модель философии, наиболее полно удовлетворявшую ту потребность, которая на
периферии современного развития выступает как тяга к локальным,
"органическим" культурным образованиям. Хотя трудно с полной определенностью
установить, к образу какой именно социальной формы постоянно отсылает Ясперс
- община ли это, цеховое ремесло или какая-либо иная примитивная
общественная организация, - тем не менее ясно, что его историко-философская
концепция санкционирует ту замкнутость, секретность знания, то оккультное
его одеяние, которые были историческим спутником неразвитости общественного
содержания духовного труда. Современные формы организации и передачи знания
затрагиваются Ясперсом в той степени, в какой они могут быть соотнесены с
этим почерпнутым из прошлого идеалом. В позднейшем усматриваются лишь
архаические остатки минувших эпох или порождаемые противоречиями
современности болезненные реакции и отклонения. Действительное историческое
развитие оставляется анализом в стороне.
в зависимость как раз от тех обстоятельств, значение которых устранено этим
развитием. С точки зрения Ясперса, прошлый умственный труд усваивается в
процессе образования отдельного индивида и в историческом движении
философской мысли не как "научное положение" (Lehrsatz), не как объективное,
отделимое от личности содержательное утверждение, поддающееся однозначной
формулировке и изложению в "реферате" (см.: "Die grossen Philosophen". S.
11), а лишь при контакте с его индивидуально-историческим проявлением в
духовном облике какого-либо великого философа. С этим духовным содержанием
нужно связать себя так же, как "любовно связываются человек с человеком.
(Ibid., S. 9)17. Соединить свою деятельность с прошлой, то есть образовать
историческую связь, можно, таким образом, лишь при этом условии; ход
исторического процесса мысли зависит в каждый момент от фиксирования
индивидуально-исторического облика входящих в него элементов прошлого труда.
В итоге то, что Ясперс описывает как "повторение из нового личного
основания" (Ibid., S. 62), требующее контакта с личной же формой повторяемой
деятельности, интимного ("любовного") ее усвоения, оказывается просто
закреплением разобщенности людей в духовном производстве, их изолированности
и одиночества. Знание - тайна отдельного человека. Поэтому повторение и
использование его другим возможно только в той или иной форме личной
зависимости (реальной или же создаваемой в воображении), требующей
"вживания" в личность творца, расспрашивания его именно как личности. Причем
нужно разгадывать эту тайну не как "объективное высказывание" (Satz), а как
"дух", требующий иных, чем развитие, категорий анализа. Возможность
новообразований в философском познании возникает лишь тогда, когда
предшественник нечто мысленно делал, но не выразил этого явно. Она есть
опять-таки раскрытие тайны, или, как выражается Ясперс, "раскрытие смысловых
возможностей, самим автором прямо не высказанных" (см.: "Philosophie", Bd.
I, S. XXVII). Каждая действительная философия - самостоятельный, завершенный
мир; она целиком выступает в отдельном человеке, поэтому точка зрения
развития не существенна для ее истории (см.: "Einf(hrung in die
Philosophie", S. 134).
отношения, фиксирование абсолютной разобщенности людей в духовном
производстве и разрыв его реальной исторической связности заставляют Ясперса
рассматривать историю философии как историю "великих": люди настолько
изолированы и замкнуты, что только сила образа и влияния "великого человека"
может прорвать эти границы и образовать какую-либо связь. Передать мысль
можно лишь, придав ей убедительность и авторитетность личного облика
великого человека, воспринять ее - раскрыв, соответственно, индивидуальный
облик этой мысли и проникнув в исключительную тайну величия индивида. Эти
побочные (а часто и просто излишние в способе функционирования современного
знания) отношения вместе со свойственными им механизмами сознания и
социологическими образами "мудреца", "великого философа", "учителя" и т.п. и
вклиниваются Ясперсом в исторические отношения, связывающие субъектов по
содержанию познания. И, конечно, они размывают эти отношения - как в
общественно развитых их формах, так и в элементарно всеобщих, исходных. Ибо
установление их, осуществление самой исторической связи в познании зависит
на деле от предметного действия в живом труде исследования, от
воспроизведения прошлого труда путем активной деятельности с предметом (а
значит, от последовательного ряда опредмеченных и объективированных
выражений всеобщего труда человеческого ума, универсальным образом
передаваемых и осваиваемых). Обращение к "оригиналу" (в экзистенциалистском
смысле слова) - лишь архаический способ использования истории в
познавательной деятельности. И если Ясперс говорит, что для науки углубление
в историю не имеет значения, а для философии является самым главным (см.:
"Philosophie", Bd. I, S. 209) и что философское познание вообще понимает
себя только в своей истории, то это лишь извращенная констатация и
закрепление неразвитости общественного содержания философской деятельности,
архаичности, несовременности самой формы труда. То, что Ясперсу кажется
безразличием наук к своей истории, на деле означает, что развитая наука
всегда "подтягивает" за собой свое прошлое: чтобы сохранить прежние
достижения в качестве действенных ценностей, она постоянно переосмысливает и
перерабатывает их (обобщая их, сокращая и "уплотняя") в духе логического
строя и содержания современного знания. Отдельный ученый имеет дело больше
всего с этой уже "подтянутой" историей, а не с исходной индивидуальной
формой, в которой первоначально получены определенные результаты познания;
он выходит, следовательно, за рамки архаических форм зависимости от труда
предшественников. В этом отношении нет никакой разницы между частными
науками и современными научными формами философии. Разница лишь в том, что
для философии история познания (в том числе и самого философского) является
одной из собственных исследовательских задач, одним из предметов
исследования. История познания - опытный материал и база философских
построений. Но это - различие предмета исследовательской деятельности, а не
ее формы.
