Чтение 55–й страницы книги ~Смертоностная игра~

делах, пока он не добрался до них самих. Видимо, самым активным образом,
потому что Жобер не заботился о том, чтобы скрывать следы своих дел. Соседи
у них никогда не бывали и ими не интересовались. Видишь, Рут, люди овладели
искусством отворачиваться от всего, что может доставить им неудобство.

В подвале полиция нашла, еще один короб, гораздо больше первого. Брендон
получил фотоснимки, на которых были запечатлены найденные вещи, но он не
сразу решился показать их мне.

- Я вынужден признать, что, вполне возможно, Жобер был с тобой в доме, -
сказал он. - Я был страусом, спрятавшим голову в песок, и не воспринял
всерьез твой рассказ, но многое сходится. Скажи мне, Джесси, зачем тебе все
это?

Рут, я не знала, что ему ответить. Но я понимала, что не излечусь от
Жобера, пока не узнаю все до конца. И я была тверда настолько, что Брендон
понял: я не закрою в ужасе глаза и не убегу из зрительного зала, пока не
увижу весь фильм. И он показал мне фото. Дольше всего я смотрела на
фотоснимок с пометкой в нижнем углу: "Улика полиции 217". Это было похоже на
мой самый жуткий ночной кошмар в том доме. Там стоял раскрытый короб в
удобной для фотографа позиции, а внутри были хорошо видны человеческие
кости, перемешанные с коллекцией драгоценностей и подделок. Одни были
вытащены из летних дач, а некоторые, несомненно, сняты с холодных рук
мертвецов.

Я смотрела на фотографию, такую ясную и четкую, какими обычно бывают
полицейские снимки, и мысленно снова очутилась в доме на озере, причем без
всяких усилий с моей стороны. Вот я, в наручниках, прикованная и
беспомощная, смотрю, как тени и блики лунного света играют на его
ухмыляющемся лице, и слышу мои собственные слова о том, что он пугает меня,
что мне страшно. Он слушает меня, а потом нагибается, чтобы поднять короб.
Его горящие глаза в темных глазницах ни на миг не отрываются от моего лица,
и я вижу его длинную, кривую руку, которая начинает перемешивать кости и
сверкающие камни, и они звучат глухо и сухо, как грязные кастаньеты.

И знаешь, что мучит меня больше всего? Я ведь тогда решила, что это мой
отец явился из мертвых, чтобы сделать то, что не довел до конца в день
солнечного затмения. "Давай, - сказала я ему, - делай то, что задумал, но
обещай мне, что ты потом разомкнешь наручники и выпустишь меня".

Я думаю, я сказала бы то же самое, если бы даже знала, кто он на самом
деле. Рут".

Джесси на миг остановилась: ее дыхание стало судорожным, а лицо покрылось
потом. Она взглянула на экран, увидела это невыносимое признание, и
почувствовала сильное желание стереть эти строки. Не потому, что стыдилась
Рут, которая их прочтет: она, конечно, стыдилась, но дело было не в этом. Ей
казалось, что, не сотри она их, это признание приобретет над ней власть.

Джесси поставила черный указательный палец правой руки на клавишу DEL,
почти нажала на нее - и отдернула руку. Разве это не правда?

- Да, - произнесла она слабым, дрожащим голосом, который часто звучал в
пустой комнате в часы ее плена. Только теперь она говорила не с пугливой
Хорошей Женой и не с мудрой Рут, а вернулась к себе самой, покончив с
блужданием по лесным тропинкам памяти. Возможно, это тоже достижение. - Да,
это правда. Чистая правда.

"И помоги мне Бог. Я не стану стирать правду, - подумала Джесси, - какой
бы жуткой и мерзкой она ни показалась кому-то - в том числе и мне самой, -
пусть останется. Я могу не посылать это письмо, да и вообще имею ли я право
травмировать сознание женщины, которую не видела многие годы, этой порцией
боли и безумия? Наверное, не имею, но не сотру эти строки. Так что лучше
закончить это письмо сейчас, сразу, пока мужество и воля не подвели".

Джесси сосредоточилась на экране и снова стала печатать.

"Брендон сказал:

- Одно ты должна понять, Джесси, и, помнить: абсолютно достоверных
доказательств у тебя нет. Да, твои кольца пропали, но ты вправе
предположить, что какой-то нечистый на руку коп прибрал их.

- А что по поводу улики 2177 - спросила я. - Короба с его содержимым?

Он пожал плечами, и я поняла, что он отступил. Он считает, что короб -
просто совпадение. Так ему проще. Мысль о том, что монстр типа Жобера мог
тронуть меня, была для него невыносимой. Брендон предпочел игнорировать все
эти косвенные свидетельства и сосредоточиться на отсутствии прямых улик. Он
хотел доказать себе и мне, что дело Жобера лишь позволяет мне объяснить
поразительно живые галлюцинации, которые потрясли меня, пока я лежала,
прикованная к кровати, но на самом деле не имеет к нему отношения.

Однако если я поверю в это, вся моя жизнь будет разрушена. Голоса снова
явятся - и не только твой или Норы, но и матери, отца, сестры, брата, детей,
с которыми я училась в школе, и Бог знает кого еще! И моя жизнь снова
превратится в кошмар.

