Чтение 55–й страницы книги ~Человеческий фактор~

- О господи, что скажет Сэм?
- Сэм?
- Мой сын. Он так любил Буллера.
- Я сам обожаю животных. - Последовавшее за этим молчание длилось
бесконечно долго - словно двухминутное молчание в память о погибших в День
перемирия. - Мне очень жаль, что я принес вам дурную весть, - произнес
наконец инспектор Батлер, и жизнь на колесах и пешком возобновилась.
- Я сейчас думаю, _что_ сказать Сэму.
- Скажите ему, что на пса наехала машина и он сразу погиб.
- Да. Наверное, это самое лучшее. Я не люблю лгать ребенку.
- Есть ложь черная и ложь белая - ложь на погибель и ложь во спасение,
- сказал инспектор Батлер.
Интересно, подумала Сара, на какую ложь он толкает ее. Она посмотрела
на густые светлые усы и добрые глаза и подумала, _что_ побудило этого
человека стать полицейским. Лгать ему было все равно что лгать ребенку.
- Не присядете ли, инспектор?
- Вы присаживайтесь, миссис Кэсл, а меня уж извините. Я сидел все утро.
- Он упорно смотрел на подставку с трубками: наверное, они представляли
определенную ценность, и он, как знаток, мог их оценить.
- Спасибо, что вы сами приехали, а не сообщили мне по телефону.
- Видите ли, миссис Кэсл, я должен был приехать, потому что у меня есть
к вам и другие вопросы. Полиция в Беркхэмстеде считает, что у вас,
возможно, побывали воры. Окно в кладовке открыто, и вор вполне мог
пристрелить собаку. Похоже, ничто не тронуто, но только вы или ваш муж
можете об этом судить, а полиция, похоже, не смогла связаться с вашим
мужем. У него не было врагов? Признаков борьбы, правда, нет, но ведь их и
не было бы, если у того, кто к вам проник, было оружие.
- Мне неизвестно, чтобы у мужа были враги.
- Один из соседей сказал, что, по его мнению, ваш муж работает в
Форин-офисе. Полиция сегодня все утро пыталась найти нужное управление, а
там выяснилось, что вашего мужа с пятницы никто не видел. Но сегодня, как
там сказали, он должен был появиться. Когда вы в последний раз видели его,
миссис Кэсл?
- В субботу утром.
- Вы приехали сюда в субботу?
- Да.
- А он остался дома?
- Да. Видите ли, мы решили разъехаться. Насовсем.
- Поссорились?
- Так мы решили, инспектор. Мы женаты семь лет. После семи лет брака
неожиданных вспышек не бывает.
- А у него был револьвер, миссис Кэсл?
- Мне об этом неизвестно. Но, возможно, и был.
- А он был очень расстроен... этим решением?
- Ни один из нас, если хотите знать, не был этому рад.
- А вы не согласились бы поехать в Беркхэмстед и взглянуть на дом?
- Такого желания у меня нет, но, очевидно, меня могут заставить - или
не могут?
- Никто не собирается вас заставлять. Но, видите ли, нельзя исключить
ограбление... Могло ведь пропасть что-то ценное, а полиция не знает, что
пропало. Какая-нибудь драгоценность?
- Я никогда не интересовалась драгоценностями. Мы не были богатыми
людьми, инспектор.
- Или картина?
- Нет.
- В таком случае остается лишь гадать, не совершил ли ваш муж какого-то
глупого или опрометчивого поступка. Если его огорчил ваш отъезд и у него
было оружие. - Инспектор взял китайскую пепельницу и принялся разглядывать
рисунок, затем повернулся и стал разглядывать уже Сару. Она увидела, что
эти добрые глаза отнюдь не глаза ребенка. - Похоже, _такая_ вероятность
вас не волнует, миссис Кэсл.
- Нет. Он такого не сделает.
- Да. Да. Вы, конечно, знаете его лучше, чем кто-либо, и я убежден, что
вы правы. Так что вы сразу же нам сообщите, как только он свяжется с вами,
хорошо?
- Конечно.
- Иногда в состоянии аффекта люди совершают странные поступки. Даже
теряют память. - Он снова долго смотрел на подставку для трубок, словно
ему трудно было оторвать от нее взгляд. - Я позвоню в Беркхэмстед, миссис
Кэсл. Надеюсь, не придется вас снова беспокоить. И я сообщу вам, если у
нас будут какие-то новости.
В дверях она спросила его:
- А как вы узнали, что я здесь?
- Соседи, у которых есть дети, знают куда больше, чем можно
предположить, миссис Кэсл.
