Чтение 54–й страницы книги ~Ким~

заслугу, помогая мне. Какого цвета пепел в твоей трубке? Белый.
Это хорошо. А нет ли среди твоих дорожных запасов куркумы?

-- Я...

-- Развяжи свой узел!

В узле были самые обычные мелочи: лоскуты ткани,
знахарские снадобья, дешевые покупки с ярмарки, узелок с атой--
сероватой, грубо смолотой туземной мукой, связки деревенского
табаку, неуклюжие трубочные чубуки и пакет пряностей для кари
-- все это было завернуто в одеяло. Ким, бормоча мусульманские
заклинания, перебирал вещи с видом мудрого колдуна.

-- Этой мудрости я научился у сахибов,-- зашептал он ламе,
и тут, если вспомнить о его обучении у Ларгана, он говорил
истинную правду.-- Этому человеку грозит большое зло,-- так
предвещают звезды, и оно... оно тревожит его. Отвратить это
зло?

-- Друг Звезд, ты во всем поступал правильно. Делай, как
хочешь. Это опять будет исцеление?

-- Скорей! Поторопись!-- шептал махрат.-- Поезд может
остановиться.

-- Исцеление от смерти,-- сказал Ким, смешивая муку
камбоха с угольным и табачным пеплом, скопившимся в трубочной
головке из красной глины.

Е.23-й, не говоря ни слова, снял чалму и тряхнул длинными
черными волосами.

-- Это моя пища, жрец,-- заворчал джат.

-- Буйвол, ты в храме! Неужели ты все это время
осмеливался смотреть?-- сказал Ким.-- Мне приходится совершать
тайные обряды в присутствии дураков; но пожалей свои глаза! Они
еще не помутнели у тебя? Я спас младенца, а в награду за это
ты... о бесстыжий! -- Человек вздрогнул и откинутся назад под
пристальным взглядом Кима, ибо юноша говорил всерьез.--Не
проклясть ли мне тебя или?..-- Он поднял ткань, в которую были
завернуты припасы джата, и накинул ее на его склоненную
голову.-- Посмей только хоть мысленно пожелать увидеть
что-нибудь и... и... даже я не смогу спасти тебя. Сиди смирно!
Онемей!

-- Я слеп и нем. Не проклинай! По... пойди сюда, малыш, мы
будем играть в прятки. Ради меня, не выглядывай из-под ткани.

-- Я начал надеяться,-- сказал Е.23-й.-- Что ты придумал?

-- Об этом после,-- ответил Ким, стягивая с него тонкую
нательную рубашку.

Е.23-й заколебался, ибо, как все уроженцы Северо-запада,
он стеснялся обнажать свое тело.

-- Что значит каста для перерезанного горла?-- сказал Ким,
опуская ему рубашку до пояса.-- Мы должны всего тебя превратить
в желтого садху. Раздевайся... скорей раздевайся и опусти
волосы на глаза, пока я буду посыпать тебя пеплом. Теперь
кастовый знак на лоб.-- Он вытащил из-за пазухи топографический
ящичек с красками и плитку красного краплака.

-- Неужели ты только новичок?-- говорил Е.23-й, буквально
борясь за спасение своей жизни. Он скинул с себя покровы и
стоял нагой, в одной лишь набедренной повязке, а Ким чертил ему
благородный кастовый знак на осыпанном пеплом лбу.

-- Я только два дня назад вступил в Игру, брат,-- ответил
Ким.-- Потри грудь пеплом еще немного.

-- А ты встречался... с целителем больных жемчугов?-- Он
развернул свою туго скатанную чалму, чрезвычайно быстро обернул
ее вокруг бедер и пропустил между ногами, воспроизводя путаные
перехваты опояски садху.

-- Ха! Так ты узнаешь его руку? Он некоторое время был
моим учителем. Нужно будет начертить полосы на твоих ногах.
Пепел лечит раны. Помажь еще.

-- Когда-то я был его гордостью, но ты, пожалуй, еще
лучше. Боги к нам милостивы. Дай мне вот этого.

Это была жестяная коробочка с катышками опиума, оказав'
шаяся среди прочего хлама в узле джата. Е.23-й проглотил
полгорсти катышков.

-- Хорошее средство от голода, страха и холода. И от него
краснеют глаза,-- объяснил он.-- Теперь я опять наберусь
храбрости играть в Игру. Не хватает только щипцов садху. А как
быть с прежней одеждой?

Ким туго свернул ее и сунул в широкие складки своего
халата. Куском желтой охры он провел широкие полосы по ногам и
груди Е.23го, уже вымазанным мукой, пеплом и куркумой.

