тошноты голосом говорила принцесса, - верни мне Юхани и разберись со своей
куколкой...
ты, моя королева, увидела во мне мужчину, а не просто преданного оруженосца!
клинок ответил наливающимся яростным жаром. Моя королева, видите ли! И это
тогда, когда Юрг, может быть, горит заживо в этом Аду! И опоздай она со
своими сапожками...
слышим, бархатистый, завораживающий. - У тебя будет все - и сын, и власть, и
вечная красота... Но сейчас - сейчас позабудь об этом...
она. - И лучше всего - рукояткой. Как бы ухватить поудобнее..." Оружие в
руке налилось свинцовой тяжестью.
когда внезапно видишь на краю пропасти человека.
и сузившиеся до щелок бесцветные глаза - глаза самого меткого стрелка.
лиловые молнии, свиваясь в ослепительный жгут, слетели с трехгранных лезвий
и заполнили весь корабль беззвучной мертвенной вспышкой. Может быть, был
гром. Она не слышала. Она вообще больше ничего не слышала. Она не ощутила
хлесткого удара по щеке, только покачнулась, бессмысленно глядя перед собой
на плавающее в каком-то сероватом облаке лицо принцессы с гневными ломкими
губами, шевелящимися в потоке неслышимой брани.
чуть поодаль - хрустальную цепочку. Не отдавая уже себе отчета, что и зачем
она делает, девушка наклонилась и окунула ладони в этот летучий прах.
серой пылью на них. Ей казалось, что она плывет в этой густой, звенящей
тишине.
слегка споткнувшись на пороге, вышла из корабля, тихо и безучастно
скользнула мимо них, неся на ладонях что-то невидимое, и исчезла в
неподвижной зелени рощи, замершей в предгрозовом оцепенении.
впились в ладони.
проговорил Флейж.
рыцарь Рахихорд, опираясь на самодельный посох, медленно подымался, чтобы
стать с принцессой лицом к лицу. - Не забывай, что ты на нашей дороге -
только гостья, а та, на которую ты собираешься поднять руку... Ты знаешь,
кто она.
Пока на этой вашей проклятой земле не отыщется мой сын...
над поляной, канула в глубину рощи.
зубы. - Если и он откажется помогать мне...
только что выуженным из очередного мешочка, издал торжествующий вопль и,
точно оттолкнувшись от подкидной доски, одним прыжком очутился в центре
поляны.
рощу. - Сибилло вспомнило! И видение было, было, было!
видений, и сокровищница князей нашей дороги открылась ему!
древняя мудрость: каждому свое! А тебе, повелительница чужедальней дороги, -
добавил он уже не таким патетическим, а почти будничным тоном, - тебе твое,
женское. Потому-то все женщины и не любят глядеть в волшебную чашу, что она
открывает самое заветное желание. И тогда на дне, сверкающем чистой влагой,
является алая тряпка или смазливая мордочка безусого юнца. Ну как, достанет
у тебя смелости поглядеть вот тут, при всех, в этот священный сосуд?
чашечкой, выточенной, по-видимому, из бивня единорога и оправленной в
тусклое олово. Но сейчас, покоясь на простертой ладони древнего шамана,
величественного как друид, она неуловимо мерцала, завораживая воображение.
Ты пытаешься очернить меня перед моими воинами, отставной чародей. Зачем?
такую лучезарную красоту, коей наделило тебя твое солнце, очернить
невозможно. Подтверди мою правоту, достойный рыцарь! - обратился он к
Рахихорду, взиравшему с восхищенным изумлением на столь высокое
профессиональное мастерство.
одеяния.
потерянного младенца - там, где он сейчас находится?
рощи, отвел руку:
вода. Достойный Рахихорд, вели своему сыну принесть свежайшей воды из
родника, да чтобы ни чутеньки мути или песка ручейного... А, да вот и он. Не
вода ли у тебя, травяной кудесник?
над головой - солнечный лучик оживил тусклое олово нехитрых инкрустаций.
же, экспромтом, разливался по роще. Шаман царственным жестом протянул чашу
принцессе:
и поднесла, к губам.
дыша следили за ней, ожидая какого-то чуда. Но она наклонялась все ниже,
ниже, пока чаша не выпала из ее рук, а она сама, скорчившись, не застыла на
лесной траве. Что-то наливалось в ее теле смертной мукой - не она сама, а
что-то постороннее; чужеродное, сросшееся с нею каждым нервом. Неощутимое
прежде, это нечто сейчас умирало, наполняя ее болью, пронзительной до
немоты. И она чувствовала, что умирает вместе с ним. Жизнь сочилась через
каждую пору ее тела, уходя вместе с болью и оставляя невысказанную горечь о
том, что ей никогда больше не целовать теплую головенку Юхани, никогда не
видеть зеленых равнин Джаспера, никогда, никогда, никогда не почувствовать
нежности рук, любимых с первого прикосновения...
испытывают только женщины после родовых мук, - блаженство невесомости и
отрешения от любых страданий. И когда появились руки - те самые руки,
которых почему-то так долго не было, она даже не удивилась...
тихонечко покачивая на руках задремавшую жену. - И в первую очередь вы,
уважаемые обитатели этих райских кущ. Ну разве можно было разыгрывать весь
этот спектакль, не предупредив зрителей? Да еще секунда, и вас изрубили бы в
капусту!
бессмертно.
внимания, не догадываясь о том, что, утратив снизошедшее на него вдохновение
волхва, он снова стал похож на старого общипанного журавля. Рахихорд не
упустил возможности вставить шпильку: