несомненно, и носила название Голландский Холм. Сейчас они стояли посреди
квартала, перед Особняком. Удивительное дело: дом, пустовавший, видимо,
уже много лет, почти не пострадал от рук вандалов. А ведь когда-то,
подумал Джейк, это _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ был особняк, где со своими
многочисленными чадами и домочадцами жил, допустим, какой-нибудь
состоятельный негоциант. В те давно минувшие дни дом, должно быть,
исправно белили, но теперь он был неопределенного грязно-серого цвета.
Давно повышибали окна, размалевали аэрозольными красками облезлый
штакетник - но сам Особняк стоял нетронутый.
сгинувшего дома, - вырастал он из бугристой земли захламленного дворика,
залитого горячим светом, и Джейку ни с того ни с сего представился
прикинувшийся спящим злобный и опасный пес. Крутая крыша Особняка нависала
над покоробленными, занозистыми досками парадного крыльца, как насупленные
брови. На окнах без стекол (в некоторых, точно полоски омертвелой кожи,
еще висели древние портьеры) - покосившиеся ставни, в прошлом зеленые.
Слева от здания отставала не первой молодости деревянная решетка, которую
ныне удерживали не гвозди, а стелющиеся по ней пышные плети безымянных и
непонятно почему вызывающих омерзение вьющихся растений. Джейк заметил две
таблички - одну на лужайке, другую на двери - но разобрать, что на них
написано, со своего места не сумел.
насторожился и внимательно следит за ним; эта настороженность дымком
курилась над досками и горбатой крышей, потоками изливалась из черных
оконных впадин. Мысль о том, чтобы приблизиться к этому жуткому месту,
страшила; мысль о том, чтобы _в_о_й_т_и_, наполняла мальчика невыразимым
ужасом. Но деваться было некуда. Джейк расслышал басистое сонное жужжание
- так гудит в жаркий летний день пчелиный улей - и на миг испугался
обморока. Он закрыл глаза... и его голову заполнил _т_о_т_ голос.
Башни, в пору своего Извлечения; будь честен и прям, будь стоек и
терпелив, приди ко мне".
Джейк вновь открыл глаза и увидел, что он - не единственный, кто чувствует
энергетику и пробуждающееся сознание дома. Эдди явно хотелось отойти от
забора; он повернулся в сторону Джейка, и тот разглядел под зеленой
косынкой парнишки его глаза - большие и тревожные. Старший брат схватил
Эдди и толкнул к заржавленной калитке, однако слишком уж вяло и неохотно
для полноценной подначки; каким бы бестолковым и тупым ни был Генри, ему
Особняк нравился не больше, чем Эдди.
не мог разобрать, о чем они говорят, но голоса звучали испуганно и
тревожно. Джейк вдруг вспомнил, что сказал ему во сне Эдди: "Только помни:
здесь опасно. Будь осторожен... и не зевай".
настолько, что Джейку удалось разобрать слова. "Может, хватит, пойдем
домой, Генри? А? _П_о_ж_а_л_у_й_с_т_а_. Мне тут не нравится". Тон был
молящий.
Генри не только снисходительность, но и облегчение. - Хрен с тобой, айда.
за покосившимся шатким забором, к мостовой. Джейк попятился, отвернулся и,
уставясь в витрину захудалой лавчонки, именовавшейся "Комиссионный", стал
следить, как Эдди и Генри - смутные призрачные отражения, наложенные
поверх древнего пылесоса "Гувер", - переходят Райнхолд-стрит.
когда ребята очутились на том тротуаре, где стоял Джейк.
теперь уж не поручусь. Ей-богу.
вслед быстрый взгляд. Мальчики удалялись по тротуару той же дорогой, что
пришли. Увалень Генри брел, едва переставляя ноги, обутые в говнодавы со
стальными носами, и сутулясь, как человек много старше его лет, а рядышком
шагал Эдди - парнишка в отличие от брата двигался ловко, с безотчетной
грацией. Мирно слившиеся длинные тени бежали за ними по мостовой.
мощной волной, что мальчику почудилось - она сомнет его. - Поужинают,
сделают уроки, поспорят, что смотреть по телеку, и лягут спать. Может,
Генри дрянь и хамло, но они, эти двое, живут своей жизнью - нормальной,
обычной, понятной жизнью... и сейчас возвращаются в нее. Интересно, они
хоть понимают, какие они счастливчики? Эдди - пожалуй".
- шелест, шорохи, порывистое дуновение.
пускай. Ясно? Не подпускай его ко мне.
разберусь.
руку с заостренной палочкой, словно оценивая, хорошо ли та заточена. Затем
опустил руку и провел на влажной земле темную прямую линию.
псих ненормальный.
длинная темная межа - что-то вспарывало зеленый ковер, прокладывая борозду
прямо к кольцу камней.
придется отвлечь его.
факира. Руки, сжатые в твердые коричневые кулаки, были прижаты к щекам.
Глаза горели.
ЖИВЕЙ ДАВАЙ! ДУЙ, КАК НА СВОЕ ДЕНЬРОЖДЕНЬЕ!
круговину, дождь усилился. Сюзанне только-только хватило времени понять
безжалостную, ядреную, несомненно мужскую суть этого существа (словно в
ноздри ей ударил крепкий запах можжевеловой настойки, от которого на глаза
навертываются слезы), и демон стрелой метнулся к центру круга. Зажмурив
глаза, молодая женщина потянулась к нему - не руками, не мыслью, но всей
своей женской силой, силой самки, таившейся в самой глубине ее "я":
- саднящее желание: настойчивое, напряженное, как тугая пульсирующая
артерия. Демон прыгнул на Сюзанну, как насильник, выскочивший из зева
узкого проулка.
нее на животе и на груди разгладилось и вдруг начало само собой рваться в
клочья. Сюзанна слышала тяжелое дыхание, но откуда, с какой стороны оно
идет, определить было невозможно, точно спариться с ней решил сам воздух.
м...ла у меня аккурат там, где... где надоть! Валяй дальше, Эдди! Тащи
мальца! Тащи... - В нежную плоть между ног Сюзанны толчками рвался холод.
Она застонала, опрокинулась на спину... потом оперлась на руку и с вызовом
прянула вперед и вверх. - _Т_а_щ_и _е_г_о _с_ю_д_а_!
еще один быстрый взгляд, полный беспросветной боли и еще более
беспросветного страха, Эдди, намеренно повернувшись спиной и к ней, и к
стрелку, вновь бухнулся на колени. Не обращая внимания на холодные капли,
падающие ему на руки и за ворот, он вытянул вперед руку с заостренной
палочкой, временно превратившейся в карандаш, и палочка задвигалась,
выводя линии и углы, вычерчивая контур, который Роланд сразу узнал.
Повернувшись на ржавых скрипучих петлях, калитка медленно отворилась. За
ней оказалась неровная кирпичная дорожка. Дорожка вела к крыльцу. Крыльцо
- к двери. Наглухо забитой досками.
точки где-то у самого горла. Между выпирающими кирпичами дорожки проросла
сорная трава. Мальчик слышал, как она шуршит о джинсы. Все пять его чувств
словно подкрутили на пару делений. "Но ведь на самом деле ты туда не
пойдешь, а?" - спросил панический голос у него в голове.
мальчику совершенно разумным: "Все на свете служит Лучу".
Орловский Гай Юлий
Афанасьев Роман
Лукин Евгений
Емилина Ника
Херберт Фрэнк
Сапковский Анджей