Чтение 54–й страницы книги ~Бульдоги под ковром~

- Чего это они? - удивился Берестин. - Война вроде кончилась...

- Еще не факт, - сквозь зубы бросил Воронцов. - Отвечаем: "Валгалла,
Сан-Франциско, идем в Стамбул..."

И тут же выругался. Запоздало, потому что сигнальщик уже защелкал с
невероятной скоростью шторками сигнального фонаря.

- Черт! Как же это я?.. Будет нам Стамбул, если год здесь
действительно шестнадцатый... Надо бы - Лиссабон, что ли...

Крейсер сблизился с "Валгаллой" меньше, чем, на милю, с его мостика,
снизу вверх, рассматривали пароход в бинокли пять или шесть офицеров, у
лееров вдоль борта столпилось десятка три матросов.

Наверное, их удивлял вид проносящегося мимо огромного белоснежного
лайнера, безмолвного и пустынного, как "Летучий голландец", ибо тесная
группка людей на мостике выглядела не то, чтобы жалко, а слишком уж
несоизмеримо с размерами и назначением трансатлантика. Да вдобавок,
наверняка кто-то из штурманов тоже сейчас листает справочник, чтобы
выяснить, что это за "Валгалла" такая прет полным ходом через
непротраленные до конца воды.

- Нет ли у вас свежих газет? - просигналил крейсер.

- Сожалею, но мы уже третью неделю в море, - ответил Воронцов и в
свою очередь спросил с чисто американской бесцеремонностью: - Прошу
разрешить спор штурмана с капитаном, кто вы - "Сидней" или "Девоншир"?

- Сочувствуем, но мы "Саутгемптон". Счастливого плавания! - ратьер
мигнул в последний раз, и крейсер, отваливая влево, остался за кормой
"Валгаллы".

- Слава те, господи, - то ли в шутку, то ли всерьез перекрестился
Воронцов. - Обошлось...

- А если бы нет?

- Приказали бы остановиться, высадили досмотровую партию... Как
минимум, выяснить, кто из нас сумасшедший... И в самом деле, там союзники
Дарданеллы штурмуют, полсотни линкоров и крейсеров садят по фортам прямой
наводкой, вся морда в кровавых соплях, а мы в Стамбул, да еще с кучей
оружия на борту...

- Слушай!.. - Новиков вдруг воззрился на Воронцова в полном
изумлении. - Откуда у тебя вообще этот Стамбул выскочил? Мы о нем вообще
хоть раз говорили? Почему действительно не Марсель, не Лиссабон?

Воронцов поцокал языком, почесал затылок, вздохнул сокрушенно, явно
придуриваясь.

- Точно не говорили? Вот черт, а я совершенно был уверен, оттого и
вырвалось. Нет, ты меня не разыгрываешь? И в Стамбул честно не собирался?

Новиков в который уже раз убедился, до чего хитрый и злокозненный
мужик достался им в товарищи. Прямо Хулио Хуренито какой-то. Великий
провокатор из одноименного романа Эренбурга.

- Может, ты заодно скажешь, что бы мне, к примеру, могло понадобиться
в том клятом Стамбуле? - стараясь попасть в тон, небрежно так осведомился
Андрей.

- Ну, я бы сказал, что если уж всерьез устраиваться в этом вот мире,
так начинать надо непременно оттуда. А откуда же еще? С Владивостока,
конечно, тоже можно, но эффект не тот...

- Вы что, сговорились? - недобро прищурившись, спросил Левашов, по
воле случая оказавшийся единственным слушателем их ильфовско-бабелевского
диалога. Остальные на противоположном крыле мостика болтали о чем-то
своем.

- Да тут, понимаешь, совершенно случайно все получилось. Сам
удивляюсь и думаю, чего это мы вдруг про одно и то же заговорили? А ты
тоже так думаешь? - Воронцов не знал о содержании недавней беседы и,
ерничая, не подозревал, какие болезненные струны задевает.

Не давая Левашову завестись по новой, Новиков увлек его и Воронцова к
основной группе.

- Не здесь об этом говорить. Время обеденное, и дамы наши продрогли
на ветерке. Пошли-пошли, перекусим, а там и мнениями обменяемся...

Воронцов все же сначала вернулся в рубку, лично убедился, что на
полсотни миль вокруг океан чист, и лишь отдав необходимые указания ходовой
вахте, не спеша и по привычке высматривая хозяйским глазом, нет ли где
какого беспорядка, направился в малую кают-компанию.

...Как ни старался Новиков спокойными, логически обоснованными и
базирующимися на огромном фактическом материале доводами разубедить
Левашова, ничего не получилось. Упершись, Олег любое свое возражение
сводил все к тому же: отцы и деды революцию делали и защищали, только она
позволила России превратиться в великую и процветающую державу - "от сохи
до космических полетов" - и раз народ революцию поддержал, идти против
него нравственно и юридически преступно. И ссылался на графа Игнатьева,
графа же Алексея Толстого и еще многих дворян и интеллигентов, принявших
революцию.

