Чтение 55–й страницы книги ~Три минуты молчания~

рассказывать, да и не к чему ей.

- Тоже чепуха.

- А у вас, я слышала, списался кто-то. Я думала - ты.

- Нет, не я.

- Я знаю. Просто, подумала - как было бы славно, если бы ты. Поплыли бы
вместе. Мы ведь сейчас уходим, ты знаешь? Гракова только дождемся, он у
вашего капитана в каюте.

А ведь и правда, все можно было переиграть. Позвать Жору-штурмана,
наврать ему что-нибудь, он же у Ваньки бюллетеня не спрашивал. Кто-нибудь
мне подаст шмотки, а я Шурке смайнаю бритву. Не забыть бы только сказать,
чтоб Фомку выпустили. И мы поплывем на этом чудном лайнере. Вместе, вдвоем.
Ах, синее море, белый пароход!

- Не решаешься? Знаешь, тут даже все удивились, когда вы решили
остаться, я многих расспрашивала. Вы просто дети. Какое-то дикое
легкомыслие. "Авось обойдется". Ты же понимаешь, что это глупо? Разве
мужество в том, чтобы лезть очертя голову?

В первый раз ей не все равно было, что со мной будет. В первый раз она
меня просила о чем-то, предлагала. Это понимать надо!

- Что же я, сбегу, как крыса, а другие останутся?

- Вот чего ты боишься! Лучше, конечно, утонуть за компанию?

- Ну, не обязательно "утонуть"...

- Ты же сам сказал - в море все случается. Боишься - быть не как все?

Это правда, я этого боялся. Но вот "дед" не боялся быть "не как все", а
тоже оставался.

- Насмешек боишься? Неужели это всего страшнее?

Я когда-то мечтал о такой минуте, когда она обо мне озаботится. А
теперь она не то что заботилась, она за меня боялась. Но радостно мне не
стало. Если б даже я и списался, так с "дедом" могло без меня случиться, и я
бы себя всю жизнь за это казнил.

- Ну, решайся.

Нашего "Скакуна" подкинуло на волне, приложило бортом о кранец. Она
вздрогнула.

- Если б меня четвертовали, я бы и то не согласилась!

И так она это сказала испуганно, что я вдруг ее притянул к себе и
поцеловал - в губы. Они у нее были холодные и чуть потресканные. Я сам этого
от себя не ожидал, и она не ждала, отшатнулась. И от этого еще больше
смутилась.

- Ну вот, здрасьте... Какая лирика.

Сверху послышалось, из динамиков:

- Восемьсот пятнадцатый, поторапливайтесь с отходом!

Внизу Жора-штурман выглянул из рубки:

- Ясно-ясно, закругляемся!..

Ухман подвел сетку. Я подошел и взялся за нее. По палубе к ней бежали
"маркони" и дрифтер.

- Так что же? - спросила Лиля.

- То же самое. Все обойдется.

Она сказала, улыбаясь чуть насмешливо:

- Кажется, я все про тебя поняла.

- И как?

- Такой, как я и думала. Но убедиться всегда ценно.

- Напишешь мне в море?

- А думаешь - это нужно? Ты же для меня чужим мнением не пожертвуешь. А
знаешь - был момент, когда мне вдруг так захотелось с тобой... пообщаться,
как говорят. Но раз тебе этого не нужно, то письма, прости меня...

Мне показалось, она это не только с грустью говорит, но и с каким-то
облегчением.

"Маркони" с дрифтером добежали, вцепились в сетку.

- Ну, ни пуха! - Лиля нам всем помахала рукой. - К чертям! Сто футов
вам под килем!

- Вот это да! - дрифтер заревел восторженно. - Вот это женщина!

Сетка взлетела над бортом, над Лилей, и стала опускаться. Вдруг резко
остановилась - нас прямо на мачту несло, ухман вовремя углядел. Я поднял
голову - Лиля на нас смотрела, приставив ладонь ко лбу. Снизу ей бил в глаза
наш прожектор.

- Что-то у вас невесело, - сказал "маркони". - Зря я тебя на базу
провел.

- Я ж говорил - не надо.

Он ей хотел помахать, но сетка пошла круто вниз, на трюма, и Серега нас
принял. Они сразу разбежались. А я остался. Пустая сетка раскачивалась между
мачтами и здорово меня соблазняла.

- Восемьсот пятнадцатый! - крикнули с базы. - Отдавайте концы!

