Чтение 535–й страницы книги ~Тысяча и одна ночь~

"Одни уста твои его излечат".

Погубил его, разлучив с любимой, жестокий рок,

И в сердце он метнул стрелу разлуки.

Передай ты им, что сильна любовь и тоска моя

И разлука с ней, и нет мне утешенья.

И клянусь я вам, моей страстью поклянусь я вам,

Что верен буду клятвам и обетам.

Ни к кому не склонен, и страсти к вам не забыл ведь я.

И как утешится влюбленный страстно?

От меня привет и желанье мира я шлю теперь,

И с мускусом он смешан на бумаге".

И удивилась сестра ее Насим красноречью языка Масрура, его прекрасным
свойствам и нежности его стихов и сжалилась над ним. Она запечатала
письмо благоуханным мускусом, окурила его неддом и амброй и доставила
его одному из купцов и сказала ему: "Не отдавай этого никому, кроме моей
сестры или ее невольницы Хубуб". И купец сказал: "С любовью и охотой!"

И когда письмо дошло до Зейн-аль-Мавасиф, она поняла, что оно продик-
товано Масруром, и узнала в нем его душу по тонкости его свойств. И она
поцеловала письмо и приложила его к глазам и пролила из-под век слезы и
плакала до тех пор, пока ее не покрыло беспамятство, а очнувшись, она
потребовала чернильницу и бумагу и написала Масруру ответ на письмо, и,
описав свою тоску, страсть и волненье и то, как ее влечет к любимым, она
пожаловалась ему на свое состояние и на поразившую ее любовь к нему..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот пятьдесят седьмая ночь

Когда же настала восемьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф написала Масруру от-
вет на письмо и говорила в нем: "Это письмо - моему господину и владыке
моего рабства, и моему повелителю, тайн моих и признаний властителю. - А
затем: - Взволновало меня бденье, и усилилось размышленье; вдали от тебя
для стойкости места нет, о ты, чья краса затмит солнца и луны свет! Тос-
ка меня истомила, и страсть меня погубила, да и как мне не быть такою,
когда я в числе погибающих. О краса здешнего мира и украшение жизни, мо-
гут ли тому, чьи прервались дыхания, быть приятны возлияния? Ведь не с
живыми он " не с мертвыми". И затем она произнесла такие стихи:

"Письмо твое, о Масрур, желанья усилило.

Аллахом клянусь, забыть, утешиться не могу.

Лишь почерк твой увидала, - члены в тоске мои,

И влагой обильных слез я жажду лишь утолю.

Будь птицей я, я б взлетела тотчас во тьме ночной,

Ни манна, ни перепел теперь не приятны мне.

Запретна мне жизнь теперь, когда удалились вы,

И пламя разлуки я не в силах переносить".

И затем она посыпала письмо тертым мускусом и амброй и запечатала
его, и отослала с одним из купцов, и сказала ему: "Не отдавай его нико-
му, кроме моей сестры Насим". И когда письмо дошло до ее сестры Насим,
она доставила его Масруру, и Масрур поцеловал письмо и приложил его к
глазам и так заплакал, что его покрыло беспамятство.

Вот что было с ними. Что же касается до мужа Зейналь-Мавасиф, то,
когда он догадался об их переписке, он стал ездить со своей женой и ее
невольницей с места на место, и Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "Слава Ал-
лаху! Куда ты с нами едешь и удаляешь нас от родины?" - "Я не останов-
люсь, пока не проеду с вами год пути, чтобы не достигали вас послания от
Масрура, - ответил ее муж. - Я посмотрю, как вы будете брать мои деньги
и отдавать их Масруру, и все, что у меня пропало, я возьму от вас, и я
посмотрю, поможет ли вам Масрур и сможет ли он освободить вас из моих
рук!"

И потом он пошел к кузнецу и сделал для женщин три железные цепи. Он
принес цепи к ним и снял с них их шелковые одежды и одел их в одежды из
волоса и стал окуривать их серой, а потом он привел к женщинам кузнеца и
сказал ему: "Наложи цепи на ноги этих невольниц". И первою он подвел
Зейн-аль-Мавасиф, и когда кузнец увидел ее, его рассудительность исчез-
ла, и он укусил себе пальцы, и ум улетел у него из головы, и усилилась
его страсть. "Каков грех этих невольниц?" - спросил он еврея. И тот ска-
зал: "Это мои рабыни, они украли у меня деньги и убежали от меня". - "Да
обманет Аллах твое предположение! - воскликнул кузнец. - Клянусь Алла-
хом, если бы эта девушка была у кадия кадиев и совершала бы каждый день
тысячу проступков, он бы не взыскивал с нее! Да к тому же на ней не вид-
но признаков воровства, и ты не можешь надеть ей на ноги железо".

