будут. Тут надо тоньше... Скорее, на доме должны быть какие-то тайные знаки.
Какие у них знаки?
с колоннами, а на фронтоне -- разные инструменты вылеплены?
был. Бесполезно. И место очень людное, студенты косяками ходят...
делаешь Первого мая?
нашего Седьмого ноября. День основания.
Седьмое ноября отмечалось летом и жены с тещей у тебя не было, где бы ты его
праздновал -- дома или на природе?
зону отдыха -- и празднуй. Но масоны -- люди необычные, и если они выезжают
на пикник, то место наверняка выбирают особенное, масонское. Так или нет?
купанием, с шашлыками и с чем-нибудь масонским?
знаю -- это Царицыно. Во-первых, замечательный пруд -- лодки, купание...
Во-вторых, старинный парк. В-третьих, шашлыки продают. А в-четвертых, и это
самое главное, там недостроенный дворец Баженова. А за что императрица
запретила его достраивать?
символику использовал...
Но то, что они там обязательно будут, я не сомневаюсь. Логика -- это
все-таки наука!
поехали вместе!
днях раскроется, и у меня будет много хлопот. Езжай один, потом расскажешь!
в руках он держал полиэтиленовый пакет, обнадеживающе тугой и тяжелый. От
предложения зайти и хотя бы попить чайку посыльный наотрез отказался,
сообщив, что никак не мог мне дозвониться и вот заскочил буквально перед
самым поездом. Закрыв дверь, я сунул сумку в тумбочку для обуви и вернулся в
комнату.
делиться с ним вдохновенным напитком. -- А знаешь, что Рембо писал о Париже?
комнату.
28. КОНЕЦ ЛИТЕРАТУРЫ
сесть за машинку, истомившуюся, должно быть, без меня, как верная солдатка.
Но потом рассудил, что к "главненькому" надо приступить по-особенному,
торжественно или, на крайний случай, хотя бы хорошенько выспавшись.
Интересно, думал я, если б Костожогову попалась бутылка чудодейственной
"амораловки", воспользовался бы он ею или вылил в раковину? И вообще, можно
ли с помощью дьявола стать подмастерьем Бога? Я представил себе, как повезу
ему написанный роман (адрес все же надо выяснить, Леонидыч наверняка знает)
и как он, прочитав, поднимет на меня свои яркие-преяркие, словно орденская
эмаль, глаза и улыбнется. Потом я еще долго ворочался, продолжая вполголовы
обдумывать первую фразу романа. Остальная же часть моей мыслящей колбы была
заполнена по-митьковски наивными картинками грядущего
всемирно-исторического успеха будущего романа. Например: Габриэль Гарсия
Маркес хлопает меня по плечу и дарит свою электрическую пишущую машинку.
Или: Солженицын называет меня "дароносцем достоподлинного слова...". Уже
засыпая, я в интервью Франс Пресс наотрез отказался от присужденной мне
Бейкеровской премии, мотивируя это тем, что выдающемуся писателю, каковым я,
несомненно, являюсь, негоже принимать премию, которую другим дают за стопку
чистых листов бумаги, уложенных в обыкновенную папку. Мистер Кеннди -- а
интервью у меня брал почему-то именно он -- заплакал, швырнул о стену свой
японский диктофон, упал на колени и, по-ветхозаветному обхватив мои ноги,
умолял не позорить хлебное дело и принять премию, но я отвечал ему:
"Нет-нет-нет!", сопровождая отказ звонкими щелбанами в его розовую
американскую макушку. А Анка, глядя на мое озорство, заливисто хохотала и
откидывала голову...
и распаковал посылку: там было две бутылки со знакомой темно-янтарной
жидкостью. Выглядели они теперь вполне официально, даже имели криво
наклеенные этикетки "Мараловый бальзам. Принимать по назначению врача". А
может быть, и легендарную сому -- напиток арийских героев -- делали не из
растений, а из рогов? (Запомнить и выяснить!) Я взял рюмочку и наполнил ее
до краев. Но потом, рассудив, что работа над романом может затянуться,
разветвиться (художественная реальность всегда шире замысла автора!), я
осторожно отлил полрюмочки назад в бутылку. Оставшееся я, по-дегустаторски
смакуя, чтобы обеспечить наиболее полное всасывание волшебных ингредиентов в
организм, выпил. "Амораловка" по вкусу напоминала водку, куда уронили
селедочный кусочек, но не иваси, как прежде, а обычной, атлантической,
спецпосола. Внутри у меня многообещающе потеплело. Через несколько минут
тело начало наполняться зовущей легкостью и предощущением волшебного
трепета. Чуть позже из недр подсознания, по-кротовьи раздвигая слежавшиеся
пласты книжного хитромудрия и самостоятельного мыслительного хлама, начали
выползать розовотелые эротические фантазии. Оказавшись на поверхности, они
вдруг, словно созревшие куколки, выпрастывали крылья и превращались в нежных
бабочек с призывно курчавыми подбрюшьями. Бабочек становилось все больше,
они мелькали надо мной, сбиваясь в теплое будоражащее облачко, потом -- в
тучу, постепенно наливавшуюся сладострастной угрозой. И вот, когда из тучи
готова была ударить неудержимая и испепеляющая, как первый оргазм, молния, я
расслабился, потом резко и глубоко вздохнул, а пальцы положил на клавиши
машинки... И тут зазвонил молчавший неделю телефон.
похожим на голос дублерши Софи Лорен.
творческого обморока.
распадаясь на юрких, бесстыжих бабочек-шоколадниц.
спросила она.
неосторожное приглашение на чай.
первую же пришедшую в голову скабрезность.
сэротоманничал я.
полу валяются дохлые бабочки, похожие на разбросанную колоду
порнографических карт. Такую же колоду я выменял в седьмом классе за
японскую шариковую ручку, которую подарил мне один соискатель; ему моя мама
печатала диссертацию. Кажется, у них что-то было... Во всяком случае,
столько денег на кино и мороженое мне не давали ни до, ни после...
Защитившись, соискатель исчез, уехал в свой город, а постоянные заказчики
еще несколько месяцев интеллигентно удивлялись, что, такая обычно аккуратная
и внимательная, мама сажает одну опечатку на другую. Колоду я прятал в
гардеробе, под старыми кофтами, и на свет извлекал, только когда оставался в