тут мне послышалось, кому-то было интересно узнать, что я за такой сюда
к вам приехал - интересный господинчик в перчаточках и в крахмалке, парля
франсе. На это могу вам ответить, что я есть член Российской
социал-демократической рабочей партии, фракции большевиков, посланный сюда к
вам от Одесского объединенного комитета. И я есть такой же самый рабочий
человек и моряк, как вы здесь все. А что касается крахмале жилет-пике, белые
брючки, то на этот вопрос тоже могу я вам с удовольствием ответить одним
вопросом. Вот вы все здесь одесские рыбаки и, наверное, знаете. Почему,
скажите вы мне, рыба скумбрия носит на себе такую красивую голубую шкуру с
синими полосками, вроде муаровыми? Не знаете? Так я вам могу свободно это
объяснить. Чтоб тую скумбрию незаметно было в нашем голубом Черном море и
чтоб она не так скоро споймалась на ваш рыбацкий самодур. Ясно?

На шаландах послышался смех. Матрос подмигнул, тряхнул головой и сказал:

- Так вот я есть тая же самая рыба, которая специально одевается в такую
шкуру, чтоб ее не сразу было заметно.

На шаландах засмеялись еще пуще:

- Добрая рыба!

- Целый дельфин!

- А не страшно тебе попасть один какой-нибудь раз на крючок?

Матрос подождал, когда кончатся возгласы, и заметил:

- А ну, споймай меня. Я скользкий.

Затем он продолжал:

- Вот я смотрю вокруг, товарищи, и думаю про нашу воду и землю. Солнышко
светит. В море до черта всякой рыбы. На полях до черта пшеницы. В садах
разная фрукта: яблуки, аберкосы, вишня, черешня, груша. Растет виноград. На
степу кони, волы, коровы, овечки. В земле золото, серебро, железо, всякие
разные металлы. Живи - не хочу. Кажется, на всех хватает. Кажется, все люди
свободно могут быть довольные и счастливые. Так что же вы думаете? Нет!
Всюду непременно есть богатые, которые совсем не работают, а забирают себе
все, и всюду есть бедные, нищие люди, которые работают день и ночь, как
проклятые, и не имеют с этого ни черта! Как же это так получается? Могу вам
на это ответить: очень просто. Возьмем рыбака. Что делает рыбак? Ловит рыбу.
Наловит и идет на привоз. И сколько ж ему, например, дают на привозе за
сотню бычков? Тридцать - сорок копеек!

Матрос остановился и посмотрел вокруг.

- Еще спасибо, если дадут тридцать, - сказал похожий на дедушку старик,
прилегший на носу неуклюжей шаланды "Дельфин". - Я позавчера принес четыре
сотни, а она мне больше как по двадцать пять не хочет платить, хоть ты что!
И тут же их сама продает по восемь гривен.

Все оживились. Матрос попал в самое больное место. Каждый старался
высказать свои обиды. Кто жаловался, что без паруса не жизнь. Кто кричал,
что привоз держит за горло.

Пока взрослые шумели, мальчики тоже не зевали. Некоторые рыбаки взяли с
собой на маевку детей. В шаландах сидели благонравные девочки в новеньких
коленкоровых платьицах и босые, насупившиеся мальчики с солнечными лишаями
на абрикосовых щечках. Они были в сатиновых косоворотках и рыбацких
фуражечках с якорными пуговицами. Разумеется, все - друзья-товарищи Гаврика.

Конечно, дети не отставали от взрослых.

Они тотчас начали задираться, и не прошло двух минут, как разгорелся
настоящий морской бой, причем Гаврику досталось по морде дохлым бычком, а
Петя уронил в воду фуражку, и она чуть было не утонула.

Поднялась такая возня и полетели такие брызги, что Терентию пришлось
крикнуть:

- А ну, хватит баловаться, а то всем ухи пообрываю!

А матрос, перекрывая шум, продолжал:

- Значит, выходит, что у нас буржуй отнимают три четверти нашего труда. А
мы что? Как только мы подымем голову, так они нас сейчас шашкой по черепу -
трах! Бьют еще нас, товарищи, сильно бьют. Подняли мы красный флаг на
"Потемкине" - не удержали в руках. Сделали восстание - то же самое. Сколько