Чтение 537–й страницы книги ~Тысяча и одна ночь~

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до восьмисот шестидесяти

Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот шестидесяти, она ска-
зала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что кадии приказали заточить
еврея, мужа Зейн-аль-Мавасиф, а когда наступило утро, кадии и свидетели
стали ждать, что Зейн-аль-Мавасиф к ним придет, но она не пришла ни к
одному из них.

И тогда кади, к которому она пришла сначала, сказал: "Я хочу сегодня
прогуляться за городом - у меня есть там дело". И он сел на своего мула,
взял с собой слугу и начал объезжать переулки города, вдоль и поперек, и
искать Зейн-аль-Мавасиф, но не напал на слух о ней. И когда он так ез-
дил, он вдруг увидел, что и остальные кадии разъезжают по городу, и каж-
дый из них думал, что Зейн-аль-Мавасиф ни с кем, кроме него, не услови-
лась. И первый кади спросил, почему они выехали и разъезжают по переул-
кам города, и они рассказали ему о своем деле, и увидел он, что их сос-
тояние подобно его состоянию и их вопросы подобны его вопросам. И они
все стали искать Зейн-аль-Мавасиф, но не напали на слух о ней, и каждый
из них уехал домой больной, и они легли на ложе изнеможения.

А потом кадий кадиев вспомнил о кузнеце и послал за ним, и когда куз-
нец предстал меж его руками, спросил его: "О кузнец, знаешь ли ты
что-нибудь о делах девушки, которой ты указал на нас? Клянусь Аллахом,
если ты не осведомишь меня о ней, я побью тебя бичами!" И кузнец, услы-
шав слова кади, произнес такие стихи:

"Поистине, та, что мной владеет теперь в любви,

Красой овладела всей, другим не оставив!

Глядит, как газель, и пахнет амброй, и солнце нам

Являет; течет, как пруд, и гнется, как ветка".

А потом кузнец воскликнул: "Клянусь Аллахом, о владыка мой, с тех пор
как она удалилась от благородного присутствия, мой глаз ни разу ее не
видел. А она овладела моим сердцем и разумом, и о ней мой разговор и моя
забота, и я пошел в ее жилище, и не нашел ее, и не увидел никого, кто бы
мне рассказал о ней, как будто она погрузилась в пучину вод или ее унес-
ло на небо".

И когда кади услышал его слова, он вскрикнул криком, от которого чуть
не вышла его душа, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, не было нам надобнос-
ти видеть ее!" И кузнец ушел, а кади свалился на постель и впал из-за
девушки в изнеможение, и свидетели, и остальные кадии тоже. И стали хо-
дить к ним врачи, но не было у них болезни, для которой нужен лекарь. А
потом именитые люди пришли к первому кади и приветствовали его и стали
его расспрашивать, что с ним, и кади вздохнул и открыл то, что было у
него на душе, и произнес такие стихи:

"Довольно упреков, хватит боли с меня моей:

Просите за кадия, людьми управлявшего!

Кто раньше меня корил за страсть, пусть простит меня

И пусть не бранит, - убитым страстью упрека нет.

Был кадием я, и рок мне счастье приносил

На всех должностях, и подпись ставил каламом я.

Но вот я сражен стрелой - и нет для нее врача -

Из глаз дивной девушки, пришедшей, чтобы кровь пролить.

Ей равной средь мусульманок нет, что приходят к нам

С обидой, в устах ее сверкает жемчужин ряд.

Взглянул я в лицо прекрасной, и показала мне

Она круг луны, взошедшей средь темноты ночной,

И лик светлый свой, и уст улыбку чудесную

Покрыла краса ее от ног до темени.

Аллахом клянусь, мой глаз не видел подобной ей

Средь всех, что арабом создан и неарабом был.

Прекрасное обещала мне эта девушка

И молвила: "Обещав, исполню, о кади, я!"

Вот сан мой, и вот чем был испытан, узнайте, я.

Не спрашивайте ж, в чем горе, люди разумные!"

А произнося эти стихи, кади заплакал сильным плачем, и потом он издал
единый вопль, и дух его расстался с телом. И когда пришедшие увидели
это, они вымыли его, завернули в саван, помолились над ним и похоронили
его, и написали на его могиле такие стихи:

Собрались свойства влюбленных всех в душе того,

Кто в могилу слег, умерщвленный злобой любимого.

Был прежде он судьею среди тварей всех,

Перо его тюрьмою было мечу в ножнах.

И свершила суд свой над ним любовь - мы не видели,

Чтоб владыка прежде унизился пред рабом своим.

