чересчур холодным.
лишь потом жена, и я помню об этом. Это для меня большая честь.
окажу честь твоей постели?
я, - но, как мне представляется, я могу от тебя этого потребовать.
Есть некоторые вещи, которые даже ты не в силах потребовать.
объяснять, что не желает меня, что его тошнит при мысли обо мне, - Той,
чье лицо превращает людей в камень, Той, которая убивает одним взглядом. И
я принадлежала Вазкору, он фактически так мне и сказал.
твое нежелание. Спокойной тебе ночи, муж мой.
женщины и отвели меня в мои новые покои, которые были не эзланнски
черными, а бело-зелеными с золотом. Там я положила в металлическую
шкатулку его свадебный подарок - большое ожерелье из сплетенного серебра и
золота с нефритами в виде львов.
головы и уснула.
диктовалось традицией. И смотреть, сидя рядом, множество представлений, и
он вежливо спрашивал меня, что именно танцорам, или актерам, или
жонглерам, или фокусникам показать мне. Одно время я боялась этих
представлений, ожидая, что здесь гниль проявится сильней всего, но видела
только прекрасное - женщину, превращавшуюся в самоцвет, двух
львов-альбиносов, на спинах которых двое юношей-альбиносов сплетали свои
тела в самые невероятные узлы. Звучала также и музыка, сложная и мягко
вибрирующая, медленная мелодия, терпеливо извлекаемая из округлых животов
струнных инструментов и раструбов серебряных рожков.
сидели достаточно близко, но во дворце жили врозь, не обмениваясь ни
словом, за исключением тех формальных слов, какие должны были произносить
ради его народа. Я заставала его в огромной библиотеке дворца, заполненной
прекрасными книгами с картинками и переплетами из золота с самоцветами, но
когда я заходила, он уходил. Сперва я думала, что у него никогда не было
женщины, и, возможно, из-за этого-то он и страшился меня, но позже узнала,
как всегда можно узнать из сплетен людей общины, что две-три из маленьких
прекрасных, похожих на ланей, дворцовых служанок в то или иное время
доставляли ему удовольствие.
времени, ни личности, чтобы вызвать такое чувство пустоты. В своих снах я
тосковала по Вазкору, по телу и силе Вазкора, страстно желала причинить
ему боль, наказать и уничтожить его, мечтала использовать его так, как
мужчина использует женщину - унизить его, и наконец стать его рабой. Но
проснувшись, я думала о своем муже-Джавховоре, имени которого я не знала.
Думала о нем рядом с ним на колеснице, чувствуя легкую внезапную дрожь от
холода, пробегавшую иной раз по его телу, - и жаждала согреть его своим,
ласкать его волосы и гладкие щеки, и пойти с ним во дворец, и поговорить с
ним, и убедить его спеть мне, как он пел со своими девушками с глазами
ланей.
чтобы схватить и заменить своего повелителя.
народ мог порасшибать носы об пол передо мной, я отыскала Опарра.
больше не доверял мне, ибо я написала: "Ты знаешь, что Джавховору известно
о твоей Силе? Ты понимаешь, что он догадывается о твоих честолюбивых
устремлениях? А он не дурак".
тихо передал мне:
идут к ней, вместо того, чтобы бежать от нее. От того, кто продолжает идти
к смерти, нетрудно избавиться".
поклонился и повернулся, готовый уйти.
остановился, с любопытством посмотрев на меня.
похолодевшими и одеревеневшими. - Ты, должно быть, понимаешь это... твои
шпионы... не знаю, смогу ли _я_ тебе помочь - не думаю, что мне удастся -
но ты наверняка можешь помочь себе сам, сейчас, пока еще не слишком
поздно.
отпарировал он. - Несколько непрактично.
сознанием смерти. Для смертного эти вещи не столь важны, богиня.
такие тонкие косточки... Он отпрянул; затем, поправляя мой непроизвольный
жест, на мгновение взял меня за руку, а затем отпустил ее.
смогла здесь почитать.
волю, но была не в состоянии это сделать.
в дверях комнат, где он сидел, не ведая обо мне.
время.
Кожа моя покрылась потом, ночная сорочка и маска для сна пропитались им.
Долгое время я лежала, пытаясь успокоиться, а потом уселась на постели,
чтобы подняться. Бледная комната накренилась, и казалось, что табун белых
лошадей нес ее, словно колесницу вокруг и вокруг Скоры - моей постели. Я
снова легла, и все тело у меня ныло и дрожало. Тогда я поняла, что
заболела, и не могла понять отчего. Мое тело, такое сильное и
самоисцеляющееся, что пережило даже смерть, наконец предало меня,
поддавшись какой-то лихорадке от холодной погоды. У меня хватило ума
нажать резной цветок у постели для вызова женщин, но после этого я мало
что помню. Вроде бы собрались лекари, не смевшие прикоснуться ко мне и
предписавшие много одеял и жаровни вокруг постели, но это не принесло
никакой пользы. Помню, мельком видела Опарра, беспокойного и смущенного,
наблюдавшего за мной, полагала я, для гарантии, что я не буду в бреду
возводить какую-то клевету на Вазкора. Он был мне решительно ни к чему, и
я, наконец, заставила его понять, что не потерплю его присутствия рядом с
собой.
к самой себе. От меня мало что осталось. Кожа сделалась дряблой и
изношенной, как у старухи, и мысли путались в голове.
запорхали, словно птицы, и исчезли, а рядом со мной стоял мой муж. С его
приходом голова моя, казалось, прояснилась. Он положил свою маску у
постели и был очень бледен. Мне на мгновение подумалось, что это от заботы
обо мне. Но это было глупо.
мне никто этого не сказал.
не узнавала.
всякая смертная, может заболеть.
никаких сомнений нет и в помине. Опарр днем и ночью возглавляет всеобщие
молитвы за тебя. Женщины терзали себе волосы и грудь ради тебя, и каждое
утро отправляли на заклание черного быка.
он не высвободил, и я не отпускала его.