сочувствия и огорчения.- Зачем же ты вырывался, чувак?
странного заблуждения, и Бочкарь, как видно, тоже полагает, будто Лысый
пострадал (лишился от природы ему присущей привлекательности) после
памятного второго визита милиции в комсомольско-молодежное кафе с названием
"Льдинка". И объяснение этому можно дать лишь одно,- Лысый часто (гораздо
чаще, чем можно было бы ожидать от индивидуума, обессмертить себя мечтавшего
регистрацией гравитационных корпускул) наведывался в заведение общественного
питания, то есть вполне мог быть опознан работниками оного, если бы имел
несчастье закатить в тот нервный вечер в знакомый холл, и сдан в утомления
не ведающие руки как сообщник и потенциальный нарушитель общественного
порядка.
будем исключать заранее и иные возможные варианты толкования событий того
злополучного вечера.
непростой вопрос "почему он вырывался?", выясним сами для себя, но только не
почему (этото понятно), а как, как вырвались Бочкарь и Смур.
для трех незадачливых глотателей продуктов органического синтеза избрана
была одинаковая мера пресечения - задержание. Однако основания к тому. как
быстро выяснилось, увы, едва ли имелись. Импортные упаковки уже давным-давно
проводил в полноводную (весна, май) реку Томь общественный унитаз, а
маленький комочек не то грязи, не то глины на вид совершенно себя не
осознающий, ни мамы, ни тяти не различающий Смолер обронил, однако лишнего
движения не сделав, при погрузке в угловатый воронок ульяновского
автозавода. Короче. обыск ничего не дал.
увы) не пахли. Дышали часто и неравномерно, это да, румянцем нездоровым,
красными пятнами, пересохшими губами, неспособностью без посторонней помощи
стоять и даже сидеть смущали стражей порядка, но не пахли, при тридцати
копейках на всех, оказывается, даже "сухаря" не могли себе позволить и
потому полировали колеса вкруговую стаканом яблочного сока со льдом. В
общем, с неопознанным дурманом связываться охоты не имея, сержанты
обратились к службе скорой и неотложной. Бравая троица была немедленно
свезена в токсикологию, где пара хмурых фельдшеров, вынужденная прервать
многообещающую ловлю мизера, прочистила гаврикам желудки без лишних
уговоров. Если, конечно, не брать в расчет отменный подзатыльник, каковой
схлопотал Свиря за упорное нежелание глотать скользкую резину.
лестницу, одна слева), на которых почивали наши герои, в ту ночь возникла
уже в половине пятого, когда из-под Верхотомки доставили пятерых пионеров,
участников краеведческого велопробега, не побрезговавших попить речной,
подслащенной анилино-красочным заводом водицы, то немедленно после утреннего
обхода бледные, но производившие впечатление вполне оправившихся (скажем,
после поедания рыбных беляшей) Бочкарь и Смур были выписаны.
личностью или особенным течением болезни, нет, множеством шрамов,
обнаружившихся у него на руках, ногах и даже (за невозможностью и одним
словом в песне поступиться приходится признаваться) на приборе, коим природа
снабдила бедолагу исключительно с репродуктивной целью. Впрочем, штаны
снимать его не заставляли, хватило рук для основательных подозрений в
склонности Свиридова вводить в организм сомнительные вещества не только
через пищевой тракт, но и подкожно и даже внутривенно. То есть в отличие от
двух выпускников школы рабочей молодежи он был сочтен не желторотым
дебютантом, а матерым заводилой-совратителем, достойным дурнички, психушки,
ее наркологического, строгостью известного отделения, куда и решено было
беднягу без промедления отправить на предмет обследования и, конечно,
излечения. Правда, Олег Свиридов, Свиря, очевидно, мнения докторов о своей
собственной пользе не разделив, попытался, благо первый этаж, уйти в
утренней неразберихе и суете без разрешение и в больничной пижаме. Однако,
как ни прискорбно, слезая с подоконника во двор, ушиб копчик и, сделавшись к
сопротивлению и бегству не способным, уже безропотио позволил перевезти себя
в травмо-ортопеднческое отделение, тем самым если участь себе не облегчив,
то, во всяком случае, случае свидание заметно отсрочив.
