Чтение 55–й страницы книги ~Давай поженимся~

Он хотел поцеловать ее, но она не далась.

В холле она повернулась к нему спиной прежде, чем он закрыл за собой
дверь.

На дорожке он встретил Ричарда. Ричард взглянул на его лицо, на большой
конверт у него в руке и сказал:

- Храбрости не хватило, а, Джерри? Джерри решил, что предстоит долгий
разговор, и крепче сжал толстый конверт.

- Одно дело, - сказал он, - быть храбрым, когда речь идет о тебе самом, и
совсем другое, когда речь идет о твоих детях.

- Угу, конечно, приятель Джерри, только об этом следовало подумать
немного раньше. Но я заставлю тебя заплатить за все, дружище. Меня словно
обухом ударило, а в нашем обществе принято расплачиваться за причиненную
боль.

- Что ты с ней сделаешь?

Ричард закурил сигарету и впился взглядом в невидимую шахматную доску, на
которой отважно рокировался его противник.

- Не знаю, Джерри, - сказал он, выпуская из угла рта дым и прикрыв от
него один глаз - то ли слепой, то ли зрячий. - Я не спал, у меня не очень
ясная голова.

- Она - твоя жена, - сказал Джерри. - Я провел с ней не один час, и все
это время она считала себя твоей женой. И это твои дети, и это твой дом.

- Премного благодарен, - сказал Ричард. - Mucho gracias, senor . - Он бросил едва начатую сигарету, раздавил ее в
траве и вошел в свой дом, хлопнув дверью. Джерри стоял, застыв, как вор, и
прислушивался. Дом молчал, воссоединение происходило молча, ни звука -
только Цезарь царапал когтями гравий на дорожке, вернувшись после какой-то
неспешной охоты в рощице к своему привычному укрытию в гараже.

Опустив верх своего ?Меркурия?, Джерри ехал домой - свободный. В листве
деревьев над его мчавшейся машиной было много багрянца и золота - рыжие
пятна выскакивали из зелени и летели назад на фоне неба. Грозная Природа
времен его детства, казалось, возродилась; в воздухе был привкус унижения и
позора, но таков же, как ни странно, и вкус вечной жизни. Он обнаружил
Джоффри и маленького Кан тинелли на заднем дворе - они пытались играть в
бейсбол с помощью погнутой пластмассовой биты и мягкого мяча, и прежде, чем
войти в дом, Джерри несколько раз бросил мяч сыну: эти мальчики -
разновидности отринутого им ?я? - были его ангелами-хранителями. Как
хотелось ему, чтобы этот мирный миг длился вечно: стоять бы вот так на
твердой осенней земле, видеть рядом маленькие грязные личики, смотрящие на
тебя без осуждения, и читать на лице сынишки любовь и зависимость, а на лице
соседского мальчика (что было еще убедительнее) - просто уважение к
старшему, взрослому человеку. Но он не мог задерживаться - надо скорей
бежать отсюда, скорее уединиться: у него работа. Он так и сказал миссис О.
Она кивнула и извлекла из глубин своей грудной клетки воркующий звук,
означавший покорность, надежду, что Руфь скоро вернется, и заверение в том,
что с детьми все будет в порядке. Джерри поднялся наверх и надел пиджак к
тем брюкам, которые с утра были на нем. В кухне он цветным карандашом
нацарапал на обратной стороне счета за молоко: ВСЕ КОНЧЕНО. БУДЬ МОЕЙ.
Подписался: Х.Х. И помчался в Нью-Йорк, тогда как основной послеполуденный
поток машин мчался ему навстречу.

***

Ох, Джерри, никакой спешки нет, пусть пройдет столько времени, сколько
тебе нужно, потому что я знаю, - всякий раз, как вижу тебя, знаю, что это -
ты, именно ты - есть и будешь. И не так уж важно, что ты решишь и решишь ли
вообще; не в нас дело - дело в нашей любви, в том, что мы чувствуем друг к
другу, это мы должны оберегать, нельзя допустить, чтобы мир у нас это отнял.

Я хочу дотянуться до тебя.

Приходи, если можешь. Я здесь. Сама любовь к тебе делает меня счастливой,
даже когда ты не приходишь ко мне.

Ты так говоришь, а ведь это не всегда будет правдой. Почему ты никогда не
веришь мне?

***

На работе ему сказали, что в его отсутствие предложенные им идеи и
наброски мультипликаций были отклонены конференцией по собачьему питанию. Он
сел за свой стол в большой комнате, в то время как вестибюль уже полнился
щебетом и стуком каблучков уходивших секретарш, и принялся набрасывать
собак, вышагивающих на двух ногах и беседующих друг с другом. На его
стальном письменном столе зазвонил телефон.