Нас подкидывало и с грохотом наваливало на базу. А в рубке никого не
было; наверно, и Жора убежал в кепову каюту. Акт же дело суровое, нужно же и
расписаться всем, и обмыть его.

А дальше - вот что произошло.

Я был на палубе один, смотрел на Лилю. Не знаю, видела она меня или
нет, глаза у нее сощурились от прожектора, и казалось - она глядит как-то
презрительно.

Потом - ее тоже не стало. Ровный планширь, ни одной головы над ним.

Тогда я пошел за роканом, чтоб зря куртку не пачкать, - концы-то,
по-видимому, мне отдавать придется, все уже спать залегли, а когда вышел,
сверху мне крикнули:

- Вахтенный! - там стоял ухман. - Ваших людей всех смайнали?

- Всех!

- А наших - всех вывирали?

- Всех!

Я сперва сказал, а потом вспомнил про Гракова. Он же там еще посиживал
у кепа, подписывал акт или выпивал уже по этому поводу, или черт его знает
что делал, а в это время его ждали, и волна била траулер о базу.

- Тогда я сетку уберу!

- Валяй.

Вот так-то лучше, я подумал. Ты тоже останешься. Что бы там ни
случилось, но и тебя не минует. Ухман мне помахал варежкой, спросил:

- А бичи ваши где?

- Попадали в ящики.

Он заржал.

- Уже? Ну, счастливо, вахтенный!

Я хотел ответить, что никакой я не вахтенный, а после решил - а пусть
думает. Пусть меня потом узнает, зеленого.

С плавбазы крикнули в "матюгальник":

- На "Скакуне" - отдать концы!

Жоры в рубке не было. Сердце у меня стучало, как бешеное, когда я пошел
в корму и скинул все шлаги. Конец выпал из клюза и поволочился по воде, и
корму сразу начало отжимать течением. Я правду вам скажу, ничего страшного
не могло случиться. Просто на конце уже нельзя было подтянуться, для
швартовки пришлось бы по новой заходить, вот и все.

Когда Жора появился в рубке, я уже в капе стоял, в темноте. Он сразу
увидел, что корма отвалила.

- Кто конец отдал? Так и так тому туда-то и туда-то! - Потом он включил
трансляцию. - Выходи отдать носовой!

Я вышел не сразу и не спеша, как будто услышал команду в кубрике. Жора
на меня посветил прожектором.

- Э, кто там? Шалай? Отдай носовой! Вахтенный с плавбазы принял у меня
конец и пожелал всего лучшего. Я вернулся и стал под рубкой.

- Шалай! - крикнул Жора.

- Чисто полубак.

- Ясно. Не ходи никуда, сейчас опять придется причаливать.

Машина заработала, и мы отходили.

Потом они выскочили в рубку - Граков и кеп.

- Кто велел отходить?

- Я велел, - сказал Жора.

Он был настоящий штурман, Жора. Не мог он ответить: "Не знаю, конец
сам, наверно, отдался". Он сказал:

- Я велел. Ситуация аварийная.

- Как же теперь со мной? - спросил Граков.

Не знаю, что там ответил Жора. Они врубили динамик, и Граков сам
закричал в микрофон:

- Плавбаза, восемьсот пятнадцатый говорит! Мне - вахтенного штурмана!

База уходила все дальше, огни ее расплывались.

- Вахтенный штурман слушает...

- Прошу разрешить швартовку. Остался человек с плавбазы...

- Швартовку не разрешаю.

- Это Граков говорит. Требую капитана.

Там, на базе, помолчали и ответили:

- Капитана не требуют, а просят. Даю капитана.

И другой голос по радиотрансляции:

- Капитан слушает.

- Граков говорит. Прошу разрешить швартовку. Мне необходимо пересесть к
вам.

- Волна семь баллов. Какая может быть швартовка? Оставайтесь на
восемьсот пятнадцатом.

- Попрошу капитана не указывать мое местопребывание. Восемьсот
пятнадцатый уходит на промысел.

- Желаю восемьсот пятнадцатому хорошего улова! - сказал капитан
плавбазы. Мне послышалось - он там смеется. - Завтра снимается с промысла
восемьсот шестой, вернетесь на нем в порт. Дмитрий Родионович, вы находитесь
в здоровом коллективе наших славных моряков. Как-нибудь сутки с ними
скоротаете.

- Но мне акт нужно передать.

- Зачем он мне? Я вам верю на слово.