рослый тридцатилетний щеголь с пышными усами был красив, глядел орлом, но
произвел на Саймона неприятное впечатление своей заносчивостью и чванным видом.
Глаза у него были черными, и Саймон не без тайного злорадства решил, что этот
племянник не унаследует трон ад-Динов. По-настоящему звали его вовсе не Масрур,
но царственный дядюшка иначе к нему не обращался. Конечно, Азиз ад-Дин Абдаллах
не был халифом ар-Рашидом и не правил в Багдаде, но у него были Басра и свой
эмират. И он желал, чтоб визирь отзывался на имя Джафара, а начальник личной
стражи - на имя Масрура. И все исполнялось по его желанию.
оба - персонажи сказок "Тысячи и одной ночи". Масрур по совместительству
выполнял обязанности палача.
(там были свои опытные офицеры), сколько находился у дяди на побегушках. Вот и
сейчас, расправив широкие полы джуббы, Абдаллах поднял руку, метнул на
племянника пристальный взор и важно, неторопливо произнес:
За моей подписью, разумеется. Сообщи, что наш гость исполнил все, что ему
повелели, и исполнил самым наилучшим образом. Еще сообщи о моей покорной
просьбе: я желаю, чтоб он провел десять дней в моем дворце. Все!
Хорошо быть эмиром, черт побери!"
неприязнь была взаимной. Он повернул было к дверям, но Абдаллах снова поднял
руку.
Большой Купальне, с почетным караулом у дверей. Пусть Салих подготовит девушек,
цветы, фрукты, благовонные масла и напитки. Первой танцевать перед гостем будет
Нази.
взгляд и вышел вон. А Саймон, потягивая шербет, стал размышлять о влиянии
прогресса на традиции, обычаи и средневековые нравы. Вот хотя бы этот Салих
аль-Ямани... Он надзирал за гаремом эмира и девушками-плясуньями, а значит,
считался главным евнухом. Именно считался, однако евнухом, разумеется, не был.
Была у него супруга, и не одна, и даже не только супруги, но и любовницы, так
что Салих мог постоянно обогащаться новым опытом, передавая его одалискам
эмира. Конечно, в теории; при исполнении служебных обязанностей он глотал
импотекс, крохотный синий шарик с белой полоской, и вырубался на сутки. Это
средство, запатентованное "Секси Мэдисин" полтора столетия назад, пользовалось
колоссальным спросом в Мусульманских Мирах.
Аллаха, но и в них можно встретить гурию. Особенно там, у Большой Купальни. -
Абдаллах величественно повел рукой и направился к дверям меж витых, украшенных
мозаикой колонн.
потом решил последовать хозяйскому совету. Он вышел в сад и пустился в
странствия по узким дорожкам, то выложенным звездчатыми изразцами, то
засыпанным песком, то сиявшим мраморной белизной или алым заревом родонита. Над
ним шумели пальмы, свежий морской ветер разносил аромат цветущих кустов
жасмина, а за стеною зелени вздымались купола и минареты сказочного дворца. У
самой высокой башни повисло облако, и Саймону почудилось, что из-за него
вот-вот покажутся двое влюбленных на ковре-самолете или сам Аладдин, оседлавший
косматого грозного джинна.
обнаружилось круглое обширное строение, увитое плющом, к которому примыкал
весьма внушительный бассейн. Тут царила суматоха: вереницы девушек несли
кувшинчики и кувшины, чаши и блюда, подносы с чем-то ярким и ароматным,
цветочные гирлянды и такое количество полотенец, будто им предстояло купать
слона. Саймон узнал Нази, Айшу, Камару и Хаджар. Вероятно, остальные
девушки-плясуньи были где-то неподалеку и готовились усладить его танцами.
эмировых стражей в блестящих шлемах и с саблями наголо, но пояса их оттягивали
вполне современного вида разрядники. Перед шеренгой воинов, в сиянии одежд и
орденов, прогуливался Масрур, бросавший на девушек волчьи взгляды. Левая бровь
его была приподнята, правая - опущена, а усы казались наконечниками двух пик.
строение, спросил:
салют тоже ожидается?
эфесом сабли и нехотя процедил:
пользовались благосклонностью у женщин; и ремесло у них было фактически
одинаковым - охранять и защищать. Чья же вина, что Ричард Саймон преуспел в
этом занятии гораздо более красавца Масрура? Ведь сказано в суре третьей:
Аллаху принадлежит то, что в небесах, и то, что на земле. Значит, и судьбы
людские!
груди Масрура, по сабле, изукрашенной брильянтами, и был он столь красноречив,
что у племянника Абдаллаха гневно встопорщились усы.
поясницы. Но если хочешь, можешь заглянуть в купальню и насладиться танцами, а
заодно потереть мне спину.
запястья и лодыжки, но груди полные и тяжелые, как виноградные гроздья.
Вероятно, ее обучали искусству любви; невзирая на молодость и невинный вид, она
могла дать сто очков вперед любой из девушек Саймона - кроме, быть может,
многоопытной Долорес Чинта. Обстановка тоже способствовала всяким играм и
развлечениям: в спальне царил таинственный полумрак, постель была мягче
лебяжьего пуха, в парках, окружавших дворец, заливался соловьиный хор, а в
широкие арочные окна заглядывал любопытный Арафат, местная луна, золотистая и
блестящая, как кожа Нази.
благосклонностью эмировых гостей или оставить их поститься - до той поры, пока
не прибудут они в сад Аллаха, где, как известно, тоже встречаются гурии. Выбор
из этих двух вариантов зависел от Нази, хотя ее господин мог намекнуть насчет
кого-то из гостей - но лишь намекнуть, а не приневолить. У арабов женщин
уважали гораздо больше, чем на Уль-Исламе и даже в цивилизованной и вполне
благополучной Сельджукии. Так что Нази была сейчас с Ричардом Саймоном по
собственной воле, и в ласках ее не чувствовалось принуждения. Совсем наоборот!
Они согревали Саймона гораздо лучше, чем теплые воды купальни и ароматные
притирания, и он ощущал, как покидает его холод, бессильный перед нежностью
Нази. Соловьиные трели еще не смолкли, еще не добрался до зенита Арафат, а
Саймон уже позабыл о бану сулайм и бану килаб, об утонувшем верблюде,
оскверненном источнике и взорванной бомбе. Ему было тепло - пожалуй, даже
жарко.
поинтересовался:
же нежны? Эмир сказал, что они обидятся, если я буду к ним невнимателен... Но
будь моя воля, я бы провел все эти ночи с тобой.
как блестят в полутьме ее глаза.
но я - лучше всех!
дотянуться руками.
и давясь смехом. Он поймал ее ладошки и прижал к себе - где-то в области паха.
способной ученицей!
одеваться? Искусству соблазнения мужчин?
Саймона.
живот. Потом наклонилась и стала покачиваться из стороны в сторону, так что
напряженные соски скользили по губам Саймона. - Ну, какую ты поставишь мне
отметку?
вишенку. - А вот что касается истории...
расхохоталась. - Историей! Надо же! В постели!
другой. Стерпеть такое было трудно, но он держался. Он надеялся выяснить некий
факт, но подбираться к нужному вопросу полагалось не спеша - так, как кот
подбирается к мышке.
поучительного. И много забавного! Вот, например - твои глаза темны, как
аравийская ночь, а мои похожи на дневное небо... Почему? Кто знает?
колумбийский сакс, а я - дочь благородного арабского племени! Что, съел? - И