как при описанных обстоятельствах он стоит, балансируя, на верхушке лагрета.
Но маленький Фласк, водруженный на плечи исполину Дэггу, представлял собою
еще более невероятное зрелище, с такой равнодушной, спокойной, беспечной,
неосознанной, варварской величавостью благородный негр ритмично раскачивал
свое туловище в лад с морской качкой. На плечах у него светловолосый Фласк
казался просто снежинкой. Носильщик выглядел благороднее, чем его пассажир.
Хотя непоседливый, горячий и кичливый коротышка Фласк топал иной раз в
сердцах ногой, он все равно не мог исторгнуть этим ни единого лишнего вздоха
из царственной груди негра. Случалось мне видеть, как Старость и Тщеславие
топали в сердцах ногой по живой и великодушной земле, но земля от этого не
изменяла своего вращения и полета.
беспокойства. Быть может, проведя положенное время на поверхности, киты
надолго ушли в глубину, а не просто нырнули с перепугу; если так, тогда
Стабб, как всегда при подобных обстоятельствах, намерен был скрасить себе
томительное ожидание, выкурив трубочку. Он вытащил ее из-за ленты на шляпе,
где она у него всегда торчала наискось, наподобие пера. Он набил ее и умял
табак концом большого пальца, но только успел зажечь спичку, чиркнув по
своей грубой, словно наждак, ладони, как гарпунщик Тэштиго, чьи глаза, точно
две неподвижные звезды, были обращены по ветру, внезапно молнией метнулся к
своей банке, крича в торопливом безумии спешки:
признаков хоть единой рыбешки - ничего, кроме вспенившейся беловато-зеленой
воды, а над ней легких и редких облачков пара, которые расплывались,
относимые в сторону ветром, точно встрепанные снопы брызг, сорванных с
катящихся пенных валов. Внезапно воздух вокруг задрожал, заколыхался, словно
над сильно нагретой железной плитой. Под этими атмосферными волнами и
вихрями, скрытые тонким водяным слоем, плыли киты. Выдыхаемые ими облачка
пара, заметные раньше, чем все другие признаки, служат как бы герольдами и
провозвестниками их появления.
вода были охвачены одинаковым волнением. Но его не так-то просто настичь;
все вперед и вперед летела масса пузырьков и пены, словно уносимая в долину
стремительным горным потоком.
самым напряженным шепотом, а острый, твердый взгляд его глаз летел прямо
впереди лодки, словно то были две видимые стрелки двух надежнейших судовых
компасов. Он почти ничего не говорил своим людям, и они ничего не говорили
ему. Молчание в шлюпке нарушал по временам лишь его пронзительный шепот,
звучавший то резкой командой, то ласковой просьбой.
посадим лодку прямо на их черные спины, ребята; только сделайте это, и я
отдаю вам свою ферму на Вайньярде, молодцы мои, вместе с женой и
ребятишками. Бей, бей, колоти! О господи-владыко! Да я сейчас с ума сойду!
Вон, вон она, белая вода! - и с криками он стащил с головы шляпу, швырнул ее
себе под ноги, истоптал, а затем, подобрав, запустил далеко в волны и под
конец стал дергаться и метаться у себя на корме, словно ошалевший однолеток
в прериях.
который следовал за ним на коротком расстоянии, так и зажав между зубами
свою незажженную трубку. - Да с ним удар, что ли, с этим Фласком?
веселей, дети мои! Сегодня пудинг на ужин. Веселей! Навались, детки!
Навались, сосунки! Навались разом! Эй, какого черта вы заторопились? Тише,
тише и ровней, ребята. Вы только жмите как следует, больше ничего не
требуется. Хребты переломить, ножи перекусить - вот и все ваше дело.
Полегче, полегче, говорю, полегче, пусть у вас печенка лопнет!
команде, эти слова мы лучше опустим здесь; ведь вы живете, греясь в
благословенных лучах евангелического государства. Только нечестивые акулы в
буйных волнах отваживались прислушаться к тому, что произносил Ахав, когда с
грозовым челом, кровавым, убийственным взором и со спекшимися в пене губами
он устремлялся за своей добычей.
о "вон том ките", подразумевая под ним вымышленное животное, которое якобы
плыло под самым носом его вельбота и, как он утверждал, дразнило его своим
хвостом, и слова эти были так убедительны, возбуждение так правдоподобно,
что люди его то и дело в страхе озирались, чтобы своими глазами увидеть
наконец морское чудовище. А это уже шло вразрез с правилами, ведь гребец
должен законопатить себе глаза и вбить себе клин в шею, ибо морские обычаи
требуют, чтобы в столь критические минуты у гребцов не было иных органов,
кроме ушей, и иных членов, кроме рук.