- А тем более, если мы, такие как есть, станем сейчас против народа
воевать, с нашими биографиями и нашими нынешними возможностями... Это...
Даже не знаю, как назвать. Мало, что предательство, так и подлость же
какая! Против народа, против крестьян голодных и раздетых - современным
оружием! Не может быть, что все они не правы были, а ты один сейчас
прав...

Остальные в спор пока не вмешивались. По разным причинам. Ирина и
Сильвия считали, что не имеют в данном случае права голоса, Наташа -
потому, что молчал, смутно улыбаясь, Воронцов, Шульгин и так знал, чем все
кончится, а вот почему не поддержала Олега Лариса, оставалось загадкой.

- Чего это тебе именно моя правота или неправота далась? - с
печальным вздохом ответил на страстную тираду Андрей. - Ты там, где мы с
Алексеем и Димом побывали, не был. Сам ничего не видел. Но не в наших же,
в конце концов, впечатлениях дело. Вон Лариса не так давно Конквеста всего
прочла, "Русскую смуту" Деникина, еще много чего. У нее спроси. Говоришь,
народ красных поддержал? Не так уж, чтобы... Смогли бы двести тысяч
офицеров против ста шестидесяти миллионов пять лет воевать? А махновцы,
антоновцы, зеленые просто и красно-зеленые казаки, кронштадтские моряки -
не народ, выходит?

Дальше. Сколько после двадцатого года жертв в том самом народе было?
Начиная с деда воронцовского? Солженицын пишет - шестьдесят миллионов! Ну,
пусть десять, пусть пять, - согласился он, увидев протестующий жест
Левашова. - И война Великая, она же Отечественная! Еще
двадцать-тридцать... Так? А не стоит ли, чтобы этих жертв не было,
чуть-чуть в другую сторону пострелять? Те, кто вместе с Марковым нашим
Перекоп штурмовали, знали, на что шли. Крым взяли и уж покуражились! Куда
там фашистам. Пацанов-юнкеров, женщин, отставных генералов-стариков
тысячами из пулеметов рубили и в рвы сваливали. Спроси у Алексея, он
расскажет...

В чем хочешь меня обвиняй - от снобизма до цинизма и так далее, но я
уверен - если с красной стороны на десяток тысяч больше погибнет, в
"последнем и решающем", а взамен этого сорок миллионов уцелеет, в том
числе сотни тысяч самых образованных, честных, умных, каких и сейчас на
нашей бывшей Родине дефицит страшенный - никто не прогадает. А твой так
называемый "народ" - в кавычках говорю, потому что ты к нему зачем-то
причисляешь наиболее темную и неосмысленную часть, вместо того, чтобы по
лагерям гнить и на колхозной барщине вкалывать, заживет не так, как
очередной дядя в очередном докладе повелит, а по способности... Сиречь в
меру ума, воли и квалификации... Хочешь, дам Аверченко почитать? У него
про это простыми словами сказано.

Левашов всегда старался избегать длительных дискуссий с Новиковым
именно потому, что тот ухитрялся находить такие обороты речи и повороты
сюжета, что возражать по существу ему не получалось. Хуже того, Андрей
обладал способностью заводить оппонента в такие дебри, что тот полностью
терял нить, сначала спорил с мало относящимися к вопросу посылками
Новикова, а потом и с самим собой.

И чем больше Олег ощущал свою правоту, тем сильнее в нем закипало
глухое раздражение от бессилия ее доказать, а потом это раздражение
трансформировалось в неприязнь к Андрею. Иногда довольно длительную и
стойкую.

Вот и сейчас... Очевидно уже, что Новиков подводит его к какой-то
одному ему видимой точке, чтобы завершить спор очередным макиавеллиевским
пассажем, наверняка для него, Олега, унизительным.

По коротким репликам, а главное, по выражению лиц друзей он понимал,
что все они на стороне Андрея. А иначе и быть не могло. Берестину больше
всего на свете хочется еще повоевать, а поскольку профессионалу повторять
уже раз отгремевшие кампании нет никакого интереса, вот он и возмечтал! В
роли вождя победоносного Белого воинства въехать, чем черт не шутит, в
Кремль на белом коне!

Воронцов, став крупным судовладельцем, конечно, предпочитает единый
капиталистический "свободный мир", без границ, противостоящих блоков и
классовой борьбы, а на судьбы народов ему наплевать. Опять же
репрессированный дедушка-белогвардеец?

С Сашкой все ясно - авантюрист, и этим все сказано.

Значит, в любом случае он остается в одиночестве. И даже Лариса...
Она-то почему медлит? Или ей как историку просто интересно посмотреть иную
линию событий? Да и предыдущая жизнь в СССР получилась у нее слишком уж
невеселая...

Левашов почувствовал, что у него задергались губы и внезапная,
иррациональная злость пополам с отчаянием - совсем не только от проигрыша
в не первом уже споре на подобные темы - охватывает его, и нет сил
удержать себя в руках.

С ним сейчас происходило нечто похожее на аффект, вроде как у
Александра Матросова или, к примеру, народовольцев, из-за почти
абстрактной, недоказанной и недоказуемой идеи кладущих "на алтарь" свою
единственную и неповторимую жизнь.

Новиков понял это слишком поздно. Хотя ведь должен был понимать,