полная тьма. Раздевались, не трогая друг друга. Подняв молодую, он вновь
ощутил ее тошнотный сладковатый аромат и невольно задержал дыхание. Что-то
напоминал этот запах, что-то давнее и опять связанное со смертью. Пахло
так - или это уже казалось ему? - от колод с телами убитых в Орде тверских
князей, трупным тлением.
унять невольную дрожь. В конце концов, все это мара, блазнь, расстроенное
воображение, с самого детства не дающее ему жить спокойно! К тому же еще
так недавно умерла Настасья, так помнились ее тело, руки, ее запах... А
рядом лежал сейчас в обличье новобрачной серый гридень. Лежал мертвец. И
даже спасительный крест с шеи, ради брачной ночи, уже снят!
минуты, кажущиеся часами. Евпраксия дышала рядом, ожидая, но никак не
помогая ему. Наконец произнесла обиженно и надменно:
ты...> - и не мог. Его душила злоба, перебившая наконец страх. Почему она
лежит так, словно колода, не ластится к нему, не просит... Поди, тоже -
выгодный брак! Великий князь владимирский, как же! А у самой... Да нет у
нее никого, что я! Попросту и я для нее...
бы ни совершилось у них потом, его новый брак и семейное согласие
непоправимо и необратимо рушат в провал...
самкой отворотила от него к стене, натянув одеяло на голову. А Симеон
лежал в тяжком отупении, недоумевая, чувствуя попеременно смесь
отвращения, ужаса и стыда. И что-то серое, не имущее имени и вида,
казалось, шевелилось и проплывало пред ним во тьме покоя.
князя Семена с его второю женой? Был ли это нередкий и в ту пору случай
аллергии - бессознательного, вплоть до невозможности физической близости,
отвращения, в котором Евпраксия была так же невинна, как и сам Симеон?
Была ли роковая нелюбовь молодой к своему супругу? Скорее, впрочем,
первое. Не был, не мог быть князь Семен Иваныч, тридцатилетний здоровый
муж, отнюдь не безобразный и лишенный многих пороков своего времени, столь
отвратен для юной дочери удельного дорогобужского князя, чтобы вовсе не
могла она допустить венчанного как-никак супруга своего до брачного ложа!
Да такого и не бывало никогда... Добавим, что, выйдя вторично замуж за
князя Федора Фоминского, Евпраксия благополучно жила с мужем и нарожала
ему здоровых сыновей. Хотя и то сказать: кто и когда возмог постичь все
причуды женского сердца? Нет, дело было все-таки в самом Симеоне, и только
в нем!
полагается говорить о дурных запахах. Скажут скорее: <Тяжко смотреть>. В
брачных отношениях запах тела - хоть о том вовсе не принято упоминать -
едва ли не более всего прочего предопределяет отвращение или влечение
молодых друг к другу. Достаточно ли, однако, подобного объяснения?
причину расторжения Симеонова брака, передавал, что <великого князя Семена
на свадьбе испортили: ляжет с великой княгинею, и она ему покажется
мертвец; и князь великий княгиню отослал к отцу ее, на Волок, и велел ее
дати замуж>.
чем-то гораздо более, даже непередаваемо более страшном? Ибо никакой
аллергией все-таки не объяснишь того, что молодая жена казалась Симеону
(верующему, защищенному силою креста и молитвы человеку) на супружеском
ложе - мертвецом.
Таинство брака почиталось столь высоким, что для того, например, чтобы
жениться в третий раз, требовалось получить специальное разрешение церкви,
а развод был возможен только в случае ухода одного из супругов в
монастырь. Не говоря уж о том, что для тестя это была бы кровная обида, в
иных случаях означающая объявление войны. И потому князь Семен, сославшись
на временное недомогание, порешил до поры спать с женою в разных изложнях,
а сам деятельно занялся устройством свадеб своих младших братьев.
Шура Вельяминова, вместе сидели под завескою, вместе встречали гостей и по
очереди приголашивали. На торжествах было много смеху, шуму, веселой игры.
И только Симеон, сидевший за отца обоих женихов, был грустен, хотя и
старался изо всех сил не показать вида: хуже нет печали на свадьбе! На всю
жизнь можно испортить судьбу молодым.
застолья, он не умел радоваться вместе со всеми. Мучался этим, но поделать
с собою ничего не мог. Знали бы сверстники, как завидует подчас <гордый>
Симеон шумным застольям москвичей! Как втайне хочет сам и сплясать, и
спеть, и подурить, пошататься с ватагою в святочной личине! И не может.
Когда-то не умел от застенчивости, ныне - от высокого сана своего.
воду глядел!) Снова сгущались тучи на рубежах земли. Снова зашевелились,
заспорили братья-князья. К счастью, летом умер нежданно Василий Давыдыч
Грозный - ярославский князь, самый упорный из противников Симеона.
Неустройства в тверском княжеском доме тоже были на руку Москве. Семен,
покинув новую супругу, метался из града в град, делая смотры дружинам бояр
и городовым ратям, неукоснительно требуя от воевод, чтобы на всем
литовском рубеже стояли сторожевые засеки и вестоноши при первой же угрозе
мчали в Москву за помочью.
отлагая разрешение своих супружеских дел.
ждали давно, и, едва заслышав о приезде митрополита, к нему в Горицы
устремились иереи всех чинов и званий, монахи и игумены местных монастырей
с многоразличными нуждами, вопросами, тяжбами и просьбами. Однако
Феогност, усталый с дороги, не принял никого и, сотворив краткую молитву,
улегся спать. Здесь, в Переяславле, в раз и навсегда отведенных ему
палатах Горицкого монастыря, он чувствовал себя лучше, чем в крикливой
Москве или пустеющем, гордом Владимире.
вязаную, собачьей шерсти, ночную скуфью, и наслаждался теплом горницы,
покоем и уютом высокого удобного ложа. Чуть слышно потрескивала добрая,
ярого воску свеча в высоком кованом византийском стоянце. Пламя слегка
колебалось, и тогда по строгим ликам иконостаса пробегали тени и блики
света, словно святые, слегка приподымая левую бровь, шептались друг с
другом о какой-то высокой тайне, не высказываемой словами земного языка.
для нужд телесных сухоту и легкоту воздушную. И сейчас, лежа в своем
покое, вдыхая запахи горячего воска и сухих сосновых бревен, невольно
припоминал ледяное и сырое ордынское кирпичное узилище, куда его ввергали
год назад, требуя полетней дани. От тех тягостных дней мысли его
перенеслись к преждебывшему, к тому времени, когда он впервые увидел
деревянную, показавшуюся ему убогой Москву и презрительно бросил Калите
свои слова о прилепом каменном зодчестве - теперь, быть может, и не
высказанные бы им так легко в лицо великому князю. А Иван Данилыч не токмо
стерпел, но и распорядил зиждительством четырех каменных храмов! Нет, он
так и не полюбил Калиту. И на Симеона перенес частицу нелюбия к родителю.
А жил - с ними. С тем и другим. И труды прилагал к возвышению Московского
княжества! Нынче, после ордынской беды, когда Симеон уехал, не дождав его,
из Сарая, Феогносту вновь припомнилось свое притушенное было Алексием
нелюбие. Алексий! Вот без него он уже не чаял своей судьбы. Наместник стал
ему за последние годы попросту необходим. Алексий не токмо отправлял все
хозяйственные дела церкви, но и освобождал митрополита от значительной
части судебных дел по <Номокануну>, правил монастырями, вел переписку с
Цареградом и Ордой... Ради Алексия надобно было терпеть и даже любить
князя Семена, хотя, на его, Феогностов, взгляд, великому князю московскому
не хватало спокойствия характера и - возрасту. Именно потому почти
проиграл он спор с суздальским князем, быв вынужден отступиться от Нижнего
Новгорода, и - ежели бы не пристрастие Джанибеково - невесть чем бы
окончил прю с прочими князьями владимирской земли! Теперь явно близит
роковой спор с Литвою. Окажется ли Симеон на достойной высоте в этом
состязании? Как жаль, что литовские князья отвергают святое крещение! Как
жаль... Сколь многое сосредоточено теперь на этом молодом и излиха
порывистом москвитянине, которому все же явно не хватает мудрости и
сугубой твердоты! Вот и новый брак не прибавил радости великому князю...
Почто сие? В греховном и бесстудном поведении Семен словно бы не замечен и
противоестественным порокам не подвержен отнюдь... Надобно вновь и опять
поговорить с Алексием! Да наставит великого князя Семена на путь правый.
Ежели надобно - да устыдит!
возвращался мыслию то к далекой родине, страждущей от турок, то к спорам
Варлаама с Паламою, то к литовским неспокойным делам... Церковь
православная неотвратимо приближалась к великому испытанию, и неясно было
даже: устоит ли она в веках, не погибнет ли, попранная латинами, уже
днесь, на глазах последних ее защитников, последних истинных христиан!
праздничная обедня в древнем переяславском соборе, а вслед за тем - прием
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Белов Вольф
Шилова Юлия
Марко Джон
Посняков Андрей