от этого дня открываются новые возможности во времени, когда можно
устремиться к некоему будущему, которое не является нашим..."
которая, в отличие от остальных, украшена вместо одного двумя пейзажами,
нарисованными чаем.
большого города. Уже рассвело, однако ночь еще присутствует, скрытая в глазе
художника, как закваска для будущей темноты. Обширные охотничьи угодья
протянулись в прозрачном воздухе раннего утра у подножия холма, на котором
воздвигнут дом, отделяя его от зноя городских улиц. Небо написано ядовитым
чаем, который называется "вороньи когти" или "шпора" (Calcatripae flos).
Высушенный на сквозняке в тени, он дает удивительный темно-голубой цвет. Для
восточного края неба использован толченый барвинок, настоянный на красном
вине и нанесенный пальцем. Зелень у подножия холма и лес архитектор Разин
написал, используя чай пекое, собранный в мае, с добавлением куркума, затем
охотничий чай, зеленый мате, манго, марачуя-чай и мяту, настоянную три дня.
Само строение окрашено ромашковым чаем, в который добавлено немного слабого
китайского чая, прозванного "змеиный источник", а более светлые тона даны
белой слезой.
БЕЛЫЙ ДВОРЕЦ
БЕЛГРАДСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ
самовара 1762 года в память о посещении Эрмитажа в Ленинграде, а под ней
поместил несколько выдержек о чае и чаепитии за самоваром на французском и
русском языках из сочинений Толстого, Достоевского, Гоголя и других русских
писателей. Рукой госпожи Разин (Витачи) приписано, что самовар сначала
запевает альтом, потом переходит на дискант, доходит до тенора, сменяется
bassocan-tante и выливается в меццо-сопрано. Дальше шла выписка из какой-то
книги о чае:
расположены так, чтобы производить особую мелодию, в которой могут
угадываться отзвуки водопада, укутанного облаками, далекого моря, волны
которого разбиваются об отвесные скалы, грозовой ливень в бамбуковом лесу
или шум сосен где-нибудь на высокой горе..."
план Белого дворца и окрестностей с указанием высоты над уровнем моря
охотничьих угодий, называемых "Кошутняк" Топчидерского района, с рекой,
железнодорожным узлом и маленькой станцией у подножия горы, а также
фотоснимок столицы СФР Югославии, сделанный с самолета в таком ракурсе, что
на первом плане оказалось Дединье -- фешенебельная часть Белграда -- с
упомянутым дворцом -- дединьской личной резиденцией Президента Республики И.
Б. Тито, по Ужицкой улице, номер пятнадцать. Под текстом рукой самого
архитектора Разина даны пояснения.
Свилар, мать архитектора Разина, пересылала некоей особе (чье имя указано на
конверте, но для нас ничего не значит) сон, который приснился архитектору
Разину. В сопроводительном письме госпожа Свилар пишет:
до болезни. Как всякая истина. Я подумала: не так уж дурно для дамы в моем
возрасте, и написала ему, что это Витача заполняет его сны, восстанавливая
против меня, а сама отправилась с Витачей на обед".
СОН АРХИТЕКТОРА РАЗИНА
виду, стоит им сложить крылья. Как наша любовь и молитва. Я сижу на берегу и
молюсь. Боже, молю я, моя мать меня не видит, как не видит своей спины. Она
говорит: тот герой-офицер, который песней гасит свечи по церквам и собирает
ежевику зубами, вообще не твой отец. Куда тебе до него, говорит, не столько
ты тянешь из трубки, сколько трубка из тебя. Так и вижу тебя, в ботинки
пальцами вцепившегося, чтоб не соскакивали. А приятели и официанты по
трактирам подхватывают ее слова и кричат: "Этот всегда будет шлепаться на
задницу, а что рта не раскрывает, ясно почему: либо полный да закупоренный,
либо пустой, и так и так ничего из него не выжмешь..." Господи, сделай так,
чтобы меня хоть однажды миновало их презрение, чтобы хоть раз не сказали про
меня: "Смотрите, он идет в пустых чулках!" Чтобы миновали меня их ядовитые
взгляды, способные и птицу на лету убить, если угодят между глаз.
если можно быть во сне счастливым. Однако чувствую, что человеку не дано
прочесть свои мечты, грамоты не хватает. Потом будто снаряжаю я корабль, а
на том корабле -- и съестное для всех, и музыка каждому гостю по слуху, и
вволю питья, приглашаю всех знакомых. Лунный свет уже две ночи пыльный,
будто заплесневелый, однако приходят все. Пришла и мать. Только меня нет. Я
сижу, спрятавшись на берегу, на деревянном стуле и жду. Жду, чтобы они
отплыли. А они ждут меня, ждут, все уже погрузились, только мать на берегу,
все медлит, я сижу притаившись, она стоит неподалеку в лунном свете, в руках
у нее что-то длинное и блестящее, с золотистым отливом, то ли заплетенная
коса, то ли плетка -- не видно. Вдруг послышались три гудка с корабля и два
эха с берега. Как обычно. Тогда, выбрав удобный момент, я вскакиваю и кричу.
волне и бегу по воде! Ботинки у меня соскочили, бегу босой по волнам, рубаха
развевается, ловит ветер, бегу, машу им, кричу. Они же сгрудились к одному
борту корабля, вот-вот опрокинут, удивляются, поражаются и крестятся. А мать
еще и кричит:
котором я сидел, прежде чем выбежать на воду, размахнулась изо всех сил и
метнула ее в то место, где была моя голова, да голову и срезала. Брызнула
кровь, голова моя упала рядом со стулом, и я вижу засыпанными песком,
неморгающими глазами, как там, в морской пучине, тонет мое обезглавленное
тело.
рукой архитектора Разина, история о Плакиде, которую, как утверждают, он
знал наизусть и рассказывал себе, если в своих многотрудных делах попадал
впросак и ему, как говорится, приходилось от злости жрать гриву собственного
жеребца. Эта история, начинавшаяся словами: "Тот самый Плакида, который
увидел оленя с крестом вместо рогов на голове...", в Памятном Альбоме
изложена целиком, и нет необходимости здесь отдельно о ней говорить.
какой-то старой газеты. В сноске архитектором Разиным дается ей следующее
объяснение: "Здание и окрестности дворца принадлежали некогда династии
сербских королей Карагеоргиевичей, и в старых газетах могут оказаться
подобные снимки довоенного Белого дворца, со ступеней которого король
Александр Карагеоргиевич Объединитель, тогдашний государь Королевства
Югославии, принимает рождественскую елку от своих солдат".
в Белом дворце и резиденции И. Б. Тито на Ужицкой улице в Дединье с
примечаниями о мебели, интерьере, о расположении помещений, о дорожках и
подъездах к дворцу.
рисунок. Как всегда, архитектор Разин обмакнул свое стило в чай. Здесь
вдохновенно изображено устье реки Савы при впадении в Дунай, под Белградом.
В устье изображен остров, однако кажется, словно глаз художника вдруг
наткнулся на препятствие и пейзаж перегородила невидимая отвесная стена.
Словно от земли до неба стояло какое-то странное сито. Пройдя сквозь него,
вода в отдалении без перехода превращалась в сушу, а суша -- в воду, небо
вдали колыхалось, остановившись, как земля, а земля текла совсем как небо,
неся на себе облака. За этой невидимой преградой Белград больше не Белград,
а Дунай не река. Птица с разлету в жажде свободы бьется об эту преграду --
так птицы бьются в окно или стекло картины, где пейзаж нарисован чаем, и
разбивают его. Птица на картине Разина тоже ударилась в эту невидимую
преграду, разбила ее и пролетела навылет. Только неведомо, достигла ли она
свободы, потому что появилась на другой стороне окровавленная, и кровь ее
течет по внешней стороне преграды, как по стеклу, в то время как она сама,
расправив крылья, пытается с другой стороны поймать попутный ветер.
РАЗИН
мне видится комом раскаленной тьмы. Однако до появления человека этой
особенности у Бога, как Вы говорите, не было. Он не был непознаваем. Ибо
Роллинс Джеймс
Лукьяненко Сергей
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий
Жюль Верн
Журавлев Владимир