Чтение 55–й страницы книги ~Затворник из горной твердыни~

- Так не ведут себя цивилизованные индивидуумы, - сказал консул. - Вы
так говорите по злобе, чтобы отомстить. Там, где место простой
формальности, без вовлечения личностных моментов. - Он швырнул сигарету на
пол коридора, затем развернулся и быстро зашагал к лифту.

- Забирайте с собою и вашу дрянную смердящую сигарету, - бросил ему
не очень громко вслед Тагоми, но консул уже зашел за угол.

- Сам ведет себя как ребенок, - сказал Тагоми, обращаясь к Рамсэю. -
Вы стали свидетелем возмутительного детского поведения. - Он нетвердой
походкой направился к себе в кабинет. Дышать стало нечем. Боль пронзила
всю левую руку, и в то же самое время какая-то гигантская открытая ладонь
сдавила и расплющила ему ребра. Он только и успел сказать "Уф". И увидел
перед своими глазами не ковер на полу, а сноп взметнувшихся во все стороны
красных искр.

- Помогите, мистер Рамсэй, - взмолился он. Но сам не услышал этих
слов. - Пожалуйста. Он всплеснул руками, споткнулся и, падая, успел
схватиться в кармане пальто за серебряный треугольник, вещицу, которую
убедил его взять мистер Чилдэн. Не спасла она меня, подумал он. Не
помогла. Несмотря на все мои старания.

Тело его ударилось о пол - сначала ладонями и коленями, он стал
ловить ртом воздух, затем увидел ковер у своего носа. Рамсэй что-то
невразумительно бормотал, стараясь сохранить самообладание.

- У меня небольшой сердечный приступ, - удалось еще сказать Тагоми.

Возле него уже суетилось несколько человек, уложившие его на кушетку
в кабинете.

- Не волнуйтесь, сэр, - произнес кто-то из них.

- Сообщите жене, пожалуйста, - попросил Тагоми.

Вскоре он услышал завывание на улице сирены скорой помощи. Люди
входили в кабинет и выходили, создавая вокруг него суматоху. Его укрыли
одеялом, сняли галстук, расстегнули воротник рубахи.

- Мне теперь лучше, - произнес Тагоми. Лежать ему было удобно, он
даже и не пытался пошевелиться. Все равно, карьере моей конец, решил он.
Несомненно, генеральный консул поднимет страшнейший гвалт. Будет
жаловаться на неучтивость. И, наверное, правильно сделает, если
пожалуется. Все равно, дело сделано. Насколько я был способен, со своей
стороны. Остальное - дело Токио и группировок в Германии. Борьба, в любом
случае, без моего участия.

А я-то считал, что это всего лишь пластмассы, подумал он. Важный
коммерсант в области изготовления пресс-форм. Оракул догадался и дал мне
ниточку, но...

- Снимите с него рубаху, - раздался внушительный голос, не терпящий
ни малейших возражений. Это несомненно врач миссии, Тагоми улыбнулся. Тон
голоса - это самое главное.

Можно вот это, захотелось узнать мистеру Тагоми, быть ответом? И я,
мое сознание, должно этому подчиниться.

Что там последнее сообщил мне Оракул? В ответ на вопрос, заданный
ему, когда на полу кабинета лежали двое мертвых или умирающих? Гексаграмма
61. "Внутренняя правда". Звери и птицы не обладают разумом. Не очень-то
убедительно. Это я. Книга имеет ввиду меня. Я никогда не приду к полному
пониманию - такова природа таких существ. Или... это и есть внутренняя
правда, то, что происходит со мной сейчас?

Я подожду. Что же это. Наверное, это и то, и другое.

В этот вечер сразу же после вечерней раздачи пищи, к камере Фрэнка
Фринка подошел служащий полиции, открыл дверь и велел ему забирать свои
вещи в дежурном помещении.

Вскоре Фринк был уже на тротуаре перед полицейским участком на
Кэрни-стрит, в толпе спешивших мимо него прохожих. Среди громыханью
автобусов, сигналов автомобилей, криков водителей велокэбов. Было холодно.
Перед каждым зданием пролегли длинные тени. Фрэнк постоял какое-то
мгновенье и затем машинально присоединился к группе пешеходов,
собравшихся, чтобы перейти улицу на перекрестке.

Арестовали меня совершенно без причины, подумал он. Без какой-либо
цели. А затем точно таким же образом и выпустили.

Ему ничего не объяснили, просто отдали узел с одеждой, бумажником,
часами, очками, личными предметами и занялись приведенным в участок
подвыпившим немолодым мужчиной.

То, что меня отпустили - чудо. Какая-то счастливая случайность. По
правде говоря, я уже должен был быть на борту самолета, следующего в
Германию. Для уничтожения.

Он все никак не мог в это поверить. Как в свой арест, так и в
освобождение. Все казалось каким-то нереальным. Он брел мимо закрытых
магазинов, наступал на мусор, который гнал по тротуару ветер.

