Чтение 55–й страницы книги ~Солнечные стрелы~

оленейским смехом, шагая мимо изумленно глазеющих на него евнухов.

***

Он не ожидал, что сумеет проникнуть в храм с такой легкостью. Два
обалдуя-северянина, на этот раз торчавшие у ворот, не обратили на него
никакого внимания.

Комнатушка жрицы была пуста. Он двинулся дальше, положась на свою
интуицию, и не прогадал. Она привела его в комнату, пропахшую резкими
запахами чернил, уставленную стеллажами, на которых валялись вороха
потемневших от времени свитков. Стол, стоявший в центре ее, освещался
парящим в воздухе подобием шара, он сиял ясно и ровно, без блеска. Жрица
сидела под этой магической звездочкой, вглядываясь в пергамент,
развернутый перед ней и усыпанный таинственными значками. Пальцы ее
сжимали перо.

Она подняла голову и некоторое время сидела неподвижно, не замечая
незваного гостя, поскольку вошедший стоял у нее за спиной. В ее позе не
ощущалось никакого уныния.

Потом жрица левой рукой начертила в воздухе несколько замысловатых
иероглифов, принявших форму красно-золотистого языка пламени. Этот
огонек, отделившись от бледной ладони, повис в пустоте. Она внимательно
осмотрела образовавшуюся субстанцию, начинавшую понемногу расслаиваться
на отдельные нити, и пренебрежительно махнула рукой. Огонек, порхнув из
стороны в сторону, опустился на испещренный значками кусок кожи и затих
там, словно птица в гнезде. Корусану показалось даже, что он различает
клювик и крылья.

Дрожь пробежала по спине, заставила его вспомнить, где он находится.
Ему часто приходилось видеть, как работают маги, может быть, чаще, чем
следовало. Но то, что происходило сейчас, выглядело слишком безобидно и
не шло ни в какое сравнение с нервными, суетливыми пассами колдунов
Оленея.

Жрица улыбнулась и поднесла перо к чернильному камню. Затем принялась
писать, делая это быстро и четко, как человек, привыкший к подобным
упражнениям. Судя по всему, охранница снимала копию с древнего
манускрипта. Он узнал характерные буквы письма Гилени, но смысл ровных
размашистых строчек ускользал от него.

Он сделал шаг и навис над ее плечом, двигаясь бесшумно, как и
положено оленейцу. Она ощутила его присутствие, однако ничуть не
встревожилась или ничем не показала этого. Корусан не любил варьянцев,
но ему невольно нравилась в них эта черта. Они никогда не пугались, не
вскрикивали, не хватались за мечи даже в случае появления реальной
опасности. Возможно, корень их безмятежности таился в том, что многие из
них знали магию, и это знание давало им ощущение собственной
неуязвимости.

Корусан быстро обогнул стол и застыл перед ней, разводя в стороны
руки, чтобы она видела, что он пришел с миром.

- Кто? - гневно воскликнула она и осеклась. Ее губы сжались в одну
линию. Следующая фраза прозвучала глухо и безразлично: - Скажи ему нет.
Я не приду к нему. Даже если ты принес мне официальный императорский
вызов. Корусан ничем не выказал своего удивления.

- Он вовсе не вызывает тебя. Сейчас он развлекается со своими леди.

Он недооценил эту женщину. Отравленная стрела не достигла цели. Она
даже не изменилась в лице, но все же встала и вышла из-за стола.

- Тогда зачем же ты здесь?

Неожиданность. Она была ниже его, хотя казалась высокой. Ее выдержка
вызывала невольное уважение. Корусану начинала нравиться эта женщина с
Островов. Он неопределенно пожал плечами.

- Я подумал, тебе хочется знать, что происходит с ним.

- Почему? С какой стати тебя заботят мои проблемы?

Он сказал половину правды:

- Я не хочу, чтобы одна из тех леди понесла от него. Она ударила его.
Больно. В плечо. Он мог бы легко уклониться, если бы захотел, и она
знала об этом. Она прикусила губу и опустила кулак.

- Когда-нибудь, - сказала она, - ты сам устыдишься своих слов. Он
вновь безразлично пожал плечами.

- У каждого из нас есть свои маленькие слабости.

Она вернулась на свое место и села. Она совсем не боялась его. Это
могло быть отвагой, но могло быть и глупостью. Она взяла перо и
покрутила его в пальцах, но глаза ее неотрывно следили за ним.

- Ты - его тень, - сказала она, - так все тебя сейчас называют.
Скажи, ты следуешь за ним по пятам из любви к нему или потому, что тебе
нравится держать в своих руках его жизнь?