- Милый, что случилось?

- Не знаю, - сказал он Руфи. - Не случилось того, что должно было
случиться. Согласна взять меня обратно? Или тебе бы не хотелось? Тогда я
могу еще какое-то время пожить в коттедже.

- Конечно, согласна. А ты хочешь снова быть со мной?

- Видимо. Что-то не мог я сфокусироваться на бедняжке Салли: у меня
засело в печенках, как ты надела свое платье для коктейля и вышла из моей
жизни.

- Она была расстроена?

- Нет, она была невероятно спокойна и покорна. У меня такое чувство, что
она сама этого хотела. У нее засел в печенках Ричард. И вот оказалось, что
мы оба пусты.

- А Ричард был там?

- Приходил и уходил. Я видел его в самом конце, и он сказал мне, что у
меня не хватило храбрости. Руфь помолчала, потом сказала:

- Как это подло. Он спросил:

- А как адвокат?

- О, прелестный человек. Еврей, примерно возраста моего отца, очень
любезный и совершенно прелестный. Мы все обсудили в общих чертах: он
считает, что подавать надо не в Алабаме, но после разговора с Ричардом
думает, что дело до этого не дойдет.

- Значит, не дойдет. - Как страшно, как унизительно знать, что кто-то
предвидел твои действия. Жена попыталась отвлечь его от этих мыслей:

- Ты бы видел, как я ехала в Кэннонпорт - еле плелась, это была просто
мука. Мне гудели, меня обгоняли, а я думала: ?У детей осталась теперь только
я?, - и ехала медленно, как никогда. Просто удивительно, что сзади на меня
никто не налетел.

- Можешь написать брошюру: ?Как я стала ездить осторожно?, автор Руфь
Конант.

- Почему ты в Нью-Йорке?

- Сам не знаю. Наверно, потому, что не могу в довершение всего потерять
еще и работу. Мне здесь спокойнее. - Ждешь, что она тебе позвонит?

- Нет, ей-богу, этого я как раз не жду. Потерпишь еще часа два?

- О, конечно.

- Накорми детей, я вернусь к ужину, часов около восьми. Я люблю тебя.

- Ну и ну. Все так неожиданно. Я теперь уж и не знаю, на каком я свете.
Он рассмеялся и сказал:

- Почему женщины такие смешные? Она тоже все время острила.

- Джерри?

- Да?

- Ты только не вздумай выкинуть чего-нибудь. Он снова рассмеялся.

- Например, взрезать себе вены? Вам всем тогда бы крупно повезло.

- Не говори глупостей.

- Ты такая милая, - сказал ей Джерри, - что выждала лето.

- Я поверить не могу, - сказала Руфь, - что все позади. Я уже столько раз
думала, что все позади, а оно все продолжалось и продолжалось.

- Теперь кончилось. Пожалуйста, успокойся и будь снова сама собой.

- А именно? Какой?

- Ты знаешь.

Она повесила трубку, но он обнаружил, что не может рисовать. Рука у него
дрожала; за окном множились огни, по мере того как город погружался в ночь,
словно огромный, мерцающий, тихо тонущий корабль. Шел уже седьмой час -
делать ему здесь больше было нечего. Он взял блокнот для рисования и
направился на автомобильную стоянку возле колоссального котлована; по дороге
в Гринвуд, сквозь грозящее гибелью переплетение сигналов и фар, в его
сознание снова просочился тот страшный разговор на пляже. Вся розовая от
соленого бриза - и подбородок, и щеки, и веки - Салли спросила, еще не
вполне веря, что он отступается от нее:

***

Неужели мы не сумеем это наладить?

Никогда.

Да ты хоть понимаешь, что ты мне говоришь?

Я говорю, что мы никогда не сумеем это наладить. И что всем нам потом
будет плохо - и мне, и Руфи, и тебе, и Ричарду.

Все дело в моих детях? Это из-за того, что ты не выносишь моих детей?

Они мне нравятся. Единственное, чем они меня не устраивают: они
напоминают мне о моих.

Не надо было тебе удерживать меня, когда я хотела уйти и когда у меня еще
были для этого силы.

Я любил тебя. Все еще люблю. Если я тебе нужен, я в твоем распоряжении. Я
тут - упакованный и доставленный стараниями Ричарда Матиаса.

Ты мне не нужен такой. Зачем ты мне - несчастливый.

О, я снова буду счастливым. Как только попаду в сказочный домик
художника.

Нет. Все прошло. Я это чувствую.

Вот как? А я ничего не чувствую.

Питер, перестань приставать к мистеру Конанту. Он не хочет играть.

Он ведь только показывает мне ракушку. Она, Питер, чистенькая. Есть у