Пространство почти самостоятельно расступается в направлении, где теперь уже
автономно существует территория юности. Парк всем своим смешанным массивом
отдался смене сезонов. Идет скрупулезная приемо-передача. Учитывается каждый
лист. Ветер, как посредник, носится туда-сюда с довесками недостающей
кое-где желтизны. Все движения и звуки той жизни качаются меж дерев, как в
театре теней.
возвращаться куда-то? Примерять себя, что ли? К чему, к каким эталонам? Или
чтобы отметиться у каких-то жизненно важных точек? Точки опоры... Сколько их
нужно для уверенной устойчивости? Зингерман утверждал, что достаточно трех.
Но это -- механически. А житейски? Наверное, больше. Сколько их у меня, если
зыбкость конструкции ощущается на каждом шагу? Или мы возвращаемся просто
для того, чтобы сверить время?
возвратно-поступательно. Причем больше -- возвратно. И даже не успеваем
заметить, как после очередного нашего рукопожатия жизнь сильнее встряхивает
руку.
меня так -- я не праздношатающийся. Просто я вернулся. Вы здесь явно
новенькая. Тут в свое время дежурила Алиса Ивановна. Мировая старуха!
Сколько с ней было сыграно боев! Не сбылась мечта Матвеенкова упразднить
сиделок и передать дежурство студентам. Зайти бы сейчас в свою комнату и
посмотреть, как там. Смена поколений! Как бодро звучат эти слова! И как
грустно происходит это в жизни, перед самым входом в историю!
исключительность этого неприметного со стороны лоскута земли? Только там
понятие "полдня на песке, недвижно" обретало какой-то смысл и
реализовывалось с полным счастьем. Песчаный обрыв, поросший ивняком и косо
вдающийся в воду, преследует меня повсеместно. Каждая тропинка, куст и
травинка имеют здесь свое особое имя. Память в любой момент может на ощупь
изваять их в каком хочешь масштабе и последовательности. Мы запросто клялись
щепотью песка, пригоршней воды и косынкой неба с этого лоскута...
встречу. Наконец они вязнут в песке, и я ощущаю себя у цели. Разувшись, как
при входе в дом, спускаюсь к воде. Ни души. Обстановка что ни на есть
исповедальная. Шевеление воды мягко принимает на себя мой взгляд. Как на
удивление легко плавалось в этом месте! Почему ты, Десна, сжалась в такой
ручей? Чтобы нагляднее показать мне, сколько утекло воды?
занимаюсь индивидуально каждым мгновением.
и его несет через пойму дальше. Словно декорации, вывешиваются несколько
туч. Это значит, в одном из явлений будет ставиться дождь.
как птицы в стекла, будут биться листьями в тишину. Нам, избалованным
памятью, казалось, что в саду еще не скоро будет осень и зря так сильно
воспалились бутоны роз. Но она, эта осень, все-таки пришла.
под чем подведенная черта. Но, по достоверным слухам, жизнь одинаково
прекрасна по обе ее стороны.
* ЧАСТЬ 2 *
ПРОЛОГ
все они выступали в произведении под реальными именами. Вскоре я узнал, как
сложилась дальнейшая судьба Татьяны, Мурата, Решетнева, Матвеенкова, Пунтуса
с Нынкиным, Усова, Марины, Фельдмана, Мучкина, Гриншпона. Никто из них не
понимал, как родилась повесть, -- ведь я не то что не учился с ними, но и
рядом находиться не мог. Основные вопросы, сквозившие в письмах и телефонных
разговорах, -- что я за самозванец и как посмел нарушить целостность группы.
В ответ я рассказывал оправдательную историю про оставленные на берегу
Аральского моря записки. Герои выслушивали меня с недоумением -- по их
памяти, на протяжении учебы никто из них не обнаруживал склонности вести
дневниковые записи. Татьяне вообще пришло в голову, что я работник органов и
состряпал текст путем слежки. Единственный, кто не задавал никаких вопросов,
так это Гриншпон. Чтобы поиметь экземпляр с моей подписью, он прилетел аж из
Канады. Он, собственно, и открыл серию встреч. После него у меня побывали
почти все герои. Они приезжали по двое, по трое. Максимально им удалось
сойтись вдесятером. Это было что-то!
новую жизнь. Век бы больше не встретились таким полным составом. В конце
концов меня навечно зачислили в состав 76-Т3.
которого называть не буду. Он приехал на мини-вэне "Chrysler Grand Voyager",
оснащенном проблесковым маячком синего цвета и прицепом для перевозки
лошадей. Не выключая мигалки, сенатор пригласил меня в гости.
-- что с Артамоновым мне довелось едать из одного "Чикена". Я бы не
объявился, не будь у книги предисловия. Проведя со мной отрезок времени,
Артамонов тоже оставил рукопись и уехал.
беспокоить.
являлось центром усадьбы, сплошь засаженной нездешней растительностью. Семья
сенатора состояла из жены Шарлотты Марковны, неугомонной светловолосой
дочки, домработницы тети Пани, собаки по кличке Бек и негритянского мальчика
Дастина двенадцати лет, который вернулся верхом на пони с объезда плантаций,
вручил дамам по букету диковинных цветов, пересел на мотоцикл и уехал в
третий класс гимназии.
смолкал ни на минуту, к дому без конца подъезжали машины. Сенатор в синей
солдатской майке решал неотложные вопросы и вновь возвращался к беседе.
системой подземного подогрева и баню по-черному, куда мы не замедлили
отправиться. Угостив этой преисподней, сенатор пригласил меня в беседку.
Шарлотта Марковна принесла квас из березового сока на клюкве.
простые числа. Но ощущение, что на степенности быта лежит отпечаток тайны,
не проходило. Если они улыбались, то сдержанно, если смеялись -- то не
громко.
шахматы. Дастин играл сам с собою. Он передвигал фигуры и сверял ходы по
компьютеру.
скуку.
работе" -- второй том записок Артамонова.
хочется, чтобы книга вышла.
жизнь, как режиссер метит романтическими штрихами тех, кого убьют в конце,
как лесник метит деревья на сруб. Суд не оправдал надежд, и они были
приговорены к высшей мере -- любви".
книгу или нет. Как представишь, какой песчинкой она будет среди мириад так и
не изменивших мира произведений -- становится трезво и холодно. Но,
перечитывая Набокова, Камю, Сартра, опять и опять приходишь к мысли
сотворить что-нибудь понятное. Так что же меня останавливает? Я чувствую,
что моя философия не будет удовлетворена написанием книги. Тайны бытия,
терзающие меня, так и останутся тайнами. Выходит -- зачем писать? Но зуд
продолжает иметь место. Странно, что он не может пройти так долго. А может,
в процессе творчества и происходит развязка? Жизненный путь многих писателей
-- тому свидетельство. Ежедневно на Земле рождаются и умирают тысячи людей.
Среди них время от времени появляются и исчезают писатели. Для чего человек
пишет книгу? Нравственность существует сама по себе -- книги ничего в ней не
меняют, культура развивается по собственным законам. Написать книгу для
того, чтобы появилось несколько рецензий? Чтобы ее раскупили люди, с
которыми автор не желает знаться? Для кого же он тогда пишет? Получается --
для себя. Это -- его личное дело, наравне с клепто- и прочими маниями, то
есть -- болезнями. Или это из ряда естественных отправлений. Вот стоят на
полке тысячи интересных книг, ну и что от того, что они стоят! Время от
Ильин Андрей
Корнев Павел
Березин Федор
Суворов Виктор