Чтение 54–й страницы книги ~Старый год~

диалектику Люсиных слов. - Ты хоть вымахала как верста коломенская, но я тебя
сразу узнал. В школу ходишь?

Люся прислонила велосипед к какому-то столбику и села на землю. Пыркин
садиться не стал, а стоял, переминаясь с ноги на ногу.

- Пыркин, ну что ты несешь? Мне уже восемнадцать.

- Значит, и будет всегда восемнадцать, - сказал Пыркин. - Это удачный
возраст. Вот я сюда в пятьдесят попал - и там пожил, и здесь живу. А то я
только недавно ветеранов видел. Знаешь ветеранов?

- Слышала.

- Они здесь крутятся, - сказал Пыркин. - Так они куда меня старше.

- А чего они здесь делают? - спросила Люся.

- Соньку Рабинову ищут.

- Ох, и нашли?

- Пока не нашли. Но найдут. Они настырные. Добра не жди. Там во главе
Распутин. Борода - во!

- А что им от нее нужно?

- Не говорят, да я их и не спрашивал. Боюсь я ветеранов. Пойдем к нам, чаю
попьем. Если ты не беглая. А если ты беглая, то ты к нам лучше не ходи, а то
нас всех накажут. Ты ведь как вернулась, на телеге с самим Кюхельбекером ехала,
я видал, я тебя встречал. Знаешь, у меня в моем холодном сердце вдруг что-то
щелкнуло: надо, пора выходить на улицу, говорит мое сердце, ожидает тебя
знаменательная встреча. Я вышел, а тут ты идешь.

- Пыркин, скажи мне, а где мне Соню Рабинову найти?

- Так ты что - в ветераны перешла?

- Пыркин, я разве похожа на ветеранку?

- Похоже - не похоже, это пустой разговор. Может, ты и не Люська Тихонова
вовсе. С чего я решил, что ты Люська Тихонова? Ты на нее вовсе не похожа. Ты
больше на ветеранку похожа.

- Ладно, - сказала Люся, - пошли к тебе чай пить.

- Нет, я тебя чай пить не звал, - сказал Пыркин. - Ты мне докажи сначала,
что ты Люська Тихонова.

- А мне доказывать не нужно, - сказала Люся. - Мы же в одном дворе жили, а
ты раньше учителем в школе был, а тебя за пьянку попросили.

- Это правильно, но это все знают.

- А что вы в третьем подъезде на шестом этаже жили и бутылку почти полную
с балкона уронили, Марьи Сергеевны кошку зашибли и вас в милицию водили?

- Людмила, забудь об этом... - Потом он подумал немного и сказал: - Какая
сладкая жизнь была!

Люся думала, что он вспомнит что-то о дворе или соседях, а он смахнул
слезу и закончил:

- На каждом углу водку давали.

- Теперь чай позовешь пить?

- Теперь позову. Только если ты обещаешь мне, что не стала ихней шпионкой
и императрицей.

- Ладно уж, Пыркин, пошли.

Они дошли до бытовки минут за пятнадцать, за дружеским разговором никого
не встретив.

Лишь на том берегу Москвы-реки горел костер. Возле него ходили люди
размером с муравья, так что угадать, кто там есть, было невозможно. А вдруг и в
самом деле Веня Малкин оказался среди бандитов?

У дверцы голубой бытовки стояла инвалидная коляска на колесиках.

Вот это неожиданность!

- Они здесь? Чего же ты не сказал?

- А если бы уже ушли? Тебе бы какое разочарование! Разве я не понимаю?

Люська прислонила велосипед к стенке бытовки и сказала Жулику:

- Ты постереги, ладно?

Жулик тявкнул, он был верным песиком.

Люся быстро вошла в бытовку.

Они все сидели за столом и мирно беседовали. Люся ворвалась с шумом,
испугавшим всех.

- Здравствуйте, - сказала она, глядя на Соню Рабинову.

Партизан, надевший в этот раз генеральскую фуражку, узнал ее не сразу, а
стал жмуриться, приставлять ладонь козырьком к глазам и бормотать невнятно.
Кроме них, в бытовке оказалась новая жительница - маленькая серая женщина со
скошенной челюстью и птичьим носом, который тянулся кончиком к губе. И конечно
же идиот.

Может, это был не идиот, только Люся про себя называла его так.

Он не обернулся к Люсе, а продолжал тянуть воду из стакана, словно это
было увлекательным занятием, а вместо воды ему достался апельсиновый сок.

- Люся, - сказал наконец Партизан. - Пыркин мне говорил, что ты вернулась.
Он говорил, а я не поверил. Я решил, как разумный человек, если тебя снова
увидели, значит, ты никуда не уходила, а просто здесь по соседству все это
время бродила.

- А вы совсем не изменились, - сказала Люся.

