зачем говорить, что сегодня пост да еще по указу государыни? Уж не связано
ли это с казнью заговорщиков? Значит, мне осталось четыре дня? "
Иди сюда, я тебя представлю.
рядом с ним миловидную блондинку в голубом плаще.
как дрозд, как флейта. Мы устраиваем маскарад дома. Тебя зовут в гости,
Белов.
великое счастье, но я рискну ответить отказом. Этот вечер не принадлежит
мне. Я должен встретиться с неким господином.
петлицу Саши пунцовую розу и засмеялась, как бы говоря:
Елены Николаевны.
деревянном особнячке -- восемь окон по фасаду, посередине дверь с
полукружьем окна над ней, крутая двускатная крыша и две беседки по торцам.
его любимый город был застроен по европейскому образцу, велел архитектору
Трезини разработать проекты домов для "именитых, зажиточных и подлых". За
двадцать лет пожары, наводнения и перестройки уничтожили большее количество
этих образцовых зданий, и усадьба Елены Николаевны являла собой последнее
напоминание о типовой застройке царского Парадиза.
офицер, говорливый и шумный, послушав его минуту, каждый мог создать себе"
впечатление, что артиллерия существует только для того, чтобы грамотно, с
толком и красотой устроить праздничный фейерверк. Был капитан-пехотинец,
носивший противу устава усы, чем немало все забавлялись. Был вюртембергский
немец в форме поручика Измайловского полка, застенчивый и доброжелательный
юноша. Он весь вечер тихо сосал бургундское и, словно извиняясь за свою
истовую службу Бахусу, время от времени склонялся к капитану и произносил
немецкую пословицу, чтонибудь вроде "Ohne schnaps ist einem die Rehle
zurocken", тут же переводя ее на русский: "Без водки сухо в глотке", и опять
принимался за бургундское. Был геодезист, окончивший когда-то навигацкую
школу. Он держал Сашу за рукав и с восторгом вспоминал знакомых
преподавателей.
Музыкальный ящик без умолку повторял одну и ту же серебряную мелодию,
газовый шарф летал по комнате. Бекетов был прав, голос ее напоминал нежные
звуки флейты. Песни в большинстве своем были малороссийские, страстные.
"Черные очи, волнующий взгляд... " -- пела Елена Николаевна и ударяла по
струнам гитары красивой, не по-женски крупной рукой.
компанию. Встретившись взглядом с Беловым, он сказал:
Ягупова за плечи.
Сашенька, захвати свечу.
угольной гостиной, не соответствовала своему названию ни первым, ни вторым
смыслом: она располагалась не на углу и походила более всего на кладовую для
отжившей свой век мебели:
выходили на оранжерею в тенистом саду. Стекла парников, освещенные луной,
казались замерзшими лужицами, и Сашу охватило ощущение полной нереальности
происходящего, словно он вступил в другое время года.
этим робким огоньком кто-то наблюдает из сада, сказал шепотом:
крепость Бестужевой.
выпустили три дня назад. Она-то и рассказала, что навещает заключенных в
крепости некая монахиня, в прошлом княжна Прасковья Григорьевна Юсупова.
стал завсегдатаем самых богатых салонов Петербурга, Парижа и Лондона и узнал
историю княжны Юсуповой, он поблагодарил задним числом судьбу за то, что она
так безошибочно и точно призвала на помощь эту замечательную и мужественную
женщину.
царствование Анны Иоанновны умер с горя, когда его друзей отвели на плаху.
Прасковью Григорьевну ждала опала, и она решила волшебством разжалобить
сердце государыни. Чары не подействовали, княжну за колдовство сослали в
Тихвинский монастырь. Прасковья была строптива, в монастыре ругала
государыню, жалела, что на престоле не Елизавета, поносила Бирона и попала
по доносу служанки в Тайную канцелярию. Секли ее и кошками и шелепами,
сослали в Сибирь во Введенский девичий монастырь и насильно постригли. Но и
там она была "бесчинна", как писали в доносах, монастырское платье сбросила,
уставу обители не подчинялась и новым именем -- Проклою -- называться
отказывалась. Опять секли, учили уму-разуму.
не только не надела старого платья -- светского, а сменила рясу и камилавку
на куколь, добровольно став великосхимницей, чтобы хранить беззлобие и
младенческую простоту.
Она не вникала, за что осужденный будет бит и пытан -- за убийство ли, за
кражу или за "поношение и укоризну русской нации". Она помнила боль в
разодранной до костей спине, и все заключенные были в ее глазах не
преступниками, а страдальцами. Государыня Елизавета сквозь пальцы смотрела
на то, что Юсупова дни и ночи проводила в тюрьмах, считая княжну
невменяемой, почти святой.
Лядащева, спросил:
тобой?
с шеи крест. -- Ума только не приложу, откуда вы узнали. Неужели Лядащев?
кафтана.
быть, деверю моему, -- плеть и в солдаты. Такие, брат, дела...
Елена Николаевна задержала Ягупова:
служба... И потом не могу я видеть, как все эти мухи, -- он мотнул головой в
сторону гостиной, -- над тобой вьются. Коли останусь хоть на полчаса,
непременно с кем-нибудь подерусь. Ты ж сама знаешь.
вытаращил глаза, отчаянно закивал и, стукнувшись о притолоку головой, вышел.
стали выходить в сени, наперебой предлагая пойти гулять. Геодезист с
пехотинцем предлагали пойти в сад Итальянского дворца, расположенного рядом
с усадьбой, но потом все решили, что самое лучшее -- прогулка по воде.
появился богато украшенный рябик, на сиденьях под навесом лежали бархатные
подушки и гитара.
застыдившись, шепнул в ухо пехотинцу:
бросил вдруг не сказавший за весь вечер ни слова пехотинец. Немец беззлобно
захохотал:
уладилось?
трепетал на ветру, как вымпел.
этого дня, пришли новые. Может, Никита приехал, надо бы наведаться по
адресу. Никита должен знать, где Алешка. Никита всегда узнает такие вещи
раньше меня. И не думать сейчас о Лестоке, о Котове... Ах, как поет эта
амазонка! Анастасия, сердце мое, прости, что мне хорошо. Я прос-ю поверил,
что мы встретимся... "