нарастающий, гулкий вой, который они издавали, прокатываясь под восьмью
бортами, точно гигантские игральные мячи, катящиеся по бескрайнему лугу,
краткий миг агонии, когда вельбот замирал, воздевши нос к небесам, на
остром, как лезвие, гребне, который вот-вот, казалось, перережет киль
пополам; внезапное, глубокое падение на дно водяных долин и ущелий;
отчаянный, из последних сил, взлет на вершину следующего холма; безудержное,
стремительное скольжение по его склону, - все это вместе с воплями рулевых,
возгласами гарпунеров и прерывистым, громким дыханием гребцов, вместе со
сказочным, белеющим китовой костью "Пекодом", который шел прямо на вельбот,
распустив паруса, словно переполошившаяся наседка, бегущая к своему выводку,
- это было захватывающее зрелище. Ни новобранец, прямо из объятий жены
попавший в лихорадочное пламя первого боя, ни душа мертвеца, впервые
столкнувшаяся с неведомыми призраками потустороннего мира, - никто не
испытывает более сильных и более необычных ощущений, чем человек, впервые
очутившийся гребцом на вельботе, который врывается в заколдованный пенный
круг, скрывающий кашалота.
фоне все сгущавшихся бурых теней, отбрасываемых тучами на поверхность
океана. Фонтаны пара больше не смешивались друг с другом, но вздымались
повсюду, справа и слева; казалось, киты решили разойтись в разные стороны.
Вельботы снова растянулись по воде: Старбек гнался за тремя китами, которые
шли прямо по ветру. Мы поставили парус и теперь мчались вперед, гонимые
крепчающим ветром; вельбот двигался с такой бешеной скоростью, что с
подветренного борта почти невозможно было работать веслами - их так и рвало
из уключин.
корабля, ни шлюпок не было видно.
полотнище паруса. - У нас еще хватит времени забить кита до того, как
налетит шквал. Вон там снова белая вода показалась! Совсем близко! Навались!
нас один за другим и извещавшие о том, что два других вельбота уже подбили
китов; но едва только они отзвучали, как раздался молниеносный, свистящий
шепот Старбека: "Встать!" - и Квикег с гарпуном в руке вскочил на ноги.
всем спереди, они по напряженному лицу старшего помощника поняли, что
решительный момент наступает; они слышали к тому же тяжелый плеск, точно
сотня слонов бултыхалась в воде. А шлюпка все летела в тумане, и волны
закручивались и шипели, словно разгневанные змеи, поднимая свои гребни.
гарпун. В тот же миг подхваченный качкой вельбот сильно швырнуло вперед и
одновременно точно ударило носом о подводную скалу. Парус рванулся и опал,
рядом взметнулась ввысь струя жгучего пара, все под нами закачалось,
заходило ходуном, как при землетрясении. Полузадохшуюся команду разбросало
во все стороны по белому кипеню шквала. Шквал, кит и гарпун - все
перемешалось; и кит, лишь слегка задетый гарпуном, ушел.
подобрали весла, привязали их к планширу и вскарабкались обратно на свои
места. Мы оказались по колено в воде, которая покрывала все слани и
шпангоуты, так что нашим опущенным взорам представлялось, будто мы сидим в
коралловом суденышке, выросшем со дна морского почти до самой поверхности.
шквал грохотал, чертил зигзаги, рассыпался с треском вокруг нас, словно
бегущее по прерии белое пламя, в котором мы горели, не сгорая, бессмертные у
смерти в зубах! Напрасно призывали мы другие лодки; в такой шторм это было
все равно что звать угли из горящего пламени через дымоход раскаленной печи.
Тем временем клочья пены, летящие космы туч и туман становились все темнее
под тенью надвигающейся ночи; корабля по-прежнему не было видно.
Вздымающиеся валы пресекали всякие попытки вычерпать из шлюпки воду. Весла
уже не могли служить нам в качестве движителей, их можно было использовать
только вместо спасательных кругов. Разрубив бечевку, оплетавшую наглухо
закупоренный бочонок со спичками, Старбек после многих неудач сумел наконец
зажечь фонарь, а затем, нацепив его на какой-то шест, передал Квикегу -
знаменосцу погибшей надежды. И тот сидел на носу, высоко держа свой
бессильный светоч в самом сердце всесильного мрака. Он сидел на носу,
отчаявшийся, изверившийся, но и в бездне отчаяния высоко держащий до
последнего огонь надежды.
чаявшие снова увидеть судно или вельбот, подняли головы. Туман еще висел над
морем, на днище шлюпки валялся разбитый выгоревший фонарь. И вдруг Квикег
вскочил, приставив ладонь к уху. Мы все услышали слабый скрип снастей и
мачт, словно заглушавшийся прежде штормом. Звук все ближе и ближе; густой
туман раздался перед смутно проступавшими, огромными, неясными очертаниями.
Перепуганные, мы едва успели попрыгать в воду, как обозначившийся наконец в