Причем не только собой, но и жизнью единственного сына.
надрыве.
глядя с высоты, как бывший великий корчится, словно полураздавленный
червяк.
сказал он. - Первая реакция может быть самой нелепой и самой опасной.
Эмоции, эмоции... Вы успокойтесь, поразмыслите, а утречком я к вам зайду.
Позвоню и зайду.
Вам, я погляжу, нездоровится? - участливо осведомился он. - Водички
принести?
шевельнуть, и только косо боднул головой.
будете. Дверь захлопывается, да? Тогда не провожайте меня, отдыхайте. До
завтра, Эммануил Борисович. Не расхворайтесь, смотрите.
перед глазами бушевала черная метель.
некий стеклодув-садист виртуозно выдувал прямо Вайсброду внутрь длинный
пузырь расплавленного стекла. Вайсброд все понял и даже не сделал попытки
встать и добраться до лекарств. Нитроглицерин, сустак форте, нитронг мите...
какие пустяки. Третий инфаркт. Вот и чудесненько.
Никуда я не уехал, мы ведь с тобой, девочка, всегда это знали. Умираю, где
жил.
он.
разбегались круги по воде.
говорили они в детстве. Восемь беспланетных, абсолютно изолированных
голубых гигантов в Малом Магеллановом Облаке, чье исчезновение не
скажется даже на структуре интегрального гравиполя Галактики и не поведет к
сколько-нибудь значимому изменению траекторий звезд. И, что особенно
ценно, две сытные, наваристые черные дыры относительно неподалеку - одна
близ Мю Змееносца, другая на полдороге от Солнца до Спики. Самые
тщательные прикидки не давали ни малейшего повода для опасений; насколько
вообще можно просчитывать будущее, настолько оно было просчитано, и в
пределах допустимых погрешностей Симагин видел, что исчезновение этих
объектов не повлечет никаких нежелательных последствий ни для Вселенной в
целом, ни для какой бы то ни было, сколь угодно дробной, ее части. Но что
было делать с этой прорвой доступной энергии, он пока не знал.
сознательно накидал улики с ошибками и неувязками. Тут не было никакого
просчета, никакой небрежности или халатности с его стороны - был четкий и
остроумный план. Что ему было бы с того, что версия виновности Симагина
выстроилась бы неуязвимо? Что с того, если б все факты сходились в один
фокус, а не противоречили друг другу загадочным образом? Именно эти
противоречия обеспечили такой широченный веер разнообразных последствий,
что взять ситуацию под контроль становилось труднее и труднее с каждой
минутой.
сам убивая людей. Только надежда как следует потрепать меня, обескровить,
обессилить, надолго вывести из строя соблазнила его пойти на риск. Опасность
непредвиденных последствий довольно-таки абстрактная, а ставка - видимо,
весьма высока, хотя почему он так на меня взъелся - ума не приложу... Но
получилось, что Кира и Валерий погибли из-за меня. Я не принял его
предложение - и это привело к смерти двух людей. Двух дорогих мне - хотя
и в разной степени, что греха таить, Аси я ему не прощу... двух дорогих мне
людей. А теперь, чем дальше бегут круги по воде, тем больше народу
оказывается в экстремальных ситуациях уже по вполне естественным
причинам, и этот мой гостюшка, я прямо-таки вижу, наслаждается и похихики-
вает от наслаждения, демонстрируя мне, как люди либо погибают, либо
ломаются и становятся мразью. Как побеждают и радуются жизни мрази - и
страдают те, кого я счел бы своими. И каждая смерть или каждый надлом - на
мне. На моей совести. Я еще ничего не сделал, только захотел сделать, только-
только начал делать - а вокруг уже сплелась и продолжает, что ни час, с нарас-
тающей стремительностью все плотнее сплетаться и скручиваться паутина
боли, пелена боли, силки и сети боли, отгораживающие меня от мира,
.высасывающие силы... если не разорвать их в ближайшее время, они меня спе-
ленают намертво, я ни рукой, ни ногой пошевелить не смогу, будет паралич,
как у Бероева... только навсегда.
бросить своих, израненных, погибающих - на произвол судьбы. Чтобы я начал
метаться к одному, к другому, наворотил бы черт знает чего... Киру воскресил
бы, принялся бы с должной кропотливостью восстанавливать стертую из ее
мозга информацию, собирать ее по крохам, потом вкрапливать в ее нейроны...