И потом они сказали: "Да помилует его Аллах!"

И они ушли ко второму кади вместе с врачом, но не нашли у него пов-
реждения или боли, для которой был бы нужен врач. И они спросили, что с
ним и чем занят его ум, и кади осведомил их о своем деле, и они стали
бранить и порицать его за такое состояние, и он ответил им, произнеся
нараспев такие стихи:

"Беда моя в ней: хулить меня не надо -

Из рук стрелка я поражен стрелою.

Ко мне невольница Хубуб явилась,

Что дни судьбы считает год за годом,

И с нею девочка, черты которой

Прекраснее луны во мраке ночи.

Красу свою нам, жалуясь, явила

Она, и слезы глаз лились струею.

Слова ее услышал и взглянул я

И заболел от уст ее улыбки.

Ушла с душой моей она - куда же?

А я остался, как любви заложник.

Вот моя повесть - сжальтесь надо мною

И моего слугу судьей назначьте".

И потом он издал вопль, и душа его рассталась с телом, и его обрядили
и похоронили и сказали: "Да помилует его Аллах!" - и отправились к
третьему кади и увидели, что он болен и с ним случилось то же, что слу-
чилось со вторым. И с четвертым было то же самое, и они увидели, что все
судьи больны от любви к Зейн-альМавасиф, и свидетелей они тоже нашли
больными от любви к ней, ибо всякий, кто ее видел, умирал от любви, а
если не умирал, то жил, борясь с волненьями страсти..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот шестьдесят первая ночь

Когда же настала восемьсот шестьдесят первая ночь, она сказала: "Дош-
ло до меня, о счастливый царь, что именитые жители города нашли всех су-
дей и свидетелей больными от любви к Зейн-аль-

Мавасиф, ибо всякий, кто ее видел, умирал от увлеченья ею, а если не
умирал, то жил борясь с волненьем страсти из-за сильной любви к ней, да
помилует их всех Аллах!

Вот что было с ними. Что же касается Зейн-аль-Мавасиф, то она ехала,
ускоряя ход, в течение нескольких дней, пока не проехала далекого расс-
тояния. И случилось, что она выехала со своими невольницами и проезжала
по дороге монастыря, а в этом монастыре был великий монах по имени Да-
нис, у которого было сорок патрициев. И, увидев красоту Зейн-аль-Мава-
сиф, он вышел к ней и пригласил ее и сказал: "Отдохните у нас десять
дней, а потом поезжайте". И девушка остановилась со своими невольницами
в этом монастыре.

И когда она там остановилась и Данис увидел ее красоту и прелесть,
его вера испортилась, и он пленился ею и стал посылать к ней с просьбами
патрициев, одного за другим, чтобы подружиться с нею, и каждый, кого он
посылал, впадал в любовь к ней и соблазнял ее, а она извинялась и отка-
зывалась. И Данис все посылал к ней одного за другим, пока не послал к
ней сорок патрициев, и каждый из них, увидав ее, привязывался к ней лю-
бовью и усиленно ее уговаривал и соблазнял, не называя ей имени Даниса,
а она отказывалась и отвечала им самыми грубыми словами.

И когда истощилось терпение Даниса и усилилась его страсть, он сказал
про себя: "Говорит сказавший поговорку: "Почешет мне тело только мой но-
готь, и не побегут для дел моих ничьи, кроме моих, ноги". А затем он
поднялся на ноги и приготовил роскошное кушанье и понес его и поставил
перед Зейн-аль-Мавасиф (а было это в девятый день из тех десяти, которые
Зейн-аль-Мавасиф уговорилась провести у Даниса для отдыха). И, поставив
перед ней кушанье, монах сказал: "Пожалуй во имя бога - лучшая пища -
та, что нам досталась". И девушка протянула руку со словами: "Во имя Ал-
лаха, милостивого, милосердного!" - и стала есть со своими невольницами.
А когда она кончила есть, монах сказал ей; "О госпожа, я хочу сказать
тебе стихи". - "Говори", - молвила девушка. И Данис произнес такие сти-
хи:

Пленила ты сердце мне ланитой и взором,

О страсти к тебе гласит и стих мои в проза.

Ты бросишь ли страстью к тебе изнуренного?

С любовью борюсь своей и в сонных я грезах.

Меня ты не оставляй безумным, поверженным,

Забыл я и монастырь и жизни услады.

О нежная ветвь! В любви дозволила кровь пролить

Мою! Пожалей меня и жалобам внемли".

И, услышав эти стихи, Зейн-аль-Мавасиф ответила на его стихотворение
таким двустишием: