о древности русского народа с Александром Сергеевичем.
деньги.
тротуаре бычок подлиннее.
сами по себе не тлели. Бросит человек бычок, он и погас. Во-первых, пожара
не случится, а во-вторых, докурить можно. А эти, американские, одно
расстройство, до фильтра сгорают.
лишь потому, что их загасили о парапет. Фильтры были перепачканы губной
помадой.
сообщил Василий.
молодая телка или старая корова?
бабой спал?
или черная?
иметь - оно всегда лучше.
тогда в Советском Союзе одни мужики-негры попадались.
помады.
плечу и подмигнул.
сетчатой ограды, укрывавшей короб вытяжного вентилятора. Воздуховод сквозь
стену уходил в гастроном, рядом с сеткой стояла стопка ящиков - картонных,
деревянных, с пестрыми надписями. Бомжи быстро перебрали их, наковыряв
раздавленных и приклеившихся к стенкам фруктов. Набралось три с половиной
помидора, с десяток слив и даже одна наполовину сгнившая груша.
ими и питался?
эфиопскую жизнь.
прикрывают?
бомжами бы заделались.
вывод:
не хочет. Я вот, сколько живу, ни разу не видел, чтобы негр на заводе
работал.
Васей, то ссоры опять не миновать. Не станешь же сдерживать себя каждую
секунду!
подкинет, погудим, - и тут же Абеба не удержался, чтобы не подколоть
Василия:
затем залез в кусты, где, как знал, стоит парковая лавка. Днем она всегда
была свободна, а по вечерам на ней сидели компании подростков. Вся земля
вокруг лавки была усыпана пивными пробками и короткими, даже не сделаешь
затяжки, окурками. Отсюда, с лавки, виднелось электронное табло часов,
укрепленных на торце заводского корпуса.
улегся на скамейку, прикрыл глаза и стал вспоминать родину, казавшуюся
нереально далекой как в пространстве, так и во времени. Иногда он уже
начинал забывать, как что выглядело. Хуже всего вспоминались эфиопские
женщины, вместо них почему-то всплывали странные образы, навеянные фантазией
Василия: негритянки в набедренных повязках с голыми сиськами.
Для него нет разницы: эфиопка, негритянка, белая. Сам он перестал быть
прежним Абебой, он уже не африканец и не русский - получилась странная
смесь.
Интересный мужик. Всего пару слов сказал мне насчет Пушкина, а эти слова так
круто мою жизнь повернули. Это благодаря ему я стал не только бомжом, а еще
одним памятником поэту в Москве - живым, ходячим памятником?, - Абеба
обрадовался, что нашел для себя определение.
на солнце и пытался обмануть себя, пытался вообразить, что стоит открыть
глаза, как увидишь над собой пальмы, платаны, магнолии. Увидишь не синеватое
русское небо, а чуть голубое, словно выгоревшее на жарком солнце, небо
родины.
многих, а здесь я большой человек, я - Александр Сергеевич Пушкин!"
неторопливый разговор сами с собой.
имелся неприкосновенный запас, неприкосновенный в том смысле, что никогда не
использовался для пропоя: четыре жетона на метро. Абеба опасался открыто
ходить по городу, рабы галичан стояли во многих людных местах.
много, переходы, станции, эскалаторы... Однажды братья его чуть не поймали,
но спас заветный жетон, которого у галичан, разъезжавших на машине, в
кармане не оказалось. Юркнул эфиоп сквозь турникет и затерялся в толпе.
странном одеянии, нечто вроде плаща без рукавов. Отыскал его Абеба полгода
тому назад возле мусорного контейнера - кто-то из сердобольных жильцов
выставил ненужные шмотки в черном полиэтиленовом мешке. Надевал Абеба плащ
лишь по торжественным случаям, когда появлялся в пушкинских местах просить
милостыню. Тогда его наряд дополняли черный высокий цилиндр, который он
собственноручно склеил из картона и глянцевой бумаги, и пара белых дамских
перчаток. Белизну постоянно приходилось подновлять, вытирая побелку со стен
подъездов. Цилиндр, тулья которого складывалась благодаря пружине из
вязальной проволоки, Абеба держал в руке под плащом. Перчатки решил сегодня
не надевать, хотя ему и хотелось предстать перед Дорогиным во всем своем
великолепии.
большое зеркало, укрепленное перед въездом в тоннель.
пальцев бакенбарды. Публика косилась на него, слышался шепот:
что да юбилея осталось...
гордом одиночестве вознесся к выходу из метро. Абеба встал возле стеклянной
двери и принялся жестами привлекать внимание ?афганца?. Тот заметил эфиопа
не сразу: охмурял очередную жертву. Абеба рискнул высунуть голову наружу, на
всякий случай в кулаке сжимал жетон для турникета.
видел.
в другом конце перехода, хорошо различимые благодаря униформе. Из
нововведений в переходе имелась лишь занавеска с надписью ?Строительные
работы?.
не закрывал обзор. Сама она наблюдала за встречей ?афганца? и эфиопа сквозь
щель.
снимай, нам нельзя пропустить момент, когда появится Муму.
Бородач.
провинциалок охмуряет, а тут еще тургеневский Муму появится, хотя, по-моему,
его звали Герасимом.