сильнее; воспоминания детства, неизгладимые, никогда не покидающие наши
мысли, возникали перед ним на каждом углу, на каждом перекрестке. Дойдя
до конца улицы Ноайль и увидев Мельянские аллеи, он почувствовал, что
ноги у него подкашиваются, и едва не попал под колеса проезжавшего эки-
пажа. Наконец он подошел к дому, где когда-то жил его отец. Ломоносы и
настурции исчезли с окна мансарды, где, бывало, старик так старательно
ухаживал за ними.
рого дома, наконец, он подошел к двери, переступил порог, спросил, нет
ли свободной квартиры и, хотя комнаты в пятом этаже оказались заняты,
выразил такое настойчивое желание осмотреть их, что привратник поднялся
наверх и попросил у жильцов позволения показать иностранцу помещение.
Эту квартирку, состоявшую из двух комнат, занимали молодожены, всего
только неделю как повенчанные. При виде счастливой молодой четы Дантес
тяжело вздохнул.
другие; все старые вещи, друзья его детства, встававшие в его памяти во
всех подробностях, исчезли. Одни только стены были те же.
кровать его отца. Глаза Эдмона невольно наполнились слезами: здесь ста-
рик испустил последний вздох, призывая сына.
неподвижному лицу которого катились крупные слезы. Но всякое горе свя-
щенно, и они не задавали незнакомцу никаких вопросов. Они только отошли,
чтобы не мешать ему, а когда он стал прощаться, проводили его, говоря,
что он может приходить когда ему угодно, и что они всегда рады будут ви-
деть его в своей скромной квартирке.
спросил, тут ли еще живет портной Кадрусс. Но привратник ответил ему,
что человек, о котором он спрашивает, разорился и держит теперь трактир
на дороге из Бельгарда в Бокер.
доложить о себе под именем лорда Уилмора (так он был назван в паспорте)
и купил у него весь дом за двадцать пять тысяч франков Он переплатил по
меньшей мере десять тысяч. Но если бы хозяин потребовал с Дантеса пол-
миллиона, он заплатил бы не торгуясь.
нотариусом, совершившим купчую на дом, что новый хозяин предоставляет им
на выбор любую квартиру в доме за ту же плату, если они уступят ему сня-
тые ими две комнаты.
обитателей Мельянских аллей и породило тысячу догадок, из которых ни од-
на не соответствовала истине.
тот самый иностранец, который днем побывал в доме на Мельянских аллеях,
вечером прогуливался по каталанской деревне и заходил в бедную рыбачью
хижину, где пробыл более часа, расспрашивая о разных людях, которые
умерли или исчезли уже лет пятнадцать тому назад.
в подарок новую лодку, снабженною двумя неводами и ахатом.
узнали, что накануне, поговорив с каким-то матросом, он сел на лошадь и
выехал из Марселя через Экские ворота.
между Бельгардом и Бокером, приблизительно на полпути между селением и
городом, но все же ближе к Бокеру, чем к Бельгарду, небольшой трактир,
где на висячей жестяной вывеске, скрипящей при малейшем дуновении ветра,
презабавно изображен Гарский мосг Этот трактир, если идти по течению Ро-
ны, стоит по левую сторону от большой дороги, задней стеной к реке. При
нем имеется то, что в Лангедоке называют садом, то есть огороженный
участок земли на задворках, где чахнет несколько малорослых оливковых
деревьев и диких смоковниц с посеребренной пылью листвой, между этими
деревьями произрастают овощи, преимущественно чеснок, красный стручковый
перец и лук; наконец, в углу, словно забытый часовой, высокая пиния оди-
ноко возносит к небу свою вершину, потрескивающую на тридцатиградусном
солнце.
ту сторону, в которую дует мистраль - один из трех бичей Прованса, двумя
другими, как известно, или как, может быть, неизвестно, считались Дюран-
са [13] и парламент.
сям редкие пшеничные колосья, которые местные садоводы, вероятно, выра-
щивают из любопытства и которые служат насестом для цикад, преследующих
своим пронзительным и однообразным треском путешественников, забредших в
эту пустыню.
которой состояла из работницы по имени Тринетта и конюха, прозывавшегося
Пако, впрочем, двух слуг было вполне достаточно, ибо с тех пор как между
Бокером и Эг-Мортом провели канал, барки победоносно заменили почтовых
лошадей, а перевозное судно - дилижанс.