И он стал просить еврея не надевать на нее цепей и принялся его упра-
шивать, чтобы он ее не заковывал, и когда Зейн-аль-Мавасиф увидела куз-
неца, который просил за нее еврея, она сказала: "Прошу тебя, ради Алла-
ха, не выводи меня к этому чужому мужчине". - "А как же ты выходила к
Масруру?" - спросил ее еврей. И она не дала ему ответа. И еврей принял
ходатайство кузнеца и наложил ей на ноги маленькую цепь, а невольниц за-
ковал в тяжелые цепи. А тело Зейн-аль-Мавасиф было мягкое и не выносило
жесткого, и она со своими невольницами была все время одета во власяни-
цу, ночью и днем, так что у них похудело тело и изменился цвет лица.

Что же касается кузнеца, то в его сердце запала великая любовь к
Зейн-аль-Мавасиф, и он отправился в свое жилище в величайшей горести и
начал говорить такие стихи:

"Отсохни твоя рука, кузнец! Заковала ведь

И жилы она и ноги цепью тяжелою.

Сковал ты цепями ноги нежной владычицы,

Что в людях сотворена, как чудо чудесное.

Коль был бы ты справедлив, браслетов бы не было

Железных на ней - ведь прежде были из золота.

Когда б увидал ее красу кадий кадиев,

Он сжалился бы и место дал бы на кресле ей".

А кадий кадиев проходил мимо дома кузнеца, когда тот говорил нараспев
эти стихи, и он послал за ним, и когда кузнец явился, спросил его: "О
кузнец, кто та, чье имя ты произносишь и к кому твое сердце охвачено лю-
бовью?" И кузнец встал и поднялся на ноги перед кади поцеловал ему руки
и воскликнул: "Да продлит Аллах дни нашего владыки кади и да расширит
его жизнь! Это девушка, и ее качества - такие-то и такие-то". И он при-
нялся описывать кади девушку и ее красоту, прелесть, стройность и сораз-
мерность, изящество и совершенства: ее прекрасное лицо, тонкий стан и
тяжелый зад. А потом он рассказал ему, что она в унижении и в заключении
- закована в цепи и получает мало пищи.

И тогда кади сказал: "О кузнец, укажи ей к нам дорогу и приведи ее к
нам, чтобы мы взяли за нее должное.

Эта невольница привязана к твоей шее, и если ты не укажешь ей путь к
нам, Аллах воздаст тебе в день воскресенья". И кузнец сказал: "Слушаю и
повинуюсь!" И он в тот же час и минуту направился к дому Зейн-аль-Мава-
сиф и нашел ворота запертыми и услышал нежную речь, исходившую из пе-
чального сердца: это Зейн-альМавасиф говорила в ту пору такие стихи:

"Была я на родине и вместе с любимыми,

И милый мне наполнял любовию кубки.

Ходили они меж нами с радостью, милой нам, -

В тот миг не смущали нас ни утро, ни вечер.

Тогда проводили дни, что нас оживляли, мы -

И чаша, и лютня, и канун веселили.

Но рок и превратности судьбы разлучили нас -

Любимый ушел, и время дружбы исчезло,

О, если бы ворона разлуки прогнать от нас,

О, если б заря любви, сближения блеснула!"

И когда кузнец услышал эти нанизанные стихи, он заплакал слезами, по-
добными слезам облаков, и постучал в ворота: "Кто у ворот?" - спросили
женщины. И он ответил: "Я, кузнец". И он рассказал им о том, что говорил
кади, и передал, что он хочет, чтобы они явились к нему и подняли перед
ним дело и желает получить для них должное..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот пятьдесят восьмая ночь

Когда же настала восемьсот пятьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что кузнец передал Зейналь-Мавасиф слова
кади и рассказал, что он хочет, чтобы они явились к нему и подняли перед
ни": дело, и он отомстит за них их обидчику и возьмет для них должное. И
Зейн-аль-Мавасиф сказала кузнецу: "Как же мы пойдем к нему, когда ворота
заперты и у нас на ногах цепи, а ключи у еврея". - "Я сделаю к замкам
ключи и отомкну ими ворота и цепи", - ответил кузнец. И Зейн-аль-Мавасиф
сказала: "А кто покажет нам дом кади?" - "Я опишу его вам", - сказал
кузнец. "А как же мы пойдем к кади, когда мы одеты в одежды из волоса,
обкуренные серой?" - сказала Зейн-аль-Мавасиф. И кузнец ответил: "Кади
не осудит вас за то, что вы в таком виде".

И потом кузнец, в тот же час и минуту, пошел и сделал ключи для зам-
ков, а затем он отомкнул ворота и отомкнул цепи и, сняв их с ног женщин,
вывел их и показал им дорогу к дому кади. А потом невольница Хубуб сняла
со своей госпожи бывшие на ней волосяные одежды, пошла с нею в баню и
вымыла ее и одела в шелковые одежды. И вернулся к ней прежний цвет лица,
и, в довершение счастья, ее муж был на пиру у кого-то из купцов. И
Зейн-аль-Мавасиф украсилась лучшими украшениями и пошла к дому кади, и,
когда кади увидел ее, он поднялся на ноги, и девушка приветствовала его
нежной речью и сладостными словами, пуская в него стрелы взоров. "Да
продлит Аллах жизнь владыки и его кади и да укрепит им тяжущегося!" -