шалфеем, который, по мнению монахов, умеет молиться. Монахи на четы-
ре-пять дней брали из других монастырей или у странствующих торговцев с
Украины книги, которых не было в их монастыре, и давали мне, чтобы я
быстро заучивал их на память. Потом книги возвращали назад, хозяевам, а
я месяцами изо дня в день диктовал выученный текст, который записывал
своим пером протокаллиграф Никон, Он чинил перья и рассказывал мне о
красках: одна только зеленая не была растительного происхождения, ее по-
лучали из железа, все остальные он цедил из растений и разноцветными
буквами украшал книги, которые мы писали. Так я зашагал в паре с Нико-
ном, как мужские дни в неделе. Он был левша и работал левой рукой, скры-
вая от правой, что делает. Писали мы целыми днями, а когда работы не бы-
ло, Никон расписывал монастырские стены, однако это он вскоре забросил и
целиком посвятил себя книгам. Так мы спускались в свою жизнь - медленно,
ночь за ночью, годами.
свое просо, что собак брали с собой в постель, а сапоги и зубы потреска-
лись от стужи. Галки на лету замерзали в зеленом небе и падали камнем,
оставляя высоко в воздухе свой крик. Язык ощущал лед губ, не чувствовав-
ших больше языка. С другого берега застывшей во льду Моравы завыли вет-
ры, а вдоль ее русла из-под ледяной корки торчал, как серебряная щетина,
заиндевевший камыш. Плакучие ивы стояли в клетках из обледеневших веток,
вмерзших в реку. Сквозь мглу виднелись застывшие почти на одном месте
одинокие вороны, с трудом вытаскивающие крылья из белой гущи соленой
влаги. А в высоте, над холмами, между 1 которыми лежал мороз, по недос-
тупному взгляду пространству неслись, прощаясь со всем этим, мысли - Ни-
кона и мои,- беспорядочные, как быстрые летние облака, и с ними улетали
и все наши воспоминания, тягучие, как зимние болезни. А затем, в марте,
на Крестопоклонное воскресенье, опустили мы в котел с кипящей фасолью
горшочек ракии, разогрели ее, выпили, поели и навсегда покинули монас-
тырь Св. Николая. На Белград мы свалились вместе с первым и последним в
том году снегом, отстояли службу по белградским первомученикам Стратони-
ку, Донату и Хермилу и начали новую жизнь.
ли через воды и границы государств. Для церквей мы теперь почти не рабо-
тали, а переписывали книги на разных языках. Теперь мы делали это не
только для мужчин, но и для женщин, ведь мужские и женские истории не
могут заканчиваться одинаково. За нашей спиной оставались реки и равнины
(имена которых мы уносили с собой), смердящие взгляды, кольца с ключами,
висящие в ушах, дороги, засыпанные соломой, связанной узлом птичьими
клювами, дымящиеся деревянные ложки и вилки, сделанные из ложек, а в Ду-
хов вторник тысяча шестьсот восемьдесят четвертого года вошли мы в сто-
лицу империи - Вену. Большой колокол на церкви Святого Стефана Венского
начал отсчитывать нам часы, мелкие - торопливо, будто роняя с башни но-
жи, а крупные - торжественно, как будто ночь вокруг храма приносит и
кладет яйца. А когда мы вошли в полумрак под этой башней, над звонким
каменным полом спустились на длинных нитях полиелеи, похожие на зажжен-
ных пауков, а вокруг них поднимался запах воска и, устремляясь наверх,
принимал форму церкви, облекаясь камнем стен, как тело одеянием. Не было
видно ничего, однако чем выше поднимался взгляд к вершине башни, тем гу-
ще становилась тьма, так что можно было ожидать, что там, в этой густо-
те, на самом верху, в любой момент может прерваться нить, на которой на
дне церкви висит свет... Здесь мы нашли новую работу и узнали нашего но-
вого хозяина, господина Аврама из благородного рода Бранковичей ?, чело-
века, который умеет водить пером и церкви строит саблей. О нем я скажу
только одно или два слова, потому что боялись мы его так же, как и люби-
ли.
он сорок дней не умывался, наступил черту в ужин и превратился в колду-
на. На каждом плече выросло у него по хвосту волос, он стал ясновидящим,
в марте его одолевала сонливость, всегда и во всем ему сопутствовал ус-
пех, он был способен на многое, причем не только телом, но и духом, ко-
торый, пока его тело спало, парил подобно стае голубей, вызывал ветер,
гнал облака, приносил и уносил град и бился с заморскими колдунами за
урожай и скотину, молоко и хлеб, не давая им завладеть богатствами свое-
го края. Поэтому люди верят, что Бранкович встречается иногда с ангела-
ми, и говорят о нем: "Там, где меньше колдунов, там и меньше хлебов".