тем временем - еще пара-тройка трупов и восемь-десять трагичнейших
пожизненных сломов, и все на мне, и я - еще слабее, еле дышу. Бросился туда,
выручил кого-то из последних сил, Вайсброду, скажем, сердце залатал - и
снова наворотил, потому что без настоящего просчета, в истерике и спешке,
каждое вмешательство просто по элементарной статистке будет иметь среди
стремящегося к бесконечности числа последствий по меньшей мере половину
плюс одно последствие, губительное для меня, или, по крайней мере,
присоединяющее свое воздействие на мир к той паутине, пелене, к тому
изолирующему кокону, который и без того вокруг меня ткется не по дням, а по
часам... по минутам... Мука бессилия. Удушить меня задумал гостюшка.
на произвол судьбы, оставить погибать без помощи и без надежды, без помощи
и без надежды... оставить уже погибшими без помощи и без надежды. Хотя бы
потому, что оставить их так - это для меня самоубийство. Не говоря о
моральной стороне дела - вернее, именно в силу моральной стороны дела не
спасти тех, кто пострадал из-за меня - значит, поставить на себе крест. Я
никогда не выберусь обратно в реальность. Меа кульпа, меа максима кульпа... и
шабаш. Паралич от вины. Горе от ума у нас уже было в классике... да и без
классики, в реальной жизни, тоже хватало... а вот до паралича от вины -
покамест никто не допер. У нас все правые, виноватых нет. Мой приоритет.
растекся бы по полу камеры малоаппетитным и ни на что не способным
студнем.
бы человечество состояло только из подвижников и праведников, оно вымерло
бы, ибо ни один подвижник ни в чем не может договориться ни с каким
другим... До чего он к утру дойдет? Ведь он уже почти уверен в моей
невиновности - а его за руки, за ноги тянут меня немедленно засудить. А
Бероев? Ну кагэбэшник, подумаешь - но ведь нарочитых, сладострастных,
корыстных подлостей не творил, только то делал, что было необходимо по
долгу службы, да еще и старался, насколько сил и разумения хватало, делать
это помягче... мой же человек-то, мой! А благородный, блистательный
Аристарх? Что с ним стало, Господи ты Боже мой! И что еще станет... что еще
он сам с собой сделает... А сын его, а милая Верочка? Спасать их, спасать!
удавит. Нужна некая комбинация, которая принципиально изменит положение в
целом, а уж это изменение, в свою очередь, автоматически должно дать веер
локальных побед. Один, только один удар у меня в запасе - и либо пан, либо
пропал. Либо я этим ударом выручу всех - либо грош тебе цена, Симагин.
Отваливай в свой спокойный слезливый паралич. Ася только плюнет вслед
воспоминанию о тебе; и будет права.
валандалась бы с пожилым и уже, в сущности, занятым мужиком, а хорошего
свободного парня получила... Или буду к сыну ревновать?
проявится. Конечно, не было никакой уверенности, что именно сегодня он
зайдет - он же сказал вчера: завтра или послезавтра - но она все равно ждала
и очень нервничала. С сыщиком ей удалось изобразить олимпийское
спокойствие, она даже не попыталась спросить его о чем-нибудь - но сердце
грозило выпрыгнуть из горла и лягушкой поскакать по полу коридора, потому
что ведь что-то серьезное происходило с Андреем, а возможно - уже и с
Антоном, а она знать не знала, ведать не ведала и даже гадать боялась, чтобы не
довести себя до полного умоисступления. Повторяла только, как заклинание,
потому что, на самом-то деле, это и было заклинанием охранным, оберегом:
Антон - жив... Антон - жив... Вот ось вращения мира. Ася и была мир. Все
остальное - лишь вихри вокруг вращения. И был еще Симагин, который этот
мир согрел. А никаких следователей я не боюсь. Он сказал не бояться - я и не
боюсь.
выговаривала в душе то ли Симагину, то ли кому-то о Симагине. Ну конечно.
Что с Симагина взять! Только лишняя головная боль. За него теперь еще
переживай! Будто мне переживать больше не за кого! Теперь, когда за Антона
Эриксон Стивен
Белов Вольф
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Марко Джон