четыре комочка-молочника? Когда бы вы выросли, когда бы окрепли ваши клыки,
когда бы пошли вы рядом со мной, как прочны были бы мои бока, как не знали
бы устали мои ноги".
гадким запахом из горлышка бутылки и лежали вмерзшие в землю остатки
расклеванного птицами овса...
Ташчайнар прилег рядом, согрeвая ее густым, плотным мехом.
логове. Они неуклюже копошились, прильнув к сосцам. Ах, как давно ей
хотелось отдать им молоко, все, что скопилось, до боли, все до капли... И
так жадно сосали щенята, причмокивая и захлебываясь от изобилия молока, и
так сладостно растекалось по телу волчицы томительное ощущение материнской
неги, только вот молоко почему-то не убывало... И волчицу-мать беспокоило:
почему так получалось, почему сосцы ее не
рядом, под боком, вот они - и тот, что шустрее всех, с белым кончиком
хвоста, и тот, что дольше всех кормился и засыпал с сосцом в пасти, и
третий, драчливый и плаксивый, и среди них самочка - крохотная волчица с
синими глазами. Это она - будущая новая Акбара... А потом снилось волчице,
будто она не бежит, а летит, не касаясь земли, - снова в Моюнкумах, в
великой саванне, и рядом с ней четверо волчат, и они тоже не бегут, а летят,
и с ними отец, Ташчайнар, несущийся огромными прыжками. Солнце ярко светит
над землей, и прохладный воздух течет, струится, как сама жизнь...
жестокой явью. Потом осторожно встала, так осторожно, что даже Ташчайнар не
услышал, и, осторожно ступая, вышла из логова. Первое, что она увидела,
выйдя наружу, была луна над снежными горами. Луна в ту ясную ночь казалась
такой близкой и так резко выделялась на звездном небе, что казалось - до нее
ничего не стоит добежать. Волчица подошла к говорливо булькающему ручью,
уныло побродила по бережку, опустив голову, потом присела, поджав хвост, и
долго глядела на круглую луну. В ту ночь Акбаре как никогда четко и ясно
привиделась богиня волков Бюри-Ана, находившаяся на луне. Ее корявый силуэт
на поверхности луны был очень похож на саму Акбару - богиня Бюри-Ана сидела
там как живая, с откинутым хвостом и раскрытой пастью. Акбаре показалось,
что лунная волчица видят и слышит ее. И, высоко задрав морду, она обратилась
к богине, плача и жалуясь, и клубы пара вылетали у нее из пасти: "Взгляни на
меня, волчья богиня Бюри-Ана, это я, Акбара, здесь, в холодных горах,
несчастная и одинокая. О, как плохо мне! Ты слышишь, как я плачу? Ты
слышишь, как я вою и рыдаю, и вся утроба моя горит от боли, а сосцы мои
разбухли от молока, и некого вспоить мне, некого вскормить, лишилась я моих
волчат. О, где они и что с ними? Сойди жe вниз, Бюри-Ана, сойди ко мне, и мы
сядем рядышком, повоем, порыдаем вместе. Сойди же вниз, волчья богиня, и я
поведу тебя в те края, где я родилась, в степи, где не осталось места для
волков. Сойди сюда, в эти каменные горы, где тоже нет нам места, видно,
нигде нет места волкам... А если не сойдешь, Бюри-Ана, возьми меня, сирую
волчицу, мать Акбару, к себе. И буду я жить на луне, жить с тобой и плакать
о земле. О, Бюри-Ана-а-а, слышишь ли ты меня? Услышь, услышь, услышь меня,
Бюри-Ана, услышь мой плач!"
x x x
кутаясь в шубу, пошел глянуть на стреноженных лошадей.
Эрназар вернулся.
солнышко выглянет, сразу потеплеет. - И он прилег на попону.
ночь, все теплее будет.
Лишь бы путь проложить, а остальное от нас зависит.
и едва посветлело, они оседлали лошадей.
обступающие кручи и скалы. Дики и высоки были они, и человек казался
ничтожно малым рядом с ними. А они бросали вызов этим горам. "Перевал нас не
испугает, - подумал Бостон, - речь идет о жизни. А когда речь идет о жизни,
человека ничего не может испугать, ему всюду дорога - в море, под землей, в
небе. Пройдем и мы".