рассматривать как перенесение ремесленного идеала в область философской
работы18. Здесь не место рассматривать, каким именно образом Ясперс вводит в
этом плане псевдоисторическое определение философии, строит такую ее модель,
в которой философская деятельность субъектов отключена от каких-либо форм их
принадлежности к объективному целому кооперированного и всеобщего труда
познания (и, соответственно, от содержательных зависимостей познавательных
актов, зависимостей как структурных, так и исторических, которые из факта
этой принадлежности вырастают и развертываются совокупной деятельностью
индивидов в реальную историю знания). Мы ограничимся лишь кратким указанием
на те последствия, которые для данного рода "историзма" имеет элиминация из
философии форм движения, свойственных исследующему познанию и выработанных
им на протяжении истории, - в равной мере как и соответствующих категорий
исторического анализа, фиксирующих в истории знания переходы от содержания к
содержанию: прогресс, развитие, различие уровней содержания, смена форм
деятельности в зависимости от этих различий и т.д. Это в то же время
последствия растворения специального знания в движении и способе
существования иного рода мысленных образований, характеризующихся с самого
начала определенной индивидуальной синкретичностью ("позиция сознания",
"дух" и т.п. у Ясперса) и проявляющихся в культурно-исторических механизмах
связи развития в познании.
своего творческого труда предполагает принципиальное отделение этих
проявлений культуры вообще от всего того, в чем "живет" структура развития -
в данном случае от содержания познания его общественно-предметных форм (или
"норм" деятельности) и организации.
мысли Ясперс должен определять историческое своеобразие знания, идеи,
образа, предварительно изъяв их из системы связей содержания и деятельного
строения познания, которая складывается в сфере специального научного
производства и в которой только и можно раскрыть реальный исторический
состав познающей мысли. Разрушив действительную последовательность
исторического анализа, Ясперс сопоставляет знание сразу и непосредственно с
"конкретностью" индивида, с деятельной личностью субъекта. И здесь
начинаются злоключения этой концепции, которая спотыкается именно на
различиях и в то же время органическом переплетении многих элементов или
сторон в историческом формообразовании, на том, что продукты их действия
различным образом входят в сложное строение исторических форм знания (и,
соответственно, создают в нем различные образования и занимают в нем
различное место). Чаще всего их действие вообще не различается. Ход
познания, отражения действительности смешивается Ясперсом с параллельно
происходящим процессом образования и саморазвития отдельных людей (отсюда
проблема отношения знания и образования неправомерно выступает как
определяющая решение вопросов исторической науки); отображение знания в той
социальной культурно-исторической форме, в какой данное общество отчуждает и
утилизует его, принимается за само его содержание и строение; формы мысли,
содержание которых является продуктом исследования, не могут быть отличены в
изучаемой структуре сознания от форм мысли, несущих в себе выражение той или
иной субъективно-человеческой организации жизнедеятельности и общения людей
в духовном производстве (и шире - исторической относительности субъекта,
исторически преходящих социальных условий производства идей); содержание
реальной исторической связи определяется из механизмов сознания агента
познавательного действия (с их ассимилятивными связями, "феноменами",
синкретическими структурами "переживания" и т.п.); наконец, реальная история
отождествляется с историческим сознанием субъектов этой истории, с образами
их практически-исторического мышления и т.д.
развитии действительных отношений знания только по тем их проявлениям,
которые обнаруживаются в синкретической субъективности индивида, то в
истории мысли фиксируется лишь то или иное отношение к уже наличному знанию,
Круз Андрей
Никитин Юрий
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Роллинс Джеймс
Флинт Эрик