Рассказывают, что он принадлежал к колдунам второй ложи, вместе с ска-
дарскими визирями и плавогусиньскими бегами, и в одной стычке с колдуна-
ми из Требинья одолел требиньского пашу Мустай-бега Сабляка ?, из
третьей ложи. В этом бою, где как оружие использовались песок, перья и
ушата, Бранкович был ранен в ногу и после этого взял себе вороного коня
- султана всех коней, который ржал во сне и тоже был колдуном, так что
хромоногий Бранкович во время сражений скакал верхом на душе своего ко-
ня, превращенной в соломинку. Кроме того говорили, что в Царьграде он во
всем покаялся на исповеди и после этого перестал быть колдуном, так что
теперь скотина в Трансильвании больше не пятилась, когда он проходил ми-
мо стада. Вот такой человек, который спит так крепко, что нужно сторо-
жить, как бы кто не перевернул его головой в ту сторону, где ноги, после
чего можно и не проснуться, такой человек, принадлежащий к тем, кого в
могилу кладут вниз животом и любят и после смерти, такой человек нанял
нас писарями и привел в принадлежавшую ему и его дяде, графу Георгию
Бранковичу, библиотеку. И мы потерялись среди книг, как на улице с мас-
сой ответвляющихся тупиков и поворачивающих лестниц. На венских рынках и
в подвалах мы покупали для кира Аврама рукописи на арабском, еврейском и
греческом, и я заметил, рассматривая дома на улицах Вены, чт асставлены
один возле другого, как книги на полках в библиотеке Бранковича. И я по-
думал, что дома больше всего похожи на книги: столько их вокруг, а лишь
в некоторые из них заглянешь, и еще меньше тех, куда зайдешь в гости или
остановишься в них надолго. Чаще всего тебе предназначена какая-нибудь
корчма или постоялый двор, чужой шатер, в котором проведешь одну ночь,
или подвал. И редко, очень редко случается так, что непогода занесет в
дом, где ты уже бывал, и ты переночуешь там снова, вспоминая о том, где
ложился в прошлый раз и как все было совсем другим, хотя вместе с тем и
таким же, и в каком окне видел весенние зори, а через какую дверь уходил
в осень...
года, на четвертую неделю после Пятидесятницы, наш господин Аврам Бран-
кович нанялся на дипломатическую службу к британскому посланнику в Тур-
ции, и мы переселились в Царьград. Мы разместились в просторном высоком
доме над Босфором, куда вместе со своим господином, глаза которого были
постными, цвета мокрого песка, прибыли и его сабли, верблюжьи седла,
ковры и книжные шкафы, огромные как церкви. В этом здании приказал он на
фундаменте "Отче наш" выстроить храм Святой Ангелины, деспотицы и пра-
бабки своего дяди, графа Георгия, и своей собственной, а прислуживать
себе нанял одного анатолийца, который использует свой чуб как хлыст, а
на макушке держит ружейную дробь. Этого слугу зовут Юсуф Масуди ?, он
учит нашего господина арабскому и бдит над его снами. С собой он принес
в наш дом какой-то мешок, набитый исписанными бумагами, и про него гово-
рят, что он то ли толкователь сновидений, то ли ловец теней, уж не знаю,
как называются все те, кто хлещет друг друга человеческими снами. Весь
первый год мы с Никоном провели, разбирая и расставляя по полкам и шка-
фам книги и рукописи нашего господина. И от них все еще несло верблюдами
и конями, которые привезли их из Вены. Как-то раз, пока слуга Масуди
бдил в спальне над киром Аврамом, я добрался до его мешка и прочитал и
запомнил от первого и до последнего слова всю рукопись, ничего в ней не
поняв, потому что она была написана по-арабски. Знаю только, что выгля-
дела она как словарь или глоссарий, составленный в порядке букв арабско-
го алфавита, то есть перемещаться в ней следовало подобно раку, а читать
ее можно было так, как летает птица сойка, то есть задом наперед...
Царьград, я сразу стал узнавать на улицах лица, ненависть, женщин, обла-
ка, животных, любовь, от которых я давно убежал, глаза, которые я видел
лишь раз, но запомнил навсегда. Я сделал вывод, что ничто не меняется в
течении времени, а мир если и преображается, то не с годами, а сам в се-
бе и в пространстве одновременно, принимая бесчисленное количество форм
и обличий, перемешивая их, как карты, и задавая прошлое одних в качестве
уроков будущему или настоящему других. Здесь все, что помнит, все, о чем
вспоминает человек, все, что составляет его настоящее, осуществляется в
разных местах и в разных лицах одновременно, в один и тот же миг. Не
нужно все эти ночи вокруг нас сегодня ночью, думал я, считать одной и
той же ночью, потому что она ею не является: это тысячи, сотни тысяч но-
чей, которые вместо того, чтобы одна за другой совершать полет во време-
ни - через календари и часы, - осуществляются одновременно. Моя ночь ря-
дом с твоей ночью это вовсе не одна и та же ночь, даже по календарю. У
католиков, и в Риме, и здесь, сегодня Успение Богородицы, а у христиан
восточного обряда, греков и греко-католиков - Перенесение мощей святого
архидиакона Стефана Безбородого; у одних этот 1688 год закончится на
пятнадцать дней раньше, у других - евреев - сейчас на дворе уже 5446
год, а у арабов всего лишь 905 год по хирдже. Мы, семеро слуг кира Авра-
ма, до зари истратим неделю ночей. Целый сентябрь ночей наберется по пу-
ти отсюда до Топчисарая, а от Ай-Софии до Влахерн уйдет целый октябрь.
Сны нашего кира Аврама где-то становятся настоящей жизнью, а кто-то ви-
дит во сне явь кира Аврама, и как знать, зачем наш кир Бранкович появил-
ся здесь, в Царьграде: чтобы увидеть того, чью явь он увидел во сне, то-
го, кто в своих снах тратит жизнь кира Аврама, или чтобы и правда слу-
жить переводчиком господину британскому посланнику в Порте. Потому что
вокруг нас нет такой яви другого человека, которая не снилась бы нынеш-
ней ночью кому-то третьему, затерянному среди людского
отправиться отсюда до Босфора, от улицы к улице, можно дату за датой
Корнев Павел
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Сапковский Анджей
Сертаков Виталий