мысленно проследили, как онa пойдет через перевал. Получалось, что путь
проходил через заснеженную седловину между двумя вершинами. Туда и
двинулись. Там, за этой седловиной, очевидно, и начинался спуск на другую
сторону хребта Ала-Монгю, там и находилось джайляу Кичибель, где, как
рассказывали старики, растет березовый лес и течет быстрая горная река.
Нередко вот так прячет природа заветные свои места в дальние уголки, делает
их неприступными. Но когда речь идет о хлебе насущном, человеку приходится
добиваться своего - ему необходимо жить на земле...
лошадям стало труднее идти - чем дальше они шли, тем глубже был снег.
Светило солнце, ветер стих, и в полной тишине учащенное дыхание лошадей
слышно было так хорошо, как собственное дыхание.
овцам выше брюха, нам туго придется. Что скажешь?
нам было туго. Тогда в случае чего пророем тропу для овец, а кое-где и
протопчем,
будущее, Эрназар, что нам надо прихватить лопаты.
на поводу. Тут воздуха стало не хватать, пришлось дышать ртом. Снежная
белизна слепила глаза - понадобились темные очки, в которых теперь все ходят
по улицам. Пришлось скинуть и шубы, бросить их на седла. Лошади тяжело
дышали, вспотели, бока их ходили ходуном. К счастью, до той критической
седловины было, в общем-то, не так далеко...
заснеженных гор. Ничто не предвещало изменения погоды, если не считать
нескольких облачков, лежавших на их пути. Сквозь них, или, вернее, по ним,
можно было пройти, как по вате. Даже не верилось, что в этот час в низовьях
Прииссыккулья было настолько жарко, что отдыхающие загорали на пляжах у
озера.
хорошо бы по ту сторону перевала дело пошло не хуже. Наконец перевал был
взят, и Бостон с Эрназаром остановились передохнуть. Они совсем запарились.
Запыхались. Да и лошади изрядно устали. Счастливые и довольные, они смотрели
вниз на пройденный ими путь.
радости. - С отарой здесь можно пройти. Конечно, если погода будет.
часы. - И вроде ничего, а?
Но, главное, мы убедились - можно идти через перевал. А теперь пошли дальше.
Вон с того места, думается мне, уже виден спуск, а может быть, откроется и
Кичибель. Там сейчас должно быть зеленым-зелено...
вздыбленный и взвихренный ветрами в сверкающие сугробы. Но угадывалось, что
где-то впереди стихия снега кончалась и начинался иной мир.
цель их пути. Так шли они по самой седловине между горами, как между
верблюжьими горбами, и заветное зрелище казалось совсем близким. Бостон,
пропахивая снег, шел впереди, ведя коня на поводу, как вдруг что-то дрогнуло
у него под ногами. Он услышал позади вскрик.
было видно ни его, ни его коня. Только снег клубился там, где он только что
шел.
гулко раскатившегося в мертвенной тишине.
остановился, отпрянул - перед ним зияла пропасть. Черным мраком и мерзлотной
стужей веяло из того провала. Тогда Бостон лег на снег и подполз на животе к
самому краю, не осознавая, вернее, не осмеливаясь осознать, что произошло. И
весь он, со всеми его ощущениями и мыслями, превратился в страх, и страх
этот сковал его тело. И тем не менее Бостон все полз и полз, какая-то сила
помогала ему двигаться, заставляла дышать. Бостон полз, упираясь локтями,
смахивая налипающий на лицо снег. Он понял, что под ним лед, и ему
вспомнились рассказы о разломах и трещинах, таившихся под снегом, куда
проваливались, бывало, целые табуны, вспомнилось проклятие: "Джаракага кет"
- чтоб тебе провалиться в бездонную трещину. Но за что такое проклятие
обрушилось на Эрназара, да и не только на Эрназара, а и на него самого?
недоволен... Если бы знал он, что может случиться такая беда...
обрыв, уходящий вниз рваной стеной. Он задрожал от ужаса.