Чтение 54–й страницы книги ~Испанские нищие~

Она сидела за столом, сжав руки, низко опустив голову и дергаясь всем
телом. Тони ничего ей не говорил. Впрочем, это его дело. Цепочки
выстраивались и перестраивались у нее в голове: уйма старых, непонятных
прежде историй обрела теперь смысл. Гера и Ио. Отелло и Дездемона. Она
представляла всю физиологию секса - секрецию гормонов, наполнение сосудов,
эрогенные зоны. Она знала все. Она была невинна.

Ревность. Самая разрушительная для сообщества эмоция. Чувство _нищих_.

Мири принялась рассеянно ходить взад-вперед. Она должна быть выше
ревности. Тони заслуживает большего от своей сестры. Идеализм (стоицизм,
постулат эпикурейцев "Нас формирует и совершенствует то, что мы любим").
Она решит эту проблему по-своему.

Мири ополоснула лицо, вымыла руки. Надела чистые белые шорты, подвязала
черные волосы красной ленточкой. Крепко сжала губы. Она уже знала, к кому
обратится.

Дэвид Аронсон был на три года старше нее. Очень умный Норм, страстно
верил в Клятву Убежища и в мудрость ее бабушки. У него были черные
вьющиеся волосы, почти такие же, как у Мири, но очень светлые, серые глаза
под черными ресницами. Ноги длинные и косая сажень в плечах. Большой рот с
полными, упругими, красиво очерченными губами. Последние шесть месяцев
Мири только и смотрела на губы Дэвида.

Она нашла его там, где и предполагала - в порту орбитальных шаттлов,
работающим в поте лица над чертежами механизмов у дисплеев САПР. Спустя
два месяца ему предстояло продолжить учебу и защитить диссертацию в
области техники в Стэнфорде; это будет его первое путешествие на Землю.

- Привет, Мири. - Девушке нравилась нарочитая грубоватость его голоса.

- Д-д-дэвид. Я х-х-хочу у т-т-тебя к-кое-что с-с-спросить.

Он смотрел мимо нее, на голоэкран САПР.

- Что?

Ей ничего не стоило высказаться откровенно. Сложности в общении
возникали из-за заикания и примитивности устной речи по сравнению с
необычайной сложностью ее мышления. Говоря с Нормами, она привыкла
максимально упрощать. А здесь и так все просто, и превосходно вписывается
в ограниченные рамки языка.

- Т-т-ты м-м-можешь з-з-заняться с-с-со м-м-мной с-с-сексом?

Дэвид выпрямился. Щеки его залила краска. Он не отрывал взгляда от
экрана.

- Извини, Мири, это невозможно.

- П-п-п-почему?

- У меня уже есть любовница.

- К-к-кто?

- Это бестактный вопрос.

Мири не понимала, почему он скрывает имя своей партнерши.
Некоммерческая информация была открытой для всех в сообществе. Она
привыкла получать ответы на свои вопросы.

- П-п-почему т-т-ты н-не х-х-хочешь м-м-мне с-с-сказать, к-к-кто?

Дэвид демонстративно склонился к экрану. Красивый рот сжался.

- Думаю, разговор окончен. Мири.

- П-п-почему?

Мыслительные цепочки стянулись вокруг нее, как петля.

- П-п-потому ч-ч-что я уродлива? П-п-потому ч-ч-что я д-д-дергаюсь?

- Нам больше не о чем говорить!

Отчаяние, смущение или гнев взяли верх над учтивостью, и он наконец
прямо взглянул на нее. Мири часто видела такой взгляд у матери, когда
Гермиона не успевала отвернуться от них с Тони. Мири поняла, что
спровоцировала каким-то образом его на грубость. Он не хотел ее, она не
имела права давить. И настаивая, унизила себя. Ни один Норм не захочет ее.

Осторожно, словно неся драгоценный сосуд, Мири пошла обратно и
попыталась успокоиться. Подумать. Соорудить упорядоченную, уравновешенную
схему, которая включала бы все, что нужно для решения проблемы с
интеллектуальной, эмоциональной, биохимической точек зрения, - все
продуктивное. Спустя двадцать минут она вышла из лаборатории.

Никос Деметриос, брат-близнец Кристины, увлекался финансовыми
операциями. Их международный поток, колебания, применения, изменения,
символичность, как он однажды выразился, были сложнее и важнее любых
природных геосхем Земли и гораздо интереснее. В четырнадцать лет он уже
внес ряд предложений по международной торговле, и ими успешно пользовались
взрослые биржевики Убежища. По рекомендациям Никоса они разместили вклады
по всему земному шару: в новую технологию слежения за перемещениями ветра,
разрабатываемую в Сеуле; в применение катализаторов антител, предложенное
в Париже; в зарождавшуюся аэрокосмическую промышленность Марокко. Мири
нашла его в крошечном кабинете здания центра связи.

- Н-н-н-никос...

- П-п-привет, М-м-мири.

- Т-т-ты м-м-можешь з-з-заняться с-с-со м-м-мной с-с-сексом?

