завести.
гардиной; она голодна, но ее мутит при одной мысли о том, что придется
идти на кухню. Там стоит немытая посуда - грязные тарелки, чашки, кастрюля
с засохшей коркой на дне; на блюдцах в лужицах кофе плавают окурки - все
говорит о том, что обедали наспех, кое-как. Альберт не возвращался. Дом
затих, словно вымер, даже матери и той не слышно.
"мерседес" у дверей знакомого дома. Но машины там не было. Билль,
вооружившись молотком и зажав в зубах гвозди, чинил самодельные футбольные
ворота на лужайке, белье с веревки уже сняли. Из "живописной долины Брера"
дул свежий ветерок. У порога стояли зеленые ящики с пивными бутылками, а
мать Альберта расплачивалась с мальчишкой из мясной лавки. Улыбаясь, она
взяла у него из рук сочный красный окорок, и по сияющей физиономии
подростка можно было догадаться, что ему хорошо дали на чай.
окном автобуса потянулись городские окраины, и еще раз бодро протрубил
механический почтовый рожок...
...арод, ...одина. Обезглавленная ложь обрушивалась на нее словно
проклятье. Казалось, с тех пор прошла уже тысяча лет. Целые поколения,
поклонявшиеся этим идолам, давно истлели в земле. Три слова, всего лишь
три исковерканных слова, но в жертву им принесены миллионы людей,
сожженных, растоптанных, расстрелянных, удушенных в газовых камерах...
одинаковых стебельков, белых и тонких, - это замыкающие праздничное
шествие запасные игроки. Обогнув церковь, они как по команде повернули
налево, пересекли улицу и исчезли в воротах парка.
приятный, все разъясняющий, успокаивающий, убаюкивающий голос, голос,
навевающий старые сны. Шурбигель - и тот иногда успокаивает. Он как
услужливый парикмахер поставит теплый компресс, сделает успокоительный
массаж, одним словом, осчастливит. Приятно, не правда ли? Что же, во
всяком случае приятней, чем слушать заунывное пение монахинь в монастыре.
Они поют, не сводя глаз с распятья. Хорошо им молиться: Альберт уладит все
суетные мирские дела - проверит отчетность, составит счета. Благодарные
монахини угощают его кофе с монастырским тортом, присылают трогательные
подарки к праздникам; цветы из монастырского сада, крашеные яйца на пасху,
анисовые коржики к рождеству. А сами все молятся, молятся. В часовне
полумрак, духота, на голубых занавесках черная тень оконной решетки.
Виллибрордом приятна. Страшно представить себе, что придется когда-нибудь
снова слушать Шурбигеля. Рассеялся уютный полумрак дамского салона, и в
резком свете юпитеров появилась физиономия Гезелера. Они все на один
покрой - эти молодчики "не без способностей", словно пиджаки из магазина
готового платья: износился один - не беда, всегда можно купить другой. Вот
они какие - убийцы! В них нет ничего ужасного, такие не приснятся в ночном
кошмаре, и для хорошего фильма они тоже не годятся. Место их - в скверных
рекламных фильмах, снятых при неумелом "лобовом" освещении. Так они и
кочуют из одной кинорекламы в другую, эти жеребчики за рулем.
отсекли у них начальные буквы и, обезглавив, выбросили прочь.
самокат мелькал между деревьями. Запасы спаржи, видимо, пришли к концу.
тоска наложила печать на это лицо, как некогда на лицо Шербрудера. Оно,
как зеркало, отражало ее всесильную улыбку.
еще более явственно. Ее улыбка убила его наповал.
оцарапала ей шею. Ей не хотелось разочаровывать его, но она не могла
сдержать слез. Он прижал ее к себе, стал целовать. Они все ближе
подвигались к кровати, и Нелла, пытаясь удержаться за что-нибудь, задела
кнопку вентилятора. Мягко зашлепали резиновые лопасти, заглушив странные,
глухие всхлипывания Брезгота. У нее мелькнула мысль: "Как мальчишка с
девчонкой в заброшенном гараже, пытающиеся избавиться от страха и смертной
тоски, но никогда не называющие это любовью".
вентилятор. Но тишина была невыносима, и она снова включила его. Запах
Брезгота словно прилип к щеке: солоноватый запах пота, смешанного с винным
и табачным перегаром.
оказывается, пустить в дело; ей, например, суждено избавить от смертной
тоски отчаявшегося небритого бродягу.
не казался ей таким громким и чужим. Она слышала, как Мартин со всех ног
побежал в комнату Альберта. Донесся смех Больды, голоса Брезгота и
Альберта, и, наконец, она ясно услышала, как Брезгот сказал: "Нелла, то
есть фрау Бах, уже дома". Она не сомневалась, что и без этих слов, по
выражению его лица, Альберт это сразу понял.
сразу раздался сердитый голос Альберта:
приедет к нам.
стукаясь друг о друга. Звук этот слабел, удалялся, но и из сада он еще
долетал к ней. Потом Брезгот сказал Альберту:
благодарна Альберту за то, что он ушел, не зайдя к ней, и не пустил в ее
комнату Мартина. На кухне загремели тарелки: Больда принялась за мытье
посуды и тихо, но ужасно фальшивя, пела: "От гибели спас он весь род
людской".
снова услышала ее пение.
медленно поднялась к себе наверх.
по комнате взад и вперед, как узник в камере. А вентилятор по-прежнему
тихо жужжал; Нелла совсем про него забыла. Она выключила его, но тут же ей
показалось, что тишина душит ее, выжимает слезы из глаз. Нелла зарыдала.
20
выяснилось, совершенно напрасно. Пожитки фрау Брилах, переезжавшей к
кондитеру, не заняли и пятой части кузова. Под чехлами и цветной бумагой
ее мебель в комнате имела "вполне приличный вид". Но на лестнице ничто не
могло укрыться от всевидящего ока соседей, которые, покачивая головами,
наблюдали за погрузкой. Переезд явился для них полной неожиданностью.
последовала кровать Генриха. Это, собственно говоря, была обычная дверь с
приколоченными к ней деревянными брусками. Сходство с кроватью придавал ей
лишь матрац из морской травы да остатки старой занавески, прибитые по
краям. На машину погрузили два стула и старый стол... Сколько раз
облокачивались на него Герт, Карл, Лео! Платяной шкаф заменяла доска с
крючками, зажатая между стеной и буфетом и завешанная клеенкой. Клеенка
спасала одежду от пыли и водяных брызг. Более или менее пристойно
выглядели только две вещи: сервант, выкрашенный под красное дерево - его
купили два года назад, - и кроватка Вильмы, которую подарила им фрау
Борусяк: она больше не ждала детей. Приемник остался наверху у Лео - дверь
у него была заперта на замок.