двинулся туда же... Что поделаешь с дураком!
И он был не нужен тут, со своими тимовыми сапогами, породистым, негодным для
полевой работы жеребцом, шалопаем-сыном, что, уже забыв о шелонском погроме,
скуки ради крутит голову деревенской девке, которую забудет через день,
воротясь в Новгород. И правы мужики: по крайности оборонить их, и того не
сумели!
в руках - пастух. Хозяйка, извинясь, пояснила:
время вполголоса она зло бранила девку, даже курвой назвала верно, из-за
Юрия, подумал Иван Кузьмин.
в подпитии, угостился на крестинах. Шумел, ликовал, потея от еды. Он ложкой
хлебал простоквашу, накрошив в нее хлеба, похваливал:
Эх, любая ты до меня, хозяюшка! Я ведь, а я же... Эх! Кабы не медведи... Он
ить быка драть почал, бык ревит, землю роет, я к нему с кнутом! Один побег,
а другой о ту пору уже на Машке сидит, уж бок ей рвет, а Машка-то молцит,
дура! Поверишь, Онисимыч, сам плакал, слезами плакал!
бородой, то к одному, то к другому, и вправду заплакал вдруг, приговаривая:
ревит, кровь-то чует, не уходит! Насилу, насилу уж... Пастух положил голову
на стол, всхлипнул, примолк. Успокоившись, вновь принялся за простоквашу. -
Я ли не пасу?! - воскликнул он, погодя. Хозяйка, ты вот до меня добра! А
Онуфриха ругатца, все ругатца она на меня! На Сенькины горки, грит, не
гоняшь! А куда нонце гонять тамо?
без молока приходили?! Ты, говорит, лодырь, даром хлеб ешь! Онисимыч,
Митревна! - выкрикнул он со слезой. - Рассудите! Вот при боярине! Обижат она
меня! Ведь ни за что обижат!
после попа!
подумал Иван Кузьмин.
разшумевшегося жеребца. Хозяин бормотал спросонья:
двух порвала...
куда себя ткнуть. Обидные речи сельского старосты все не шли у него из
головы. И хозяин тоже смотрел, чуялось, как и староста: господа вы, а до
часу - чья сила, тот и господин!
по солнцепеку, дурашливо закликая отсутствующий дождь:
войско стоит под Новым Городом, и тоже смотрел на боярина сторожким,
оценивающим взглядом, от которого Иван Кузьмин начинал где-то внутри себя
тихонько ежиться.
злость не приходила, был страх, и страх больше еще, чем испытанный там, на
ратном поле, когда он бежал, обрезав бронь. Отсюда уже некуда было бежать.
Казимира, каменные палаты виленского замка, где принимали и чествовали
новгородских послов. Полгода не прошло, и что теперь? Борецкий или убит или
полонен, а он здесь - ежится под взглядами своих же мужиков, уже
прикидывающих про себя, дальше ли придет им служить Новгороду, или одолеет
Московский великий князь со своими московскими боярами.
обдувало ветерком с озера и не так донимало комарье. Попробовал было
съездить покататься верхом, но кругом, куда ни ткнись, были одни болота.
детьми, собаками, тараканами, кислым духом овчин и вечно мокрого младенца в
зыбке. Девки, что искали в головах друг у друга, усталые от тяжелой работы,
изъеденные комарьем мужики. Домовые, лесовики, банная нечисть, водяники, что
на равных с живыми людьми бродили, стонали, путали сети или тревожили, на
переменки с хорем, коней, какая-то чудь, что жила за озером и "пугала"
рыбаков, особенно по осеням. Поп и тот добирался сюда с погоста только по
большим годовым праздникам.
двор хлеб, масло, коноплю, яйца. Да и там их чаще ключник примет! Выйти
разве иногда на крыльцо в красных сапогах. А тут: "Бояро бежало, г...
растоптало". "Тьфу!" - выругался он про себя.
переговорах. Рыскавшие повсюду московские отряды, по счастью, так и не
добрались до них. Ключник, вызнав уже, докладывал, что нашел незаписанных
полторы обжи пахотной земли, и теперь можно было вдвое увеличить налог:
в самый раз! У иных-то не возьмешь, сгорело.
своего.
оглядел деревню. Стараясь все же не встречаться глазами с хозяином, сказал:
прежний оброк отмолвил строго:
покати!
Трогай!
деревню, тронулись по лесной дороге назад, в Новгород.
только воротясь домой.
совершилось? - Свирепея, по-бычьи склоняя толстую шею, он заорал:
полонен - цего хотят, то и вершат!.. С королем своим! - Он замолк, переводя
дух. Добавил спокойнее:
Сухощека - четверых.
останетце, а то бы стоило. Поди утешай жону!
Глава 18
в Яжелбицах. Полагая, что все уже кончено, он принял Луку Клементьева,
которого вел с собой, дал ему "опас" - разрешение Феофилу ехать на
поставление в Москву - и отпустил в Новгород.
верейскому князю Михаилу Андреевичу, заплатив тому окуп в сто рублей.
начала осады, отбив первый приступ, новгородский воевода Есиф Киприянов
запросил мира и предложил окуп с города. Псковичи дали мир, собрали свои
стрелы по заборолам и пошли к Порхову.
Русе. Тут к нему привели захваченных на Шелони новгородских бояр.