- Я рядовой охранник и слуга императора, - ответил Корусан. - Что
касается внутренних моих побуждений, то нож убийцы мог поразить цель. В
вашей стране что-нибудь знают о людях долга?

- Мы знаем, что Асаниан таит в себе много загадок, и оленейцы - самая
неразрешимая из них. Значит ли это, что ты верен только своему долгу, но
абсолютно свободен в других отношениях?

- Ты верно все понимаешь, - сказал, поклонившись, Корусан.

- Он вряд ли согласится с тобой.

Перо сломалось в сильных и гибких пальцах. Она с большой
осторожностью положила на стол оба обломка, словно боялась причинить им
еще больший вред.

- Что же тебе надобно от меня?

- Понять тебя.

- Зачем?

- Затем, что мой господин тебя любит.

Ее наконец прорвало.

- Прекрати! - Она стукнула кулаком по столу. - Прекрати все это
немедленно. Я сыта по горло уже тем, что он постоянно травит меня и,
видимо, собирается довести до сумасшествия. Я не обязана терпеть то же
самое от его рабов или слуг!

- К вам приходил кто-нибудь еще? - спросил Корусан быстро.

- Нет.

Она обхватила голову руками. Это не было жестом отчаяния или
усталости. Казалось, жрица пытается взять в тиски некую раздирающую ее
силу.

- Уходи, - глухо сказала она.

Он пошел. Она вовсе не собиралась выставить его так скоро. Но он не
был варьянцем и остро реагировал на слова. Вэньи опустила руки. Его тень
ползла через комнату к двери, затем дверь захлопнулась, и тень исчезла.
Она припомнила, как подрагивали его руки, как лихорадочно блестели
глаза. Он болен, подумала она. Он очень болен или прикоснулся к пламени,
в котором сгорает его хозяин.

Она схватила первый предмет, который попался ей под руку, - футляр
для свитков, тяжелый и скользкий. Собрав все силы, она швырнула его в
стену.

Осколки штукатурки брызнули во все стороны, разбитый участок стены
через какое-то время приобрел форму лица. На этом лице горели
янтарно-золотые глаза - львиные глаза, как их везде называли. Прежде она
думала, что такие глаза присущи каждому асанианину, и лишь сейчас
поняла, что это не так. Глаза асаниан были в большинстве своем желтыми,
реже - коричневыми и никогда - звериными.

***

Шайел не выразил большого неодобрения по поводу того, что его будят в
середине ночи, но жрица, выглядывавшая из его постели, крайне смутилась.
Такой пассаж считался в Асаниане грехом, хотя ни в каких уложениях и
уставах не было сказано, что взрослый мужчина должен ночевать один.

Шайел приветливо улыбнулся ночной гостье, пригласил войти, указал на
стул и предложил выкушать чашечку ароматной воды. Последнее предложение
Вэньи отклонила.

- Шайел, - попросила она, - расскажи мне о львиных глазах.

Его собственные глаза выражали удивление. Они были чуть золотистыми,
крупными, круглыми, но вполне человеческими.

- Это марка древней императорской крови, - сказал он.

- Всегда ли? - спросила Вэньи.

Он стащил со спинки стула тунику, накинул ее на себя, налил в чашку
воды и неторопливо утолил жажду. И лишь потом приступил к разговору.

- Говорят, такие глаза встречались когда-то у рабов, в основном у
болезненных и хилых. Что-то такое происходит в крови, и, быть может,
влияет на цвет глаз. Я не знаю. Я не врач и не знахарь.

- А оленейцы? У них тоже существует такое?

- Мало кто знает о них, - сказал Шайел, - но полагаю, что такое
возможно. Они слишком замкнуты в своем клане. Они от меня далеко.

- Что ты знаешь о том, кого называют императорской тенью? Она
упомянула об Эсториане без волнения в голосе и была горда этим.

- А, этот юнец! Он - человек долга. Я полагаю, Эсториан знает, что
это значит.

- Сомневаюсь, - сказала Вэньи. - Как ты думаешь, мог ли кто-нибудь из
древнего имперского рода выжить?

- Определенно, - ответил Шайел, не замечая, что завязывает узлом все
чувства Вэньи. - Эсториан - последний из них. Его глаза перейдут к сыну,
и род продолжится, если на то будет воля небес.

- Нет, - сказала Вэньи, превозмогая боль. - Я не имею в виду
Эсториана. Я говорю о других. Разве сестра Хирела не вступила в брак?

- Джания, - пробормотал Шайел. - Она удалилась куда-то на запад, едва
ли не к морю. Но эта ветвь, я слышал, полностью вымерла, и многое
говорит за то.