немного другая. Нам суждено быть вместе, вот и все...
из жалости? Не из порядочности? Ты все потерял, ты пошел на такие
жертвы...
надоели - они ведь мне и вправду надоели. Я не мог их больше видеть и
слышать. Люблю. Мне здесь легко, и тебе тоже будет легко. Потому что я
тебя люблю. Ты оттаиваешь понемногу... или это другое? Но я тебя люблю. Я
знал, что ты вернешься. Что мы будем вместе. О, как я знал! Никто не знал
этого с такой силой! И ты да - вернулась, и пропади все пропадом!
снисхождение... преступница...
глупо. Как много глупости в этой жизни, ты не представляешь.
что... потому что для этого нужно простить сначала самое себя, а это...
доме, но казалось, что они сидят в темноте.
корвет прибыл из Авроры, доставив нового капитана и нескольких офицеров на
пакетбот - взамен убитых. Пассажиры рванулись на барк с опостылевшего
берега. Кто-то прислал Олив огромный букет и великолепной, потрясающей
работы серебряную брошь с цирконом.
громоздились у причала, и сами пассажиры, хоть и менее одинаковые, а все
же, все же, - с зонтиками и без зонтиков (поскольку непонятно бывало,
идет, дождь или только собирается пойти) - шли вереницей по трапу и
растекались по палубе. А Олив, подчиняясь внезапному импульсу, повернулась
и пошла обратно, к отельчику, к саду, где так наводил тоску аромат
увядающих роз, и от отельчика направо, в узкую улочку с глупыми цветными
фонарями посередине, состоящую сплошь из магазинчиков, погребков и
кондитерских. Вот здесь, у Стеллы, она сшила себе два платья. Спасибо,
Стелла. Мастерская была закрыта - швеи, должно быть, прощались с
матросами. Торговая улочка кончилась, далее шли набережная с высоким
парапетом, и Олив хотела подойти к парапету и взглянуть на гавань - зачем?
Она уже видеть не могла эти берега... Строгий темномачтый корвет выглядел
подростком рядом с солидным барком. У моря был цвет железа.
выехали две дорожные кареты, крашенные серым. В таких каретах увозили в
глубь острова иммигрантов. Она задержалась, пропуская их, рассеянно
скользнула взглядом по окнам...
закричала, не замахала руками, чтобы остановились... Она не знала сама,
что ее удержало от этого. Может быть, выражение его лица.
что стояло перед его внутренним взором. Вокруг глаз чернели круги, губы
втянулись. Это было лицо сорокалетнего.
причалу.
сменяются ударами волн. Больше всего на свете хотелось остановиться.
Перестать лететь - и перестать изменяться. Каждый день Глеб отмечал в себе
появление чего-то нового. Все это когда-нибудь сложится в цельное знание,
говорил Альдо, а пока - терпи. Держись. Никто тебе не поможет...
он заметил из окна кареты женщину, обжигающе похожую на Олив, и стал
думать о ней и о Светлане - и это ввергло его в такую глубину отчаяния,
что сознание просто померкло.
он уже почти спрыгнул с поезда. И поэтому он позволил превратить себя в
ходячий багаж, в нужный нежный инструмент без свободы и воли. Его несли и
переставляли с места на место, а внутри его открывались и разворачивались
все новые и новые картины, исполненные непостижимого смысла. А потом,
когда они пропадали, оказывалось, что память его распахнула еще один
ящичек, доселе закрытый.
эти попытки - но сам не мог сделать ничего.
разведок и контрразведок обеих стран на этой земле. Понятно, что в полной
мере это правило никем не соблюдалось. Однако все службы здесь жестко
контролировались форбидерами. Глеб уже имел в голове полную схему их сети
и знал, к кому и с чем обратиться по тому или иному поводу. Он
догадывался, что на любой вопрос, который он окажется в состоянии себе
задать, вскоре придет ответ - и старался этого не делать, поскольку
скрывать свои способности станет много труднее.
живущего на Хармони уже сорок лет - и форбидера с почти таким же стажем.
Звали его Ермолай Платонович, и ростом он был невысок, Глебу едва выше
плеча, но широк, крепок и тяжел неимоверно. Лишь под ним одним поскрипывал
безукоризненно сколоченный пол. Медвежачьи глазки смотрели коротко и
цепко. Говорил он, напротив, растягивая слова, откладывая на потом смысл
сказанного. Впрочем, разговаривал с ним Байбулатов, Алику ведено было
только слушать и в нужных местах кивать; Глеб же вообще при беседе как бы
и не присутствовал. Он вновь исчез - позволил себе исчезнуть.
потолки, смятые и проломленные, щетинились черной щепой и выкрученными,
размочаленными обломками досок. За окнами висел белый туман, контуры
пейзажа угадывались смутно. А из-под двери тянуло острым холодом, неплотно
пригнанный косяк оброс инеевой бородой. В Старом мире с Хармони сопрягался
остров Врангеля - там уже была зима. Какие-то знания об острове Врангеля
готовы были впрыгнуть в сознание - Глеб сумел удержать их там, где они
были. У него это уже получалось время от времени. Он постоял, поглядел по
сторонам, потом вернулся. Там все было, как было.
мал и почти нелеп, но какой-то стержень в нем ощущался. Перед домами
посажены были узенькие, едва ли шире тротуара, садики, обнесенные низким
штакетником. За невысокими заборами виднелись мощеные дворы или лужайки,
пересеченные кирпичными дорожками. У многих домов были обширные веранды,
там стояли столы и стулья; двери лавок не закрывались. Ездили местные
жители только верхами, что и понятно: невысокие, но крутые лесистые горки
окружали городок со всех сторон, и добраться до шахт - основного места
работы мужчин - больше было нечем. Похоже, что и для того, чтобы съездить
к соседу в гости - седлали лошадей. На четверку пеших хожденцев -
Коротченя с казаками остались в доме Ермолая Платоновича - глядели
удивленно.
высокой стеной, стояло приземистое темно-коричневое здание с высокими
узкими окнами-бойницами по второму этажу и вообще без окон - по
цокольному.
бежать с Хармони.
Платонович, шумно размещаясь за тяжелым черным столом; кожа столешницы
была тусклая, пятнистая от чернил, а деревянная окантовка ее блестела
зеркально. Лет пятьдесят было этому столу, если не все сто. Сволочная
натура людская: одним живешь - и ничего; а сравнить пытаешься - и все,
покатилось... Хоть с бабами это так, хоть с лошадьми, хоть с городами,
хоть с чем... Сюда я как попал - ну, думаю, рай земной! А через год взвыл:
не могу, отпустите! Куда пустите, зачем? Ладно, мне человек добрый
попался, а как не попадается такого? Вон их за стенами - два десятка.
Волками воют, даром что луны нет... Это теперь мы, старики, так стараемся
все устроить, чтобы попестрее было, по-разному везде, а когда я начинал,
наши старперы все Город Солнца учинить норовили, козлищи... Честное слово,
чуть прахом все не пошло...
нездоровым желтоватым лицом человек без возраста.
человек, достаточно, мне кажется...
кем пошел, если бы приперло?
отвечай на вопрос.
Дальский Алекс
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Лукин Евгений
Браун Дэн
Лукьяненко Сергей