Она проводила его взглядом и, только удостоверившись, что он
действительно сел в машину, вернулась в дом. Она подумала: "Ничего пока не
буду говорить Сэму. Пусть попривыкнет жить без Буллера". В гостиной ее
ждала другая, настоящая миссис Кэсл. Она сказала:
- Обед стынет. Это был все-таки полицейский, верно?
- Да.
- Что ему было нужно?
- Адрес Мориса.
- Зачем?
- Откуда же мне знать?
- И ты дала ему адрес?
- Мориса ведь нет дома. Откуда же мне знать, где он?
- Надеюсь, этот человек больше у нас не появится.
- А я не удивлюсь, если появится.

Но дни шли, а ни инспектора Батлера, ни каких-либо вестей не было. Сара
больше не звонила в Лондон. Теперь это уже не имело смысла. Как-то раз,
когда она позвонила мяснику по просьбе свекрови, чтобы заказать бараньих
котлет, ей показалось, что телефон прослушивается. Но, наверное, это была
игра воображения. Слишком хорошо теперь было поставлено прослушиванье,
чтобы неспециалист мог что-либо уловить. Под нажимом миссис Кэсл она
сходила в местную школу и договорилась, что Сэм будет ее посещать: Сара
вернулась оттуда в крайне подавленном состоянии: у нее было такое
впечатление, будто она окончательно закрепила свою новую жизнь, поставила
на нее, как на документ, восковую печать и теперь ничто уже никогда не
изменится. По пути домой она зашла к зеленщику, к аптекарю, в библиотеку -
миссис Кэсл дала ей целый список: взять роман Джорджет Хейер, купить банку
зеленого горошка, бутылочку аспирина от головных болей, вызванных, Сара
была в этом уверена, пребыванием в доме ее и Сэма. По какой-то непонятной
причине ей вспомнились высокие серо-зеленые отвалы вокруг Йоханнесбурга -
даже Мюллер говорил об их удивительном цвете вечером, - и Сара
почувствовала, что Мюллер, этот враг, этот расист, гораздо ближе ей, чем
миссис Кэсл. Она променяла бы этот суссекский городок с его либерально
настроенными жителями, которые относились к ней так тепло и любезно, даже
на Соуэто. Любезность может воздвигнуть между людьми более высокую стену,
чем физический удар. Да и жить хочется не с любезным человеком, а с
любимым. Сара же любила Мориса и любила запах пыли и нищеты своей родины -
теперь у нее не было ни Мориса, ни родины. Возможно, поэтому она
обрадовалась звонку даже врага. Она сразу признала в нем врага, хотя он и
представился, как "друг и коллега вашего супруга".
- Надеюсь, я звоню вам не в неурочное время, миссис Кэсл.
- Нет, но я не расслышала вашей фамилии.
- Доктор Персивал. Что-то смутно знакомое.
- Да. По-моему, Морис говорил о вас.
- Мы однажды провели в Лондоне замечательный вечер.
- О да, теперь припоминаю. С Дэвисом.
- Да. Бедняга Дэвис.
- Молчание.
- Я подумал, миссис Кэсл, не могли бы мы побеседовать?
- А разве мы сейчас не беседуем, нет?
- Ну, побеседовать более интимно, чем по телефону.
- Я нахожусь далеко от Лондона.
- Мы могли бы, если вы согласны, послать за вами машину.
"Мы, - подумала она, - мы". Он допустил ошибку, говоря с ней от имени
организации. "Мы" и "они" - не слишком приятные термины. Это было
предупреждением, указанием, что надо быть настороже.
Голос произнес:
- Я подумал, если вы свободны как-нибудь на этой неделе, мы могли бы
пообедать...
- Я не уверена, что смогу выкроить время.
- Я хотел поговорить с вами о вашем муже.
- Да. Я догадываюсь.
- Мы все волнуемся по поводу Мориса.
Волна радости затопила ее. Значит "мы" не держат его в каком-то
потаенном месте, неведомом инспектору Батлеру. Значит, Морис далеко, и вся
Европа легла между ними. У Сары возникло впечатление, что и она, как
Морис, избегла опасности, что и она уже на пути домой, а дом ее там, где
Морис. Тем не менее надо быть очень осторожной - как в былые дни, в
Йоханнесбурге. Она сказала:
- Морис меня больше не интересует. Мы разъехались.
- И все же, я полагаю, вы хотели бы получить вести о нем?
Значит, у них _есть_ вести. Вот так же Карсон в свое время сказал ей:
"Он находится в безопасности в Л.-М. и ждет вас. Теперь нам остается
только переправить вас туда". Если Морис на свободе, значит, скоро они