-- Пятна крови на этой одежде -- достаточный повод, чтобы
повесить тебя, брат.

-- Может и так, но выбрасывать ее из окна не стоит...
Кончено!-- Голос его звенел мальчишеским восторгом Игры.--
Обернись и взгляни, о джат!

-- Да защитят нас боги,-- проговорил закутанный с головой
камбох, возникая из-под своего покрывала, как буйвол из
тростников.-- Но... куда же ушел махрат? Что ты сделал?

Ким обучался у Ларгана-сахиба, а Е.23-й, в силу своей
профессии, был недурным актером. Вместо взволнованного,
ежившегося купца в углу валялся почти нагой, обсыпанный пеплом,
исполосованный охрой саджу с пыльными волосами, и припухшие
глаза его (на пустой желудок опиум действует быстро), горели
наглостью и животной похотью; он сидел, поджав под себя ноги, с
темными четками Кима на шее и небольшим куском истрепанного
цветистого ситца на плечах. Ребенок зарылся лицом в одежду
изумленного отца.

-- Погляди, маленький принц! Мы путешествуем с колдунами,
но они тебя не обидят. О, не плачь!.. Какой смысл сначала
вылечить ребенка, а потом напугать его до смерти?

-- Ребенок будет счастлив всю свою жизнь. Он видел великое
исцеление. Когда я был ребенком, я лепил из глины людей и
лошадей.

-- Я тоже лепил. Сир Банас приходит ночью и всех их
оживляет за кучей отбросов из нашей кухни,-- пропищал ребенок.

-- Так, значит, ты ничего не боишься? А, принц?

-- Я боялся, потому что мой отец боялся. Я чувствовал, как
у него руки дрожат.

-- О цыплячья душа,-- сказал Ким, и даже пристыженный джат
рассмеялся.-- Я исцелил этого несчастного купца. Он должен
забыть о своих барышах и счетных книгах и сидеть при дороге три
ночи, чтобы победить злобу своих врагов. Звезды против него.

-- Чем меньше ростовщиков, тем лучше, говорю я, но, садху
он или не садху, пусть он заплатит за мою ткань, которая лежит
у него на плечах.

-- Вот как? А у тебя на плечах лежит твой ребенок,
которому меньше двух дней назад грозил гхат сожжения. Остается
еще одно. Я совершил свое колдовство в твоем присутствии,
потому что нужда в этом была велика. Я изменил его вид и его
душу. Тем не менее если ты, о джаланхарец, когда-нибудь
вспомнишь о том, что видел, вспомнишь, сидя под сельским
деревом среди стариков или в своем собственном доме, или в
обществе твоего жреца, когда он благословлет твой скот, тогда
чума кинется на буйволов твоих, и огонь на солому крыш твоих, и
крысы в закрома твои, и проклятия богов наших на поля твои, и
они останутся бесплодными у ног твоих после пахоты твоей!-- Эта
речь была отрывком древнего проклятия, позаимствованного у
одного факира, сидевшего близ Таксалийских ворот, когда Ким был
совсем ребенком. Оно ничего не потеряло от повторения.

-- Перестань, святой человек! Будь милостив, перестань!--
вскричал джат.-- Не проклинай хозяйства! Я ничего не видел. Я
ничего не слышал! Я -- твоя корова!-- и он сделал движение,
чтобы схватить голые ноги Кима, ритмично стучавшие по вагонному
полу.

-- Но раз тебе позволено было помочь мне щепоткой муки,
горсточкой опиума и подобными мелочами, которые я почтил,
употребив их для моего искусства, боги вознаградят тебя
благословением,-- и он, к великому облегчению джата, прочел
пространное благословение.

Оно было одно из тех, которым Ким выучился у
Ларгана-сахиба.

Лама смотрел сквозь очки более пристально, чем раньше
глядел на переодеванье.

-- Друг Звезд,-- сказал он, наконец.-- Ты достиг великой
мудрости. Берегись, как бы она не породила тщеславие. Ни один
человек, познавший Закон, не судит поспешно о вещах, которые он
видел или встречал.

-- Нет... нет... конечно, нет!-- воскликнул крестьянин,
боясь, как бы учитель не перещеголял ученика.

Е.23-й, не стесняясь, предался опиуму, который заменяет
истощенному азиату мясо, табак и лекарства.

Так в молчании, исполненном благоговейного страха и
взаимного непонимания, они приехали в Дели в час, когда
зажигаются фонари.

ГЛАВА XII