Я не смогла бы выдержать это. Рут, поскольку за три-четыре месяца,
которые прошли с тех дней на озере, я вспомнила слишком многое, что обычно
подавляла в себе. Вот одно из воспоминаний: в те два года, которые прошли
между днем затмения и днем рождения моего брата, я слышала эти голоса почти
все время. Возможно, глупая шутка Уилла послужила неким сильным
терапевтическим средством. Конечно, не сама шутка, а то, как я отреагировала
на нее, когда ударила Уилла в лицо... Но сейчас речь не о том. Ведь я
провела два года с этой кошмарной многоголосицей в моей голове, с десятками
голосов, которые выносили приговор каждому моему шагу и мысли. Были среди
них голоса понимающие и вопросительные, но большинство - завистливые,
злобные и трусливые. Они полагали, что Джесси вполне достойна случающихся с
ней бед и должна платить вдвое за каждую удачу. Два года я мучилась с этими
голосами. Рут, а потом, после случая с Уиллом, они замолкли разом.

Как могло такое случиться? Не знаю, но мне стало гораздо лучше. И я
поняла, что если позволю милому, доброму Брендону убедить меня, то закончу
свои дни в дурдоме на бульваре шизофреников. И на этот раз рядом не будет
братика, чтобы провести сеанс шоковой терапии; на этот раз я должна сделать
все сама, как сама вырвалась из проклятых джералдовых наручников.

Брендон наблюдал за мной, пытаясь понять, как я приняла его слова. Но он
не смог ничего прочесть на моем лице и снова повторил ту же мысль несколько
иначе:

- Ты должна помнить, что, как бы все это ни выглядело, ты можешь
ошибаться. И думаю, тебе следует привыкнуть к тому факту, что, так или
иначе, ты никогда не узнаешь правду наверняка.

- Я так не думаю.

Он поднял брови.

- Есть прекрасный шанс выяснить все наверняка. И ты мне поможешь,
Брендон.

Он снова стал натягивать на лицо ту самую снисходительную улыбку, которая
свидетельствует об убеждении мужчины в глупости женщин.

- Да? Как же я могу это сделать. Джесси?

- Показать мне Жобера живьем.

- О нет. - сказал он. - Это, к сожалению, то, чего я не хочу и не могу
сделать, Джесси.

Я избавлю тебя от пересказа целого часа пререканий, но в конце концов мне
оказалось достаточно просто заплакать. Конечно, как аргумент это слабовато,
но это еще один знак ненормальности отношений между мужчинами и женщинами;
он не верил, что я говорю серьезно, пока я не заревела.

После этого он сел к телефону и сделал несколько звонков, а потом сообщил
мне, что завтра Жобера должны доставить в Камберлейнский окружной суд для
дачи показаний по нескольким второстепенным обвинениям - в основном в
воровстве. Если я действительно хочу этого - и если у меня есть шляпа с
вуалью, - он меня может туда проводить.

Я сразу же согласилась, и, хотя на лице Брендона было написано глубокое
сомнение в правильности своего поступка, он сдержал слово".

Джесси снова остановилась и, глядя на экран, видела вчерашний день, в то
время как сегодняшний снег еще громоздился холодными тучами в сером небе;
видела голубые отсветы фар брендоновского "бимера" на дороге... Курсор
продолжил свой бег:

"Мы прибыли на заседание суда несколько позже, потому что долго тащились
за трейлером. Брендон был спокоен, и, я предполагаю, он рассчитывал, что мы
опоздаем и Жобера уже вернут в камеру отделения строгого режима. Однако коп
у двери зала заседаний сообщил, что слушание продолжается, хотя уже подходит
к концу. Брендон открыл дверь и пропустил меня вперед, сказав на ухо:
"Опусти вуаль, Джесси, и сиди тихо". Я опустила вуаль. Брендон взял меня под
руку и провел в зал".

Джесси остановилась, глядя в окно на сгущающиеся сумерки невидящими
глазами. Она вспоминала.

Глава 38

Зал заседаний освещен лампами в круглых колпаках, которые Джесси
ассоциирует с детством, и там стоит легкий гул, как в школьном читальном
зале в конце зимнего дня. Она идет к скамье и ощущает руку Брендона на своем
локте и сетку вуали, касающуюся щек. Эти два ощущения заставляют ее
чувствовать себя Христовой невестой.

Два адвоката стоят перед столом судьи. Они заняты какими-то техническими
переговорами. Джесси смотрит на них как на живую иллюстрацию к роману
Диккенса. Пристав стоит слева, около американского флага. Рядом сидит
стенографистка: она ожидает окончания юридического спора. А за заграждением,
где находится подсудимый, видна странная, невозможно длинная фигура в
оранжевой тюремной робе. Подле нее человек в тройке - наверняка его адвокат.
Человек в оранжевой робе склонился над листом бумаги: очевидно, он что-то
пишет.

Совсем в другом мире Джесси ощущает руку Брендона на своем локте и его
голос:

- Слишком близко...

Она отодвигается от него. Брендон не прав: было куда ближе и страшнее. Он
не понимает ее мыслей и чувств, но это не важно. Сейчас все голоса в ее