Бекки обеими руками - и, значит, все в порядке.
промокшей груди. Вода течет с них обеих на каменные плитки пола. Дженис с
облегчением бросает быстрый взгляд на лицо ребенка, но оно производит
фантастическое впечатление - какой-то бесформенный сгусток. В мозгу
вспыхивает смутное воспоминание о том, как делают искусственное дыхание,
холодные мокрые руки Дженис в безумном ритме отчаянно поднимаются и
опускаются; под ее плотно сжатыми веками возникают длинные багровые
молитвы, бессловесные, монотонные; кажется, будто она обнимает колени еще
одного, третьего, огромного существа, чье имя Отец, Отец, барабанит ей по
голове. Хотя ее обезумевшее сердце заливает вселенную безбрежным красным
морем, под ее руками не вспыхивает ни одной искры; бурный поток молитв
остается без ответа, темнота не отзывается ни малейшим трепетом. Ощущение,
что рядом стоит кто-то третий, бесконечно нарастает, и, услышав отчаянный
стук в дверь, она понимает, понимает, что с ней случилось самое худшее,
что когда-либо случалось с женщиной в этом мире.
3
его отцу, и Люси с горечью замечает, что ее муж постарел. Волосы у него
редеют, кожа сухая, вид изможденный.
она.
полюбить меня или детей?
любишь. Ты не способен любить тех, кто может ответить на любовь. Ты этого
боишься. Ведь правда боишься?
пустую чашку с пола и смотрит на дно.
связался с этим скотом. Он даже не принадлежит к твоей церкви.
Христианин. Убивает своего ребенка, а ты называешь его христианином.
жена напивается из-за этого до потери сознания. Незачем тебе было их
мирить. Она приспособилась, и ничего подобного никогда бы с ней не
случилось.
расстояние от всего окружающего. На него производит сильное впечатление ее
версия случившегося. Он немного удивлен ее злобным тоном. "Подонок" -
совершенно не ее слово.
и достает из бумажника карточку с номером, который записан карандашом под
еле заметным именем Рут Ленард. Один раз этот номер сработал, но теперь
электрическая мышь напрасно грызет далекую металлическую мембрану.
Прослушав двенадцать гудков, он вешает трубку, снова набирает номер и
вторично вешает трубку после семи гудков. Когда он возвращается в
библиотеку, Люси уже наготове.
Конечно, ты тут ни при чем. Не болтай глупостей.
что истина никогда не противоречит истинной вере.
что виноват, и что бы я ни говорила, ты все равно не откажешься от своего
мнения. Не стоит попусту тратить слова.
минуты, как она говорит уже более мягко:
него на комнату.
то я вообще ни во что не верю.
что это случилось. Очень жаль. - Она берет чашки и уходит на кухню,
оставив его в одиночестве.
принадлежит не ему, а его предшественнику по пасторату, благородному и
всеми почитаемому холостяку Джозефу Ленгхорну. Джек сидит, тупо чего-то
ожидая, но ждать приходится недолго. Звонит телефон. Он спешит опередить
Люси; из окна, на подоконнике которого стоит аппарат, видно, как соседка
снимает с веревки белье.
старушенции?
беспокоюсь. Я вчера там не ночевал, и мне что-то не по себе. Я хочу
вернуться, но сперва надо узнать, не вызвала ли Дженис полицию. Вам ничего
не известно?
белой веревке. Одна из задач, какие ставит перед ним общество, - это,
очевидно, приносить трагические вести. Во рту у него пересыхает, и он
собирается с духом, чтоб выполнить привычный долг. _Взявшись за гуж_... Он
широко открывает глаза, стараясь хоть немного отодвинуться от того, кто
присутствует тут же, возле самого его уха.
он. - Гарри. У вас произошло ужасное несчастье.
ней образуются завитки и петли. Выслушав Экклза, Гарри чувствует, что у
него внутри образовалась такая петля Он не понимает, что говорит Экклзу, в
его сознании застревают лишь разноцветные коробки, которые видны из окна
телефонной будки. В аптеке на стене висит плакат, на нем красными буквами
выведено одно-единственное слово: ПАРАДИХЛОРОБЕНЗОЛ. Пытаясь понять
Экклза, он беспрерывно перечитывает это слово, гадая, как оно делится на
части и можно ли его вообще произнести. В ту самую минуту, когда до него
наконец дошло, в ту самую минуту, когда вся его жизнь рушится, какая-то
толстуха идет к прилавку уплатить за два рулона туалетной бумаги. Он
выходит из аптеки на солнечный свет, судорожно глотая слюну, чтобы
помешать петле подняться к горлу и задушить его. Стоит знойный день,
первый день лета, жара со сверкающей мостовой поднимается в лица
пешеходов, отгоняя их от витрин и раскаленных каменных фасадов. В белом
свете на лицах ясно видно типично американское выражение - глаза
прищурены, обвисшие в ухмылке губы вот-вот выкрикнут что-то угрожающее и
жестокое. Под сияющими крышами застрявших в дорожной пробке автомобилей
парятся водители. Над городом висит молочная дымка - усталому небу не под
силу ее сбросить. Гарри и несколько женщин, красных и потных от хождения
по магазинам, ждут на углу автобус 16-А. Когда автобус со скрежетом
останавливается, он уже переполнен. Кролик стоит сзади, держась за
стальной поручень, изо всех сил стараясь не согнуться от вызывающей
тошноту петли. Изогнутые щиты рекламируют сигареты с фильтром, крем для
загара и благотворительную организацию по оказанию американской помощи
"КЭР".
окнах не было света, и никто не открыл ему дверь, хотя за матовым стеклом
с надписью "Д-р Ф.-Кс.Пеллигрини" теплился слабый огонек. Он сидел на
ступеньках и смотрел на кулинарию, пока там не погас свет, а потом на ярко
освещенное окно церкви. Когда свет погас и там, ему стало не по себе, его
охватило чувство безнадежности, и он решил вернуться домой. Он дошел до
Уайзер-стрит, посмотрел вниз на все огни и на гигантский подсолнечник, но
автобусов не было, и он побрел дальше, но вдруг испугался, что его могут