атомная артиллерия, и у ихних политиканов хватило ума все эти богатства в
гражданской войне не использовать, а приберечь для нас. Так что картина
вторжения мыслится примерно следующим образом. На острие Стального
Плацдарма выстроят три или четыре штрафных танковых бригады, подопрут их с
тылу армейской корпусней, а за армейцами пустят заградотряды гвардейцев на
тяжелых танках, оборудованных излучателями. Выродки, вроде меня, будут
рваться вперед, спасаясь от лучевых ударов, уголовщина и армейщина будет
рваться вперед в приступе наведенного энтузиазма, а уклонения от такой
нормы, которые неизбежно возникнут, будут уничтожаться огнем гвардейской
сволочи. Если хонтийцы не дураки, они откроют огонь из дальнобойных пушек
по заградотрядам, но они, надо думать, дураки, и займутся они, надо
думать, взаимоистреблением - Лига в этой суматохе налетит на Унию, а Уния
вцепится зубами в задницу Лиге. Тем временем наши доблестные войска
глубоко проникнут на территорию противника и начнется самое интересное,
чего мы, к сожалению, уже не увидим. Наш славный бронированный поток
потеряет компактность и станет расползаться по стране, неумолимо уходя из
зоны действия излучателей. Если Максим не наврал про Гая, у оторвавшихся
немедленно начнется лучевое похмелье, тем более сильное, что энергии на
подстегивание во время прорыва гвардейцы жалеть не будут... Массаракш! -
завопил Зеф. Я так и вижу, как эти кретины выбираются из танков, ложатся
на землю и просят их пристрелить. И добрые хонтийцы, не говоря уже о
хонтийских солдатах, озверевшие от всего этого безобразия, им, конечно, не
откажут...
уголовники резались в кости - играли на охранника, моталась под потолком
лампа, на нижних нарах кто-то монотонно бубнил, должно быть молился.
Воняло потом, грязью, парашей. Табачный дым ел глаза.
никаких стремительных прорывов не будет. Будет вялая позиционная война,
хонтийцы при всей их глупости сообразят когда-нибудь, в чем дело, и
примутся охотиться за излучателями... В общем, не знаю я, что будет, -
заключил он. - Я не знаю даже, дадут ли нам утром пожрать. Боюсь, что
опять не дадут: с какой стати?
плечах. Может быть, правильнее было бы удрать вместе с Вепрем. Может быть,
в столице мы были бы полезнее.
Вепрь рассчитывает на атомные бомбежки... многие башни будут разрушены,
образуются свободные районы... А если бомбежек не будет? Никто ничего не
знает, Мак. Я очень хорошо представляю себе, какой бедлам сейчас творится
в штабе... Правые ходят гоголем: в правительстве вот-вот полетят головы и
вся эта сволочь полезет на освободившиеся места... - Он задумался, копая в
бороде. - Вепрь вот наплел нам насчет бомбежек, но по-моему он не для
этого подался в столицу. Я его знаю, он до этих вождистов давно
добирается... так что очень возможно, что и у нас в штабе головы
полетят...
значит, не готовы...
уничтожить башни, другие - сохранить башни... Подполье - это тебе не
политическая партия, это винегрет, салат с креветками...
было фронтом политических партий. Специфика обстоятельств разбила штаб на
две непримиримые группы: категорические противники башен и категорические
сторонники башен. Все эти люди были в большей или меньшей степени в
оппозиции к существующему порядку вещей, но, массаракш, до чего же
разнились их побуждения!
Папа, крупнейший потомственный финансист, глава целого клана банкиров и
промышленников, или демократический союз представителей трудящихся слоев
общества. Они хотели только, чтобы проклятые башни были срыты и можно было
бы жить по-человечески, как они выражались, то-есть по-старому,
по-довоенному... Были аристократы, уцелевшие остатки привилегированных
классов старой империи, все еще воображавшие, что имеет место затянувшееся
недоразумения, что народ верен законному наследнику императорского
престола (здоровенному унылому детине, сильно пьющему и страдающему
кровотечениями из носа) и что только эти нелепые башни, преступное
порождение изменивших присяге профессоров Е. И. В. Академии Наук, мешают
нашему доброму простодушному народу манифестировать свою искреннюю,
добрую, простодушную преданность своим законным владыкам... За безусловное
уничтожение башен стояли и революционеры - местные коммунисты и
социалисты, такие как Вепрь, теоретически подкованные и закаленные еще в
довоенных классовых боях; для них уничтожение башен было лишь необходимым
условием возвращения к естественному ходу истории, сигналом к началу ряда
революций, которые приведут, в конечном счете, к справедливому
общественному устройству. К ним примыкали и бунтарски настроенные
интеллектуалы, вроде Зефа или покойного Гэла Кетшефа - просто честные
люди, полагавшие затею с башнями отвратительной и опасной, уводящей
человечество в тупик...
