обрадованно захлопали двери.
толпа, и мы медленно двигались к двери и ланчу.
от Хилари, я уже собирался дать шоферу адрес Траттория Терраса, когда
Хилари взглянула на свои руки и негромко вскрикнула.
кольца с большим бриллиантом. Я в ужасе смотрел на ее пальцы: пропало
состояние, о котором я и мечтать не мог. Бриллиант стоил не менее 30 000
фунтов.
задумчивости на ее лице появилось облегченное выражение.
алебастровую сигаретнцу рядом со стулом.
лучше на другом такси поеду в отель, пока кто-нибудь из уборщиц не
обнаружил камень. У вас есть с собой ключ, Хил?
Они уехали, а я пять минут махал, как сумасшедший сигнальщик, всем
проезжавшим такси. Никогда не могу решить, горят ли у них на крыше желтые
огоньки, поэтому я махал всем.
спален по длинному коридору. С облегчением обнаружил кольцо среди сигарет
в алебастровой коробочке. Держа его в руке, подошел к окну, чтобы
полюбоваться камнем. Такая прекрасная вещь, что все внутри
переворачивается. Я почувствовал легкую зависть: никогда мне не будет
принадлежать такой прекрасный предмет. Отбросив это чувство, я быстро
завязал кольцо в угол носового платка и пошел по коридору.
протянул руку, чтобы закрыть.
прерывавшийся от бурного дыхания, дрожащий.
разрываемый страстью, ка крик раненого животного.
страсти любви. И другой звук, ритмичный, настойчивый, бьющий, как пульс
мира, древний, как сам человек, неизменный, как движение звезд. Я стоял
застыв, по-прежнему протягивая руку к дверной ручке. Ритм любви стих и
сменился неровным дыханием и тихими вздохами истраченных и истощенных
эмоций.
закрыл ее за собой.
разговаривали: голоса, которые доносились из-за двери, принадлежали Салли
Бенейтор и Лорену Стервесанту.
сообщений и торжественного закрытия.
полированном деревянном полу. Я вспоминал, мой мозг устремился в прошлое,
как охотничья собака за спрятавшейся птицей.
виски, налитого рукой Салли. Вспомнил, как сквозь сон видел вошедшего в
комнату на рассвете Лорена.
и приказал уходить.
Брайтона, ее яростные необъяснимые нападки на Хилари, ее настроения и
молчания, неожиданное веселье и еще более неожиданную депрессию, ночное
посещение моей спальни и сотни других ключей и намеков - и подивился
собственной слепоте. Как я мог не видеть, не чувствовать этого?
Говорил Грэм Хобсон, президент Общества, он улыбался, глядя на меня.
Вокруг все тоже смотрели на меня, дружески улыбаясь.
постановил и просил меня объявить, что выделяется дополнительная сумма для
оплаты работы выдающегося современного художника, который напишет портрет
доктора Кейзина. С соответствующей церемонией портрет будет повешен...
что-нибудь понять. Голос Хобсона смолк, и я попытался сосредоточиться.
Мягкие, но настойчивые руки поставили меня на ноги, подтолкнули к сцене.
выпрямился, расплылся и снова стал четко видным.
заткнули, голос стал хриплым. - Мне оказана великая честь... - я замолк в
поисках слов, все в ожидании молчали. Я в отчаянии осмотрелся, отыскивая
способ спастись или вдохновиться.
здесь. Она улыбалась, белые зубы ярко выделялись на загорелом милом лице,
темные волосы свобоными волнами свисали на плечи, щеки горели и глаза
сверкали - девушка, только что вставшая с постели любовника.
одобрительно улыбнулась мне - и сердце мое разбилось; я ощутил резкую
физическую боль, в груди у меня разрывались ткани, было так больно, что
перехватило дыхание. Я потерял ее, мою любовь, мою единственную любовь, и
все эти почести, все эти возгласы одобрения вдруг стали бессмысленными.
начали жечь глаза. Я не хотел, чтобы все видели это, поэтому пошел со
сцены к выходу. Снова раздались аплодисменты, и в толпе я слышал голоса:
животное, я хотел оказаться в одиночестве, чтобы оправиться от боли.
Холодный дождь смягчал жжение в глазах.
городе. У Элдриджа был месячный контракт на чтение лекций в Англии, а
Салли исчезла. Я не говорил с ней с того вечера, но Лорен как-то невзначай
сказал, что она взяла две недели из своего накопившегося отпуска и решила
побывать в Италии и на островах Греции. В Лунный город пришло письмо,
отправленное из Падуи, подтверждая эти сведения. Салли писала, что очень
сожалеет, но не смогла найти меня в Лондоне. Неудивительно: я не вернулся
в Дорчестер, но попросил переправить мой багаж в Блю Берд Хаус и улетел
утренним рейсом в Африку. Салли еще раз поздравляла и сообщала, что в
конце месяца вернется в Йоханнесбург и первым же рейсом прилетит в Лунный
город.
из могилы. Потому что она для меня умерла, стала недосягаема. Я сжег
письмо.
будто мы стали чужими, черты его лица, которые я так хорошо помнил и
любил, теперь мне незнакомы.
не ответил, и он сократил свое посещение и улетел. Я видел его удивление и
смутно пожалел о нем. Но во мне не было гнева, я его не винил.
одиночества. Они не вмешивались в тот призрачный мир, в котором я теперь
жил.
За время работы Элдриджа над свитками я внимательно следил за каждой
подробностью в его переводах. У меня способности к языкам, я овладеваю ими
без усилий. Лоуренс Аравийский научился говорить по-арабски на четвертый
день, я обучился пуническому в десять и получил ключ к волшебному миру
золотых книг Хая.
поэта. Это был такой же поразительный документ, как и два предыдущих, но
истинное волшебство началось, когда я читал оставшиеся две книги.
современном смысле этого слова. Хай воин, Топорник богов, начал с
прославления сияющих крыльев птицы солнца - своего боевого топора.
напоминающей по форме чрево, описывал запах горящего древесного угля и
тонкую струйку расплавленного металла.
нужную форму. Как точили топор и покрывали гравировкой, и когда он
описывал фигуры четырех грифов и четыре восходящих солнца за ними, я с
восхищением смотрел на большой топор, висевший в моем кабинете.
кость, слышал, как с сосущим звуком оно вырывается из разрубленного тела.
Я с благоговейным страхом читал список врагов, погибших под ударами
топора, и удивлялся их винам и прегрешениям.