Портного-надомника Свирю (он же слесарь-механик по ремонту швейных машинок)
и медсестру Лаврухину, этих представителей класса-гегемона, игра природных
сил лишала заслуженного кайфа. Впрочем, Свирю можно считать поплатившимся за
непротивление злу, за беспринципность и соглашательство, в общем, за
терпимость к чувству собственного превосходства и исключительности. По
совести говоря, вообще ни Бочкарь, ни Свиря и уж тем более ни Дима Смолер,
ни один из троицы гнусных лицемеров не может претендовать на роль
нравственного идеала, равно как и служить примером. Ибо один (Смур, Смолер,
Димон) предложил (это уже тогда, когда безумная весть облетела Союз) Лапшу в
престольный город не брать, а два других (Бочкарь и Свиря) сочли аргумент
(она же дура) более чем убедительным.
железнодорожными билетами на скорый поезд Южносибирск - Москва и, не наведи
Игорь Шубин милицию заступницу на мерзкое гнездо порока, ведь так бы и
уехали, отвалили бы, черти, умотали бы первого июня, оставив бедную девушку
не просто с носом, а вот с таким вот безобразным, красным и угреватым
паяльником.
а сомневающихся отошлем в травмо-ортопедическое отделение третьей городской
(клинической) больницы, да-с, впрочем, не будем скрывать - торжество
справедливости полным не было. Ну, в самом деле, Свиря, смертельно
оскорбленный тем, как позволила Лавруха его подло выкинуть на улицу, он за
свою законную обиду пострадал физически, а инициатор свинства с билетами
Смур за безобразное, никакого оправдания не имеющее чванство был всего лишь
посрамлем и даже не публично.
токсикологии, сокращая путь дворами, пробирались к Смолеру на Ноградскую, у
дома номер двенадцать по улице Арочная их окликнул проводник скорого поезда
Южносибирск - Москва Сережа Винт. Позвякивая бидончиком-ветераном, Кулинич
стоял на уставших непутевую его голову носить ногах и улыбался, беззаботно
демонстрируя исключительную нефотогеничность лягушачьей своей физиономии. Он
явно направлялся в сторону дотла пару лет назад выгоревшего (кстати,
характерная особенность такого рода пожарищ вовсе не пепел, а оплавленное
стекло), а пока же горя не ведавшего, торговавшего и в разлив, и навынос
пивного зала ресторана "Сибирь". Однако, завидя выздоравливающих, Винт не
мог не остановиться и не поприветствовать одноклассников.
а затем, упреждая, как ему представлялось, естественный вопрос, объявил:-
Прыгайте, волки, купил.
"волки".
сделавшись уродливее щипцов для колки орехов, извлек из заднего кармана, ну
конечно же, четыре билета, составлявшие некогда полстраницы кассовой книжицы
номер пять нолей, девять. Четыре раза слева повторилось зеленое изображение
большой спортивной арены, звездочка, цифры, трибуна "С" (та, над которой в
следующей пятилетке вознесся главою непокорной олимпийский факел), нижний
пояс, сектор третий, ряд тридцать шестой. места с семьдесят шестого по
семьдесят девятое. Все это зеленым по белому, главное же, невероятное,
немыслимое,- это отпечатанные черным на каждом из четырех корешков справа
книзу строчки, одна под другой: "Московская инициатива. Заключительный
концерт. 4 июня. Начало в 16.30. Цена 3 рубля"! Короче, знай наших.
семь дней назад, именно Ленкина затея с билетами, шестьдесят рублей без
колебания выданных ненадежному во всех отношениях Винту как раз и казалась
очевидным и неоспоримым свидетельством ее умственной неполноценности,
апофеозом тупости, оканчательным подтверждением неслучайности отсутствия у
нее слуха и способностей к устному счету, не говоря уже об отвратительном
сочетании слезливой (иной раз просто истеричной) жалостливости с рыбьим (уж
Димону-то это известно лучше других) темпераментом.
укрыли один другой, и на тридцать первое мая с его восходом, заходом и
кругляшком луны сползла зеленая клякса конфуза.
комбинацией Винтr,- что с нее семьдесят две копейки, которые я благородно
прощаю.- После чего пригласил приятелей хлебнуть пивка за его счет, и
ошарашенные происшедшим Эбби Роуд со Смуром отказаться сил в себе не нашли.
привычный, но легкий hangover первой кружечкой (поутру лишь чуток
разбавленного) "Кировского", рука потянулась ко второй, Сережа Винт
неожиданно поинтересовался, как и на чем собирается "ваша гопка" отбыть в
столицу.
памятуя о эмоциональной своей невоздержанности, поставил сосуд с напитком на
стойку.
зрачков у молчавшего все это время Смура (белые бельмы - признак
свойственного приятелю ум помрачающего бешенства).
комбинациями паскудных морфем.- Волки, да это же мой вагон. С вас план.
динамиков, вырываясь из распахнутых учрежденческих окон, уже бодрили округу