- А вот ты изменилась, и это странно. Но я тебе должен сказать, что если
ты нашла пищу специальную, от которой растут, мне говорили, что есть такая,
будто под Малаховкой растет пальма, а с нее падают такие кокосы, что если их
есть, то вырастешь...

- Вы меня искали? - спросила Соня, близоруко щурясь.

- Простите, что я так настойчиво...

- Я все понимаю. Давайте выйдем, погуляем немного по берегу, мне ведь тоже
хочется вас кое о чем спросить.

- Ты бы сначала чайку отведала, - сказал Пыркин.

- Ты чай заваривать не умеешь, - сказала Люся. - И никогда не умел.

Никто не засмеялся, впрочем, Люся и не рассчитывала на это.

Девушки вышли наружу. Они спустились по ступенькам к парапету. Вода в реке
была серая, она отражала небо.

- Мне иногда хочется уплыть отсюда, - сказала Соня.

Люся наконец-то смогла ее рассмотреть.

Соня была высока, ростом с Люсю, но склонна к полноте. Правда, ей никогда
не стать полной, по крайней мере здесь. Волосы у Сони были черные, густые,
зачесанные назад, с пробором посреди головы. Она носила очки. Больше Люся ни у
кого не видела очков, словно люди здесь презирали необходимость хорошо видеть.
Как вижу, так и вижу... А платье у Сони было какое-то детдомовское, балахоном,
видно, она поддалась здешнему обычаю - носить, пока не развалится.

Соня тоже разглядывала Люсю.

- Мне вас очень жалко, - сказала Соня. Глаза у нее были карие, в черных
ресницах. - Я сначала не знала, какая вам уготована роль, а потом поняла, что
это трагедия.

Интеллигентная, подумала Люся. Она не презирала интеллигентов, как было
принято в ее семье и среди любовников матери. Она сама хотела стать
интеллигентной.

- Скажите, а вы знаете, как мне отсюда уйти? - спросила Люся. Лучше сразу
спросить, время дорого.

- Мне трудно ответить на этот вопрос.

- Ну вы хоть знаете, как меня украли?

- Со мной никто не разговаривает, - отвечала Соня.

- Я отсюда уже уходила.

- Я знаю, - сказала Соня. - Вы же меня тогда видели.

- Конечно, но тогда я еще не понимала, что все зависит от вас.

- Нет, - сказала Соня, - нe от меня. От Дениса.

- Кто такой Денис?

- Это мальчик. Он там за. столом сидит, он больной, но очень хороший.

- А вы редко бываете на вокзале? - спросила Люся.

- Я там вообще не бываю, - ответила Соня. - Ни разу не была.

- И не видели императора?

- Я знаю, что там кто-то живет, но не интересуюсь этим. Да мне и нельзя
отсюда уезжать.

- Почему?

- Во-первых, Дениске трудно ездить на большие расстояния, но главное -
университетская библиотека. Гигантская библиотека, и часть книг там
сохранилась.

- Вы читаете? - спросила Люся.

Ну вот, а она думала, что здесь никто не читает.

- Здесь все такие нелюбопытные. - Соня сняла очки, подышала на них,
вытерла стекла подолом платья и сказала: - Знаете, никто еще не спросил меня,
почему я никогда не расстаюсь с Денисом. Никто. Они думают, что мы - какая-то
единая машина.

На том берегу реки костер разгорелся ярче, и от этого света стало
казаться, что наступает вечер.

- А там разбойники, - сказала Соня. - Они заменяют жизнь убийствами. У нас
каждый чем-нибудь заменяет себе жизнь. У меня - книги. Я ведь аспиранткой была.
По английской филологии. Я изучала Чосера. Вам это что-то говорит?

- Немного, - соврала Люся, которой хотелось быть приятной. - Я в
книготорговом техникуме учусь. Мы проходили английскую литературу.

- Не может быть! Вас Людмилой зовут, да?

- Люсей.

- Господи, встретить живого человека в этом аду!

- А ты почему здесь оказалась? - спросила Люся. Она незаметно для себя
перешла на "ты" - все-таки они обе такие молодые; студентки.

- Это... ну... личное дело. Я очень любила одного человека, и он меня
оставил... Он меня довольно подло оставил, и я хотела покончить с собой, но
испугалась. А потом стала мечтать, как бы сделать так, чтобы остаться совсем
одной - проснуться, у всех Новый год, а я совсем одна.

- Это давно было?

- Вчера, - сказала Соня. Потом, видно, подумала, что Люся может счесть
ответ грубым, пояснила: - Это случилось в пятьдесят шестом году, но для меня
это - вчерашний день... Я иногда думаю: Господи, ему же сейчас шестьдесят лет,
даже больше, а я молодая и красивая.

Соня вдруг всхлипнула.