щей его Роной и поглощаемой им дорогой в каких-нибудь ста шагах от трак-
тира, который мы кратко, но верно только что описали.
южанин - высокий, сухощавый и жилистый, с блестящими, глубоко сидящими
глазами, орлиным носом и белыми, как у хищника, зубами. Волосы его, ви-
димо не желавшие седеть, несмотря на первые предостережения старости,
были, как и его круглая борода, густые и курчавые и только кое-где тро-
нуты сединой Лицо его, от природы смуглое, стало почти черным вследствие
привычки бедного малого торчать с утра до вечера на пороге и высматри-
вать, не покажется ли - пеший или конный - какой-нибудь постоялец, ждал
он обычно понапрасну, и ничто не защищало его лица от палящего зноя,
кроме красного платка, повязанного вокруг головы, как у испанских погон-
щиков. Это был наш старый знакомый, Гаспар Кадрусс.
худая и хворая, она родилась в окрестностях Арля и сохранила следы былой
красоты, которою славятся женщины того края, но лицо ее рано поблекло от
приступов скрытой лихорадки, столь распространенной среди людей, живущих
близ эг-мортских прудов и камаргских болот. Поэтому она почти никогда не
выходила из комнаты во втором этаже и проводила целые дни, дрожа от ли-
хорадки, полулежа в кресле или полусидя на кровати, между тем как муж
ее, по обыкновению, стоял на часах у порога, весьма неохотно покидая
свой пост, ибо каждый раз, когда он возвращался к своей сварливой поло-
вине, она донимала его вечными жалобами на судьбу, па что муж обычно от-
вечал философски:
деревне Карконте, между Салоном и Ламбеском; а так как в тех местах лю-
дей почти всегда называют не по имени, а по прозвищу, то и муж ее заме-
нил этим прозвищем имя Мадлена, быть может слишком нежное и благозвучное
для его грубой речи.
дует думать, будто наш трактирщик не сетовал на бедственное положение, в
которое ввергнул его проклятый Бокерский канал, и равнодушно переносил
беспрестанные причитания жены. Подобно всем южанам, он был человек
весьма воздержанный и неприхотливый, но тщеславный во всем, что касалось
внешности; во времена своего благоденствия он не пропускал ни одной фер-
рады, пи одного шествия с тараском [14] и торжественно появлялся со сво-
ей Карконтой: он - в живописном костюме южанина, представляющем нечто
среднее между каталонским и андалузским, она - в прелестном наряде арле-
зианок, словно заимствованном у греков и арабов. Но мало-помалу часовые
цепочки, ожерелья, разноцветные пояса, вышитые корсажи, бархатные курт-
ки, шелковые чулки с изящными стрелками, пестрые гетры, башмаки с сереб-
ряными пряжками исчезли, а Гаспар Кадрусс, лишенный возможности показы-
ваться в своем былом великолепии, отказался вместе с женой от участия в
празднествах, чьи веселые отклики, терзая его сердце, долетали до убого-
го трактира, который он продолжал держать не столько ради доходов,
сколько для того, чтобы иметь какое-нибудь занятие.
переводя грустный взгляд от небольшого лужка, по которому бродили куры,
к двум крайним точкам пустынной дороги, одним концом уходящей на юг, а
другим - на север, - как вдруг пронзительный голос его жены заставил его
покинуть свой пост. Он ворча вошел в трактир и поднялся во второй этаж,
оставив, однако, дверь отворенной настежь, как бы приглашая проезжих за-
вернуть к нему.
рой мы говорили и на которую были устремлены его взоры, была пуста и
безлюдна, как пустыня в полдень. Она тянулась бесконечной белой лентой
меж двух рядов тощих деревьев, и ясно было, что ни один путник по своей
воле не пустится в такой час по этой убийственной Сахаре.
месте, он увидел бы, что со стороны Бельгарда приближается всадник тем
благопристойным и спокойным аллюром, который указывает на наилучшие от-
ношения между конем и седоком; всадник был священник, в черной сутане и
треугольной шляпе, несмотря на палящий зной полуденного солнца; конь -
мерин-иноходец - шел легкой рысцой.
Доставалов Александр
Мережковский Дмитрий
Верещагин Олег
Браун Дэн
Шилова Юлия
Афанасьев Роман