Новая жизнь. Как будто родился во второй раз. Как будто - черт
побери, не как будто, а просто родился!

Кого мне благодарить? Помолиться, может быть?

И о чем молить?

Я хочу понять, сказал он себе, проходя по шумным вечерним улицам,
мимо неоновых реклам, мимо баров на Грен-авеню, их дверей которых гремела
музыка. Я хочу постичь. Должен.

Но он знал также и то, что это ему никогда не удастся. Где-то в самом
углу разума мелькнула мысль - назад, к Эду. Мне надо вернуться в
мастерскую, спуститься вниз, в тот самый подвал. Взять в руки инструменты,
которые я оставил, и продолжать изготовлять украшения, вот этими своими
руками. Работая и не думая, не поднимая головы и не пытаясь понять. Я
должен все время быть чем-то занятым. Я должен производить целые груды
украшений.

Он быстро шел, квартал за кварталом, по городу, на который все больше
опускалась ночная тьма. Стараясь изо всех сил как можно быстрее оказаться
в том месте, где все было для него ясно, туда, где он был до сих пор.

Когда Фрэнк спустился по ступенькам в подвал, то увидел, что Маккарти
сидит за верстаком и ужинает. Два бутерброда, термос чая, банан, несколько
печений. Широко открыв рот от изумления, он задержался на пороге.

Наконец Эд его заметил и повернулся в его сторону.

- А я-то думал, что тебя уже нет в живых, - сказал он и стал жевать
дальше, проглотил, откусил еще.

Рядом с верстаком Эда был включен небольшой электрический калорифер.
Фрэнк подошел к нему и, нагнувшись, стал отогревать руки.

- Я очень рад, что ты вернулся, - сказал Эд. Он дважды похлопал
Фрэнка по спине, затем снова принялся за бутерброды. Больше он ничего не
сказал. Только и было слышно жужжание вентилятора калорифера и звуки
челюстей Эда.

Положив пальто на стул, Фрэнк набрал горсть незавершенных серебряных
сегментов и прошел с ними к полировальному станку. Одел на шпиндель
суконный круг, включил двигатель; смазал круг полировочной пастой, одел
маску, чтобы защитить глаза, а затем, сев на высокий табурет, стал снимать
огненную чешую с сегментов, с одного за другим.

15

Капитан Рудольф Вегенер, путешествующий под фиктивным именем Конрад
Гольц, коммерсант в сфере оптовых поставок медикаментов, смотрел в
иллюминатор реактивного корабля "Люфтганзы". Впереди - Европа. Как быстро,
отметил он про себя. Мы приземлимся на взлетно-посадочном поле аэропорта
"Темпельхоф" примерно через семь минут.

Хотел бы знать, чего я достиг, размышлял он, глядя на быстро
приближающуюся земную поверхность... Теперь дело за генералом Тедеки. Что
ему удастся сделать на Островах метрополии. Но, по крайней мере, мы
доставили им информацию. Мы сделали все, что могли.

Но для особого оптимизма причин не было, подумал он. По всей
вероятности, японца вряд ли удастся изменить курс германской внутренней
политики. У власти правительство Геббельса, и оно, вероятно, устоит, и
когда его положение упрочится, снова вернется к идее "Одуванчика". Будет
уничтожена другая важная часть планеты вместе с ее населением, во имя
доведенного до абсурда фанатичного идеала.

Предположим, со временем они, наци, уничтожат ее всю, оставив после
себя стерильное пепелище. Она на это способны. У них есть водородная
бомба. И, безусловно, они так и поступят; их образ мысли ведет к этому
"Готтердаммерунгу" [Сумерки богов (нем.)]. Они, возможно, даже жаждут
этого, активно домогаются фатального светопреставления для всех.

И что же тогда будет, после этого безумия Третьего Рейха? Положит ли
оно конец всей жизни, любого рода, везде и всюду? Когда наша планета
станет мертвым миром, уничтоженная нашими же собственными руками?

В голове все это как-то не укладывалось. Даже если вся жизнь на нашей
планете будет уничтожена, должна оставаться жизнь где-нибудь еще, жизнь, о
которой нам ничего не известно. Не может быть, чтобы наша планета была
единственной; должны существовать еще многие планеты, для нас невидимые, в
других областях пространства или даже в других измерениях, которые мы
просто не в состоянии постичь.

Даже хотя и не могу доказать это, даже хотя это и противоречит логике
- я верю в это, сказал он самому себе.

Из громкоговорителя раздалось:

- Майн Даммен унд Геррен, Ахтунг, Битте.

Близок момент приземления, отметил про себя капитан Вегенер. Меня,
безусловно, встретят из "Зихерхайтсдинст". Вопрос только вот в чем: какая
фракция службы безопасности будет представлена? Геббельса? Или Гейдриха?
При условии, что генерал СС Гейдрих еще жив. Пока я находился на борту
корабля, его могли окружить и расстрелять. В переходные периоды в жизни