Никос пристально посмотрел на нее. Красные пятна поползли по его шее ко
лбу. В отличие от Дэвида, его не смутила прямота вопроса. Причина могла
быть только одна. Мири спотыкаясь вышла из кабинета.

- П-п-подожди! М-м-мири! - крикнул он с подлинным отчаянием; всю жизнь
они были товарищами по играм. Но его координация движений была еще хуже, и
Мири легко убежала.

Заперев лабораторию и включив надпись "Стерильная среда". Мири изо всех
сил запрещала себе плакать. Бабушка была права: приходится сталкиваться с
суровой необходимостью. Слезы не помогут.

Она была вежлива с Никосом, но держалась отстраненно, а он не знал, как
поступить. Однажды она увидела его с одной из Норм, хорошенькой
четырнадцатилетней Патрицией, которую завораживало искусство Никоса делать
деньги. Мири и раньше не часто разговаривала с Кристиной, теперь она
общалась с ней еще реже. Дэвида она больше не встречала. С Тони вела себя
по-прежнему: он был ее товарищем по работе, другом, наперсником. Братом.
Просто между ними появилась область, на которую не распространялось
доверие.

Спустя две недели Мири возобновила просмотр программ с Земли, но только
секс-каналов. Она убрала из программы замка на двери лаборатории все
отпечатки, кроме собственного, и научилась эффективно мастурбировать
дважды в день. Эта биохимическая реакция оказалась столь же
гипертрофированной, как и все остальные. Она запрещала себе думать в эти
моменты о Тони, и Тони никогда не спрашивал, почему ему больше нельзя
входить в ее лабораторию без предупреждения. Он и так знал. Ведь он ее
брат.

Усаживаясь на стул, указанный Дру, Лейша поймала себя на смешной мысли:
"Жаль, что я не курю". Она помнила, как ее отец устраивал целый ритуал,
закуривая сигарету. Роджер всегда говорил, что, затягиваясь, он
расслабляется. Но даже тогда Лейша знала, что это неправда: он становился
бодрее.

Чего ей хотелось сейчас: покоя или хлопот? Впрочем, с Дру ей не видать
ни того, ни другого.

Он настоял, чтобы она была первым зрителем.

- Новая форма искусства, Лейша. - Упрямство появилось у него после
нелегального эксперимента Эрика. Лейше стало страшно. Так вот что
чувствует мать - страх, что ребенок не получит то, к чему лежит его душа.
Что он потерпит неудачу, и тебе будет больнее, чем от своих собственных
срывов. Как Алиса вынесла такое? Как справилась Стелла?

Но Роджер с самого начала был уверен, что его ребенок будет счастлив.
"Сюрприз тебе, папа. Я кисну в пустыне уже двадцать лет, этакий Ахилл, чей
Агамемнон сражался на ее собственной глупой войне, пока я растила сына,
основным талантом которого были мелкие преступления". Да и никакой он не
сын.

- Ты знаешь, что я равнодушна к искусству. Может быть, кто-нибудь
другой...

- Я знаю. Потому и хочу, чтобы это была ты.

- Ладно. Давай начнем.

Это прозвучало гораздо равнодушнее, чем она хотела.

- Выключить свет, - произнес Дру. Комната, заполнившаяся за последние
семь месяцев театральным реквизитом на полмиллиона долларов, погрузилась
во тьму. Кресло Дру передвинулось. На потолке зажегся голографический
проектор. Вокруг все исчезло. Только Дру парил в бархатной черноте
стандартной нуль-проекции.

Он тихо заговорил. Лейша никогда раньше не замечала, что у него такой
красивый голос. Потом до нее дошли слова. Поэзия. Дру - _Дру!_ - читал
старое стихотворение о золотом дожде из листьев... Ей стало немного стыдно
за Дру. Декламировать стихи под голографические иллюстрации было так
по-детски... Сердце ее сжалось. Еще один неверный шаг, еще один провал...

Из темноты наплывали очертания.

Они были неопределенными, но она их узнала. Они проплывали над головой
Дру, позади него, перед ним, даже сквозь него, а он принялся читать снова.
То же самое стихотворение. Лейша никогда не увлекалась поэзией, но если бы
даже и любила, ей было бы трудно сосредоточиться. Очертания полностью
поглотили внимание; она силилась проникнуть взглядом сквозь Дру, тщетно
пытаясь уследить за ним. Колеблющиеся силуэты снова появились из-за спины
Дру, но уже другие. Она подалась вперед, чтобы понять, что это такое...
она узнала их...

Дру начал в третий раз. "О чем горюешь, Маргарита, о золотом дожде из
листьев..."

Контуры скользили, входя в ее сознание, и вдруг Дру исчез... Надо же
запрограммировать такое... горе разбухло и заполнило ее. Роджер, ее отец,
стоял в старой оранжерее, в доме на озере Мичиган. Он держал кремово-белый
экзотический цветок с толстыми лепестками и яркой розовой серединкой.
Лейша вскрикнула, а отец ясно произнес: