пропало для меня даром: много дней и бессонных ночей провел я в напряженной
умственной работе. И теперь, плавая на броненосце "Орел", я не переставал
насыщать свой мозг новыми знаниями и впечатлениями...
Камранг и присоединились к эскадре. По сигналу с "Суворова" корабли заняли
свои места в походном строю. Эскадра тронулась на север. Аннамские берега
все время были у нас на виду. Через несколько часов эскадра остановилась
против широкого нового убежища, окруженного еще более высокими горами, Чем
Камранг. Это была бухта Ван-Фонг. Первыми вошли в нее "Алмаз" и транспорты,
за ними последовали миноносцы, потом крейсеры и, наконец, броненосцы. К
вечеру все корабли стояли на якоре. Эскадра
параллельных линий: ближе к выходу в море - броненосцы, за ними в глубине
бухты - крейсерский и разведочный отряды, транспорты и миноносцы.
Васильевым. Во время погрузки угля он так порезал себе сухожилье на левой
ноге, что не мог ходить. Его отправили на госпитальный "Орел", где ему
предстояла операция.
веселой белой краской. На нем было восемнадцать сестер милосердия, многие из
которых принадлежали к высшему аристократическому обществу. Им прислуживали
две дородные монашки. Как оазис, затерявшийся среди унылой
притягивает истомленных зноем путешественников, обещая им отрадный отдых,
так и белый "Орел" приковывал к себе внимание людей всей эскадры. Более
десяти тысяч мужчин, молодых и пожилых, ничего не ожидавших впереди, кроме
морской могилы, смотрели на него с затаенным желанием оторваться от гнетущей
действительности и попасть туда, на этот пароход.
какая-нибудь из сестер милосердия, воспылав любовью, бросится в объятия
моряка? И здоровые завидовали тем больным, которых отправляли на плавучий
госпиталь.
нужно было просить у кого-либо разрешения на удовлетворение своих желаний.
сестер находилась его племянница по жене - Ольга Владиславовна. Но не ею
интересовался адмирал. Ольга
прикрывала его грехи. У нее была подруга, дочь генерала, старшая над всеми
сестрами, - Наталья Михайловна. Вот к ней-то, к
тридцатилетней порывистой блондинке и стремился адмирал. При встрече он
подставлял своей племяннице лоб для поцелуя, а у Наталии Михайловны скромно
целовал руку. Случалось, что в кают-компании белого "Орла" он оставался
обедать. Тогда все пили шампанское за его здоровье, за его будущую победу
над японцами, а он любезничал с Натальей Михайловной и с другими сестрами. В
эти моменты Рожественский казался таким добродушным, что нельзя было
представить, чтобы он мог когда-либо прийти в ярость раздразненного быка.
принимал их в своей каюте. На столе появлялись фрукты и ликер, доставленные
расторопной рукой вестового Петра Пучкова. У племянницы были свои интересы.
Посидев немного с дядей, она уходила к штабным чинам. А Наталия Михайловна и
ее высокий покровитель оставались в каюте вдвоем.
стоял за дверью и никого не пускал к барину для доклада +4.
заговаривал с вестовым:
думал лишь о том, как бы скорее избавиться от надоевшей службы и от такого
благодетеля, который искалечил ему душу.
месте, а пока вернусь к своему броненосцу - к черному "Орлу".
В этом номере (N 10333) было напечатано длинное письмо вице-адмирала
Бирилева. Я вышел на бак и здесь, у фитиля, усевшись на палубу, начал читать
адмиральское письмо вслух окружившим меня матросам. Бирилев,
некоторых газетных авторов за их разоблачение 2-й эскадры, острил:
надо опустить голову, а с опущенной головой, кроме кончиков своих сапог,
ничего не увидишь..." Дальше он начал успокаивать общественное мнение:
эскадре или занять ее место.
укомплектованная сила, равная силам японского флота и имеющая все шансы на
полный успех в открытом бою. Умный, твердый, бравый и настойчивый начальник
этой эскадры не прикроется никакими инструкциями, а найдет и уничтожит
врага. Он не будет подыскивать коэффициенты сил, а примет наш русский
коэффициент, что сила - не в силе, сила в решимости, сила в любви к
родине..." Матросы, слушая мое чтение, вставляли свои замечания:
стоял у правого борта против двенадцатидюймовой башни и смотрел в морскую
даль, словно чем-то заинтересовался. Я продолжал громко читать:
во всяком случае о силе врага надо думать до войны, а во время войны -
сражаться. Конечно, японский флот
доказательство этого служит заказ Японией ста восьми дубликатов броневых
плит в Англии. На одном
четырнадцатидюймовых плиты. Что же вы думаете, зачем японцы заказывают
дубликаты этих плит, не для того ли, чтобы иметь запас ненужного материала?
А сколько убыло личного состава на эскадре адмирала
попорченных и наскоро починенных механизмов? На 2-й эскадре все цело, цел и
дух, из которого маленькое удельное
Россией..." Лейтенант Вредный подошел ближе к нам и, улыбаясь, заговорил:
Саем, он начал заигрывать с нами, - ведь скоро предстоит сражение. Но он не
понимал, что его настоящее отношение к нам давно было всем известно.
письма, изобразил на лице испуг.
дурак?
близким товарищем.
сильны, но нельзя же так относиться и к флоту противника. Что за рассуждения
такие? "На "Микасе" потрескались четыре броневых плиты". "В Англии японцами
заказано сто восемь дубликатов броневых плит". И отсюда делается вывод, что
японский флот сильно пострадал. Нам, значит, ничего не стоит разбить его.
Подумаешь - сто восемь плит! Ведь такого ничтожного количества не хватит для
брони одного только корабля. А затем, может быть, эти плиты понадобились
японцам для вновь строящегося судна? Мы ничего не знаем.
только помочь второй эскадре, но и занять ее место.
место второй эскадры! Да все эти пять судов едва ли стоят одного нашего
"Орла"!
ни рыла.
такой высокий пост. И кому высказал? Тем, кого он презирал и с кем раньше
разговаривал, как с пещерными жителями. В груди у меня все дрожало от
клокочущего смеха. Нужно было взнуздать самого себя, чтобы не расхохотаться
громко и весело. Сдержанно улыбались матросы. Невероятным усилием воли я
старался быть серьезным и, глядя в глаза начальника, сказал:
в восторге от автора. Считали его прямо философом...
умный человек.
смотрел то на меня, то на других матросов, не зная, как ему выйти из
скандального положения. В напряженной тишине кто-то кашлянул, кто-то громко
высморкался. Лейтенант выхватил из моих рук Газету, наскоро заглянул в нее и
бросил на палубу. Уходя к корме, он произнес лишь одно слово:
припасами. Последние четыре дня прошли в тяжелой работе. И лишь к вечеру
страстной субботы, 16 апреля, докончили со всеми делами. Из горластых труб,
словно от жертвенников, поднимались клубы темно-бурого дыма, сливаясь в
легкое облако, розовое в вечерней заре. Мелкие суда, снявшись с якоря,