происходящим точно на уровне ее глаз.
устал. Невероятный, грандиозный мужчина...
секунды домашней ласки. Но для того, чтобы впиться в гостя трепещущими
губами, все-таки встала, все-таки поднялась в полный рост. Жаль...
то кинокамера стыдливо отъехала бы в сторону - прочь из распахнутой
ванной, - и выглянула бы в окно. После чего прекрасный вид на подсвеченный
огнями остров Сан-Джорджо-Маджоре озвучился бы стоном влюбленного мужчины:
"Ах, Венеция!.."
вместе со столбами нефтяного пожара. Утро настало, и вновь он закрутился,
этот странный нескончаемый сюжет.
досматривать картины их общих снов. Он поехал за своими вещами, поскольку
перебраться на жительство к ассистентке казалось теперь таким
естественным. Но выверенные деловые планы обладают загадочным свойством -
насмехаться над теми, кто их строит.
гуннов, с тщательностью немцев. Разумеется, никто ничего не видел, не
слышал - ни владелец, ни администратор, ни дежурные по этажу, и глупо было
даже пытаться хоть о чем-то расспрашивать гостиничных служащих, поскольку
люди словно бы забыли все иностранные языки, оставив себе только родной, и
твердили с упрямством патефона: "Вам возместят убытки, сеньор Джонс,
обязательно возместят..." Когда же Индиана пожелал беседовать с
мальчишкой, сыном администратора, мать парня забилась в истерике: "Только
его не трогайте, умоляю вас, лучше меня, меня возьмите!" Перезрелая
супруга администратора была Индиане совершенно ни к чему, и он помчался в
гостиницу, где остановился Маркус Броуди.
предчувствие, что такая последовательность визитов будет правильнее. И
предчувствие не обмануло, превратившись во вполне конкретную догадку.
не тем загадочным фанатикам, которые подожгли нефть в подземелье, а потом
гонялись на катерах по каналам. Тогда кому?
дорог Индиане, ведь в стольких воспоминаниях детства присутствовал этот
добрый наивный образ. Образы детства вообще были дороги доктору Джонсу -
за исключением тех, естественно, в которых царствовал его отец. И сейчас
он проклинал себя за слабохарактерность: вчерашний вечер надо было тратить
не на отдых с Эльзой, а на дела. Например, навестить Маркуса. И ночевать
надо было в гостинице, чтобы лично поприветствовать любителей потрошить
чужие дома. Впрочем, очень даже вероятно, что ночные посетители были
вооружены чем-то повесомее древнего шестизарядного кольта, и
незапланированный визит к даме спас археологу жизнь.
моргал и приветливо улыбался вошедшему в палату посетителю, то есть,
очевидно, был в порядке.
еле тлел, прерывался, и был предельно, невыносимо виноватым. - Прости
меня, Инди, как я мог им не сказать? Я ведь еще после библиотеки не успел
оправиться, и я очень испугался, очень...
взглядом. Кулаки его с хрустом сжались.
врачи. Никто из больных ничего и не понял. Они разговаривали со мной
по-английски. Вежливые... Я не хотел им говорить, Инди, поверь мне!
- Я знаю, что вы вели себя достойно, иначе и быть не могло.
это врачебный консилиум. Поднимали мне ноги, переворачивали меня со спины
на бок... - его лицо исказилось пережитым ужасом. - Это очень больно,
мальчик. Радикулит - подлая вещь, жуткая. Береги себя, не доводи дело до
радикулита...
тебя обокрали, да?
просчитались.
расправился, распрямился. - А то я всю ночь плакал, не поверишь... Кто это
был, Инди?
тебя вчера, совсем из головы вылетело...
привязан маршрут к Храму. Город Александретта. Помните, в дневнике отца
была карта?
понаставил своих городов.
полностью разрушена крестоносцами, а затем...
Индиана. - Опять Турция. С этой проклятой Турцией у меня сплошные
неприятности. Да и вы тоже вчера пострадали от каких-то турок, которым мы
все почему-то сильно не понравились.
но я должен идти.
дремлющих соседей. - Почему он так странно сказал?
были при нем. Не стал навещать и Эльзу. Хотя бы в отношении этой женщины
он надеялся сломать дикую необъяснимую закономерность, проявившуюся в
последние месяцы: каждый из попутчиков, с кем сводила его нескончаемая
дорога, обязательно попадал в какую-нибудь яму. Доктор Джонс не хотел
больше жертв. Он отправился на железнодорожный вокзал Санта-Лючия и тихо
уехал - ни с кем не попрощавшись, не сообщив никому о своих планах.
Для чьей славы все происходящее? Что вообще мирская слава в сравнении с
Его Именем? И возможно ли, думая о себе, служить одновременно Ему, и
правильно ли, верно служа Ему, ждать в награду чего-то большего, кроме
одного этого счастья? Есть люди которые искренне пытаются разговаривать с
Вечностью - некоторых из них называют "археологами", некоторых
"писателями", - им прежде всего следовало бы задать себе подобный вопрос.
с материком. Впереди был город Местре, затем Европа, затем конец зимы,
весна, лето...
давным-давно закоптилось. Влажная земля обжигала холодом пальцы. Впрочем,
здесь было несравненно теплее, чем на поверхности. Атмосфера лишь
наполовину состояла из воздуха, вторую половину составляла вековая гниль.
Человек полз на четвереньках: плоский низкий свод не позволял ему
распрямиться, не давал возможности двигаться по-людски. Бесконечный узкий
тоннель словно бы сдавливал мозг, непроницаемая чернота, обступавшая
жалкий огонек лампы, рождала призраки. И все-таки путник упорно шел к
цели, борясь с назойливыми иррациональными видениями, убеждая себя, что
подземный ход выведет его не в египетское царство мертвых, не в греческий
Аид или христианскую преисподнюю.