дрогнул, маска, как у Софи-Клер, только чуть подергивалась
верхняя губа; заметить это можно было в том случае, если
очень внимательно присмотреться.
тридцать две сотни, тридцать четыре сотни, тридцать пять
сотен, тридцать шесть, сотен, тридцать восемь сотен,
тридцать девять сотен, четыре тысячи, - ведущий, казалось,
сам включился в игру, глаза перебегали от одного участника
битвы к другому, - сорок одна сотня, сорок две сотни, сорок
три сотни, сорок пять сотен, сорок шесть сотен... Сорок
шесть сотен.
счастье-то какое, мы же сможем вернуть еще и письма, и
Билибина и Головина денег хватит...
произносивший ни слова, сказал негромко:
повторяя, словно заученное:
три сотни, пятьдесят четыре сотни, пятьдесят... четыре...
сотни, пятьдесят... четыре...
к международному телефону; их было несколько; укреплены на
стене, кабиночки устроены так, что туда можно всунуть
голову, - гарантия того, что сосед, снявший трубку рядом,
ничего не услышит; набрал номер.
большей яростью; одна из брокерш начала кусать ноготь на
пальце, выдержки никакой, вертит головою, следит за теми,
кто в схватке; Степанов снова обернулся, но, кроме
клетчатого американца (коллекционер Грибл, шепнул Ростопчин)
и сухонького невзрачного старичка, сидевшего неподалеку от
них, разглядеть никого не смог.
начал тянуть жилы, повторяя, как заклинание:
телекамеры не было слышно, а может, она перестала работать,
пленка кончилась.
Врубеля.
фунтов... Пятнадцать тысяч фунтов, пятнадцать тысяч фунтов.
равнодушным, он добился своего, взвинтил цену, не зная, что
битва за Врубеля была проработана за долго до того, как
начался этот аукцион и сюда пришли зрители, которых не
судьба искусства волновала, не история шедевров, шедших с
молотка (или, точнее, деревянного наперстка), а лишь битва
сильных мира сего или их доверенных. - Шестнадцать
ты-ы-ы-ысяч...
затруднения, я могу помочь тебе - в долг, естественно - не
более чем тремя тысячами. Ты не возражаешь, родная? - он
перевел взгляд на Софи.
- сказала она. - Это безумие - платить за никому не
известного художника такие деньги...
возражать?
- Я думаю, ты объяснишь ситуацию мистеру Степанову.... Если
пойдешь на большее, я приглашу Эдмонда, он в седьмом ряду,
на седьмом кресле, неужели ты его не заметил, милый?
наперстком поднят, сейчас ударит, ну, ударяй же, черт
заутюженный, ударяй скорее...
сказал:
восемнадцать тысяч фунтов, восем-м-м-надцатьтысяч...,
движение, подавшись вперед; Степанов понял, что сейчас она
встанет.
двадцать тысяч... Продано!
Степанов услышал смех и сжался, так это было чуждо тому, что
в нем сейчас; он посмотрел на Ростопчина; тот по-прежнему не
двигался, Софи-Клер положила свою сухую ладонь на его руки -
пальцы сцеплены, ногти белые, с синевою.
Степанова, - сказала она. - Я тронута твоим мужеством,
спасибо за то, что ты выполнил обещание. Мы будем обедать
вместе?
целесообразнее увидеться завтра у твоего адвоката. В любое
удобное для тебя время...
необходимость отпала, милый, я спокойна за судьбу нашего
сына.
вернул Степанову чек, сказал по-русски: - Жди моего звонка
у себя в номере... - И, кивнув Софи, пошел из зала.
сражался. Сейчас тоже началось сражение, и я проиграл
первую схватку... Софи, конечно, мой противник, значит, я
обязан стать оборотнем... Я перейду эту чертову Бонд стрит,
зайду в лавку и погожу, пока уйдут Софи и Эдуард, или
Эдмонд, какая, в конце концов, разница, она права, я его
помню, рыжий, на левой щеке большая родинка, говорит, чуть
запинаясь, будто с разбегу, вряд ли он изменился за тридцать
лет, такие за собою смотрят".
же кинувшегося к нему, принялся неторопливо рассматривать
товары, то и дело бросая взгляды на массивные черные ворота
"Сотби".
устроила все, что хотела, не мешай теперь мне сделать то,
что я мечтал сделать! Вспомнил, как сидел в кустах в
полукилометре от дороги в сорок четвертом, поджидая немецкие
штабные машины; боши бежали от союзников, увозили архивы;
поступил приказ перехватить их, а как перехватишь, когда все
маки повернули на Париж, из отряда их осталось четверо, а
немцы наверняка охраняют штабных, человек двадцать
эсэсовцев, не меньше... Он долго тогда обдумывал, как
выполнить приказ; Эйнштейн, одно слово; предложил ночью
перерыть дорогу (по счастью, она была грунтовая), а сверху
положить фанеру и задекорировать булыжниками; первая машина
провалится, вторая стукнет ее сзади, постреляем из леса;
начнется паника; немцы побегут, понимают же, что война
проиграна, они теперь могут драться, только если их много
или же приказ, а во время отступления приказы не так точны,
как в дни побед...
эк трогательно он ведет ее под ручку! Вот в чем дело!
Голубки вьют гнездышко! Нужны денежки! Домик на юге
Франции! Ай-яй-яй, старый дурак, когда же ты научишься не
верить людям?! Не надо, сказал он себе, всегда верь людям,
от неверия страдаешь ты, а не они, это, как зависть, губит
человека, ест его червем, превращает в Сальери; ну, хорошо,
голуби, вейте гнездышко; наверное, и Жене в Аргентине все
подстроил этот рыжий, чтобы вынуть у меня деньги, они доки
на такие дела, отчего бы и нет?!
лавки, быстро пересек Нью-Бонд стрит, по привычке глядя не в
ту строну, по-европейски, а не как на острове, быстро
поднялся на второй этаж; ведущий был окружен толпою,
говорили оживленно, его поздравляли, истинное шоу, причем
бесплатное, лучше футбола, и там теперь стали жулить,
Нортон Андрэ
Максимов Альберт
Прозоров Александр
Василенко Иван
Контровский Владимир
Суворов Виктор