горизонт, рассказывала о пронесшихся над этой землей веках, о воинственных
ордах, подходивших к городу сразу с трех сторон, о глубоких рвах, от
которых остались теперь только скрытые снегом канавки, о неприступных,
ценой множества жизней воздвигнутых валах - тот холм, на котором стояли
сейчас Эгерт и Тория, оказался остатком размытого временем укрепления.
Солль, слушавший внимательно, предположил, что неприятельские орды были
сплошь конные, да еще и весьма многочисленные.
читал, но по расположению валов, как их описывает Тория, всякому должно
быть ясно, что строились они не против пешего врага, а против
множественной конницы.
молчал, и на лоснящемся снежном покрывале сливались их длинные синие тени.
долго-долго не отрывать глаз... То можно представить, будто под нами -
море. Голубое море, а мы стоим на берегу, на скале...
внезапно погрустнела. Опустила глаза: - Мне было восемь лет... Мы с отцом
много путешествовали... Чтобы не так горевать о маме.
пыль, играл, рассыпал и ронял, подбирал снова. Эгерт не успел понять,
вернулась ли к нему мучительная способность ощущать чужую боль - однако
мгновенное желание защитить и успокоить лишило его разума и робости; плечи
Тории поникли - и тогда ладони его впервые в жизни осмелились опуститься
на них.
почти ребенком; сквозь теплый платок и не очень плотную шубку он
почувствовал, как узкие плечи вздрогнули под его прикосновением - и
замерли. Тогда, изо всех сил желая утешить и смертельно боясь оскорбить,
он осторожно привлек Торию к себе.
пошевельнуться и тем спугнуть другого. Безучастным оставался лежащий за
стеной город, и холодно поблескивала замерзшая река, и только ветер
проявлял признаки нетерпения, вертелся, как пес, вокруг ног, путался в
подоле Тории и осыпал голенища Солля снежными брызгами.
женщин, он сам себе показался вдруг неопытным, беспомощным мальчишкой,
сопливым щенком - так ученик ювелира хвалится мастерством, шлифуя
стекляшки, и потеет от страха, впервые получив в руки немыслимой редкости
драгоценный камень.
камни... И белый прибой... - Тория говорила, будто во сне.
наваждение, он так боится ее потерять... А ведь он не имеет на нее права.
Можно ли потерять то, что не принадлежит тебе? И не тень ли Динара стоит
между ними?
солнцу разными боками, как булки в печи. Слыша, как бьется под курткой
Эгерта смятенное сердце, Тория с почти суеверным ужасом поняла вдруг, что
счастлива. Ей очень редко удавалось поймать себя на этом чувстве; ноздри
ее раздувались, вдыхая запах снега, свежего ветра и Эгертовой кожи, и
хотелось привстать на цыпочки, чтобы дотянуться до его лица.
помнит, как билось его сердце. Обнимая его, она испытывала дружескую
нежность - но куда той детской нежности до этого сладостного оцепенения,
когда страшно не то что двинуться - вздохнуть?
памяти Динара?
Прямо перед глазами Тории опустилась на Эгертово плечо круглая, плоская,
будто точильный камень, снежинка. Солнце спряталось, и тень на снегу
погасла.
показать тебе...
небольшой мыс, похожий скорее на полуостров. Земля тут, по-видимому,
пришлась весьма по нраву высоким елкам - они и росли кругом во множестве,
и ветви, отягощенные снегом, подобны были обвисшим старческим усам.
- тогда освобожденные пышные лапы вскидывались верх, несколько нарушая
единообразие зимней картины. Наконец, Тория остановилась и оглянулась на
Эгерта, будто приглашая его в свидетели.
будто остатки древнего фундамента; желтый ноздреватый камень перемежался с
серым, гладким - Эгерт никогда раньше не видел ничего подобного. Самым же
удивительным было чахлое, тонкостволое деревцо, вцепившееся в кладку
корнями и будто бы на камне и произраставшее. Среди зимы деревцо
оставалось зеленым - ни снежинки не опускалось на узкие листья, и кое-где
между ними тускло краснели круглые лепестки, с виду ненастоящие, будто
вырезанные из тряпицы - однако это были действительно цветы, Эгерт
убедился в этом, когда на кончике пальца у него осталось немного черной
пыльцы.
в ее душе смятение, - вот, это могила... Ей несколько тысячелетий. Здесь
лежит какой-то древний маг - может быть, сам Первый Прорицатель... А может
быть, нет. Это дерево - оно цветет круглый год, но не принесло ни одного
плода... Говорят, ему тоже несколько тысяч лет, правда, удивительно?
действо, что незримо происходило сейчас между Торией и Эгертом. Он хотел
сказать об этом - но не сказал; оба стояли, глядя на тысячелетний курган,
ставший свидетелем их молчания. Заснеженные елки молчали тоже - строго, но
без осуждения.
ворот пришлось остановиться, чтобы погреться у костра. Стражник с медным
от пламени, блестящим от пота лицом подбрасывал в огонь дрова и хворост,
взысканные сегодня со въезжающих в город крестьян - зимой пошлину
старались брать натурой. Глядя, как пляшут огненные языки в неподвижных
зрачках Тории, Эгерт нашел в себе смелость склониться к ее уху:
знаешь. Я клянусь.
перекрестки; дни напролет выл холодный ветер, и в слегка успокоившиеся
было сердца горожан снова заползла тревога. Башня Лаш зловеще воздевала к
небу свои благовонные дымы: "Скоро!" Из университета исчезли еще несколько
студентов, и как-то сам собой заглох обычай шумных вечеринок в "Одноглазой
мухе". Декан Луаян сделался как бы центром всеобщего притяжения, к нему
льнули, надеясь обрести спокойствие; приходили совершенно незнакомые люди
из города, часами простаивали на ступенях в надежде увидеть великого мага,
спросить у него помощи и утешения. Луаян избегал долгих бесед - однако
никогда не выплескивал на просителей ни гнева, ни раздражения; совесть не
позволяла ему успокаивать, разум не велел пугать - он потчевал своих
визитеров однообразными философскими притчами, не имеющими, впрочем,
никакого отношения к делу.
увидев однажды утром на ступенях между змеей и обезьяной усталого старика
с очень прямой спиной и шпорами на сапогах. Приветственно кивнув, он
собирался пройти мимо - но старик как-то вымученно улыбнулся и шагнул ему
навстречу.
удивительно похож на портрет, висевший у него в каварренском кабинете -
там изображен был Эгертов дед в преклонных уже годах, седой, вислоусый, с
изрезанным морщинами лицом; вспомнив о портрете, Эгерт узнал отца - и
поразился обрушившейся на него старости.
маленькой гостиницы, где остановился Солль-старший; старик долго стучал
огнивом, прежде чем зажег свечи в канделябре. Слуга принес вино и бокалы;
сидя в скрипучем кресле, Эгерт с болью в душе смотрел, как отец собирается
с мыслями - и не может собраться, хочет начать разговор - и не находит
слов. Эгерт с удовольствием помог бы ему - но собственный его язык тоже
был беспомощен и нем.
мучивший его вопрос: - Мама... как?
столике:
глаза. - Эгерт... здесь... уже, говорят, кончаются времена. Времена
кончаются, да... Пес с ним, с полком, пес с ним, с мундиром... какой полк,
если... Эгерт. Сын мой... У моего отца было пять сыновей... У нас ты один
был, один и остался... Мне уже трудно... в седле... На крыльцо подняться -
и то трудно... За что ты так с нами? Ни внуков...
Афанасьев Роман
Панов Вадим
Ковальчук Вера
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Андреев Николай