Вождисты - самое правое крыло подполья - были, по выражению Зефа, просто
бандой властолюбцев, рвущихся к департаментским креслам, и рвущихся
небезуспешно: некий Клау-Мошенник, продравшийся в Департамент пропаганды,
был в свое время видным лидером этой фашистской группировки. Эти
политические бандиты были готовы бешено, не разбираясь в средствах,
драться против любого правительства, если оно составлено без их участия...
Либералы были в общем против башен и против Неизвестных Отцов. Однако
больше всего они боялись гражданской войны. Это были национальные
патриоты, чрезвычайно пекущиеся о славе и мощи государства и опасающиеся,
что уничтожение башен приведет к хаосу, всеобщему оплеванию святынь и
безвозвратному распаду нации. В подполье они сидели потому, что все, как
один, были сторонниками парламентских форм правления... Что же касается
просветителей, то это были, несомненно, честные, искренние и неглупые
люди. Они ненавидели тиранию Отцов, были категорически против
использования башен для обмана масс, но считали башни могучим средством
воспитания народа. Современный человек по натуре - дикарь и зверь,
говорили они. Воспитывать его классическими методами это дело веков и
веков. Выжечь в человеке зверя, задушить в нем животные инстинкты, научить
его добру, любви к ближнему, научить его ненавидеть невежество, ложь,
обывательщину - вот благородная задача, и с помощью башен эту задачу можно
было бы решить на протяжении одного поколения...
и переворота; аристократов никто всерьез не принимал; либералы же были
слишком пассивны и зачастую сами не понимали, чего хотят. Поэтому самыми
влиятельными и массовыми группировками в подполье оставались биологисты,
вождисты и просветители. Общего у них почти ничего не было, и подполье не
имело ни единой программы, ни единого руководства, ни единой стратегии, ни
единой тактики...
все-таки намерено как-то использовать войну... возможную революционную
ситуацию...
что это такое - война с излучателями за спиной?
цену? Откуда ты явился, массаракш, что требуешь от нас того и этого?
Боевое задание тебе? Изволь. Все увидеть, выжить, вернуться, доложить.
Тебе это кажется слишком легким? Прекрасно! Тем лучше для нас... И хватит,
массаракш. Я хочу спать.
в кости:
вагонный потолок. По потолку что-то ползало. Тихо и злобно переругивались
укладывающиеся спать гробокопатели. Сосед слева стонал и взвизгивал во
сне, - он был обречен и спал, может быть, последний раз в жизни. И все они
вокруг, всхрапывающие, сопящие, ворочающиеся, спали, наверное, последний
раз в жизни. Мир был тускло-желт, душен, безнадежен. Стучали колеса, вопил
паровоз, несло гарью в маленькое зарешеченное окошечко, а за окошечком
проносилась унылая безнадежная страна, страна беспросветных рабов, страна
обреченных, страна ходячих кукол...
ясной головы. И опять я сел в калошу, потому что понадеялся на кого-то или
на что-то. Ни на что здесь нельзя надеяться. Ни на кого здесь нельзя
рассчитывать. Только на себя. А что я один? Уж настолько-то историю я
знаю. Человек один не может ни черта... Может быть, Колдун прав? Может
быть, отстраниться? Спокойно и холодно, с высоты своего знания неминуемого
будущего, взирать, как кипит, варится, плавится сырье, как поднимаются и
падают наивные, неловкие, неумелые борцы, следить, как время выковывает из
них булат и погружает этот булат для закалки в потоки кровавой грязи, как
сыплется трупами окалина... Нет, не умею. Даже думать в таких категориях
неприятно... Страшная штука, однако, - установившееся равновесие сил. Но
ведь Колдун сказал, что я - тоже сила. И есть конкретный враг, значит,
есть точка приложения для силы... Шлепнут меня здесь, подумал он вдруг.
Обязательно. Но не завтра! - строго сказал он себе. Это случится, когда я
Акунин Борис
Акунин Борис
Самойлова Елена
Акунин Борис
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий