Чтение 55–й страницы книги ~Тяжелые времена~

мысли, было не легко; но стоило им понять, что случилось, и они
взволновались так же, как она сама. Один из мужчин был под хмельком; но
когда его товарищ крикнул ему, что кто-то провалился в Чертову Шахту, он
кинулся к луже, сунул в нее голову и воротился трезвым.

Вместе с обоими мужчинами Сесси побежала за полмили к третьему, и
вместе с ним еще к одному, а двое первых побежали в другую сторону. Потом
достали лошадь, и Сесси упросила ее владельца доскакать до железной дороги с
письмом для Луизы. К этому времени целая деревня уже была на ногах, и люди
спешно собирали все необходимое - вороты, канаты, шесты, свечи, фонари - для
отправки к Чертовой Шахте.

Сесси казалось, что вечность прошла с тех пор, как сна оставила могилу,
в которой лежал заживо погребенный. Ее терзала мысль, что она так надолго
покинула его - точно бросила на произвол судьбы, - и она побежала обратно, а
с нею - человек шесть рабочих, включая пьяного, которого отрезвила весть о
несчастье и который оказался деятельнее всех. Когда подошли к Чертовой
Шахте, там по-прежнему царила тишина и безлюдье. Мужчины кричали и
прислушивались так же, как раньше это делала Сесси, осмотрели край пропасти,
сошлись на том, каким образом произошло несчастье, а потом сели и стали
дожидаться, когда доставят нужные приспособления.

От малейшего шума - прогудит ли над головой жук, зашелестит листва,
шепнет слово один из рабочих - Сесси вздрагивала, думая, что слышит крик со
дна пропасти. Но ветер безучастно проносился над ней, ни звука не долетало
оттуда, и они молча сидели на траве и ждали, ждали. Спустя немного времени к
ним стали по одиночке подходить люди, узнавшие о несчастье, а потом,
наконец, начала прибывать и настоящая помощь. Воротилась и Рейчел, приведя с
собой людей и среди них врача, захватившего вино и лекарства. Но почти никто
не надеялся, что провалившегося в Чертову Шахту вытащат оттуда живым.

Теперь собралось так много народу, что для спасательных работ надо было
установить порядок, и один из рабочих - тот самый, который сначала был под
хмельком, - не то по собственному почину, не то с общего согласия взявший на
себя руководство, очистил место по краям шахты и поставил выбранных им людей
широким кольцом вокруг нее. Сперва, кроме тех, кто вызвался работать, только
Сесси и Рейчел были допущены в круг; но после того как из Кокстауна прибыл
экстренный поезд, в круг вступили и мистер Грэдграйнд, и Луиза, и мистер
Баундерби, и щенок.

Прошло четыре часа с того времени, когда Рейчел и Сесси присели здесь
отдохнуть, прежде чем из шестов и канатов удалось, наконец, соорудить
механизм, с помощью которого два человека могли без риска спуститься вниз.
Несмотря на простоту этого механизма, устройство его потребовало много
труда; не хватало то одного, то другого, и за всем пришлось посылать людей.
Лишь в пять часов пополудни этого погожего осеннего воскресенья спустили
вниз свечу, чтобы проверить воздух; над краем шахты склонились грубоватые
лица, несколько пар глаз напряженно следили за свечой, которую по команде
спускали люди у ворота. Когда ее опять подняли на поверхность, пламя едва
мерцало, - а потом в шахту плеснули немного воды. Только после этого
прицепили бадью и двое людей с фонарями влезли в нее и крикнули: "0пускай!".

Заскрипел ворот, канат туго натянулся, и среди сотни мужчин и женщин,
столпившихся вокруг шахты, не было ни одного не затаившего дыхания. Ворот
остановили по команде, когда канат размотался только наполовину. Остановка
ворота показалась всем бесконечно долгой, и несколько женских голосов
закричали, что случилось новое несчастье! Но врач, стоявший с часами в руке,
сказал, что не прошло еще и пяти минут, и строго потребовал полной тишины.
Не успел он договорить, как ворот начал работать, выбирая канат. Опытный
глаз мог заметить, что ворот идет слишком легко для подъема двух людей и,
стало быть, возвращается только один.

Туго натянутый канат круг за кругом навертывался на вал, все взоры
впились в отверстие шахты. Показался одна из рабочих и выпрыгнул из бадьи на
землю. Раздался дружный крик: "Жив?" - а потом настала глубокая напряженная
тишина.

Когда он сказал "жив", со всех сторон послышались радостные возгласы и
у многих слезы выступили на глазах.

- Но он сильно разбился, - продолжал он, как только крики утихли. - Где
врач? Его так покалечило, сэр, что мы не знаем, как его поднять оттуда.

Совещались все вместе, обступив врача, и с тревогой глядели ему в лицо,
а он, выслушав ответы на свои вопросы, только качал головой. Солнце уже
садилось, и в багровом отблеске закатного неба отчетливо видны были
взволнованные, напряженные лица.

Совещание кончилось тем, что люди опять взялись за ворот, а поднявшийся
на поверхность рабочий опять спустился вниз, прихватив с собой вино и
кое-какое лекарство. Потом поднялся из ямы второй рабочий. Тем временем, по
указанию врача, принесли носилки, застелили их всякой одеждой и сверху
накрыли соломой, а сам врач приготовил подобие бинтов и перевязей из шалей и
носовых платков. Все это повесили на руку тому, кто вторым вылез из ямы,
объяснив ему, что нужно сделать; он стоял, опираясь могучей рукой о шест,
поглядывая то в отверстие шахты, то на окруживших его людей, и фигура этого
горняка, освещенная фонарем, который он держал в другой руке, далеко не была
наименее заметной в толпе. Уже смерклось, и горели зажженные факелы.

Из того немногого, что он успел сообщить обступившим его людям и что
немедленно разнеслось среди зрителей, стало известно, что пострадавший лежит
на куче осыпавшейся породы, которой шахта забита до половины, и что, кроме
того, силу удара несколько смягчил выступ рыхлой земли на боковой стенке. Он
упал на спину, подмяв под себя одну руку; по его собственным словам, он все
время лежал не двигаясь, только здоровой рукой доставал крошки хлеба и мяса
из кармана и несколько раз набирал в горсть воды. Как только он получил
письмо, он тотчас же оставил работу, всю дорогу прошел пешком и уже
приближался к усадьбе мистера Баундерби, когда случилось несчастье. А попал
он в такое опасное место потому, что он ни в чем не виноват и спешил
воротиться кратчайшим путем, чтобы снять с себя обвинение. Чертова Шахта,
заключил горняк, крепко ругнув ее, верна себе и недаром так прозвана; по его
мнению, хоть Стивен еще в состоянии говорить, но Чертова Шахта сгубила его.

Когда все было готово, ворот заработал, и горняк, напутствуемый
последними торопливыми советами товарищей и врача, скрылся в пропасти. Как и
в первый раз, канат разматывался круг за кругом, потом по сигналу ворот
остановили. Ни один из рабочих не отнял от него руки, все ждали, согнувшись,
держась за вал, готовые начать выбирать канат. Наконец сигнал был подан, и
все стоявшие вокруг шахты подались вперед.

Ибо теперь натянутый до отказа канат шел тяжело, люди с трудом крутили
вал, и ворот жалобно поскрипывал. Страшно было глядеть на канат - казалось,
он вот-вот оборвется. Но круг за кругом мерно ложился на вал, потом
появились цепи, прикрепленные к бадье, и, наконец, сама бадья: по бокам -
ее, ухватившись одной рукой за край - зрелище, от которого кружилась голова
и замирало сердце, - висели оба горняка, а свободной рукой они бережно
поддерживали привязанное к бадье несчастное искалеченное человеческое
существо.

Шепот сострадания пробежал по толпе, а женщины плакали в голос, глядя,
как изувеченное тело, в котором едва теплилась жизнь, осторожно
перекладывали с железного ложа на соломенное. Сначала к нему подошел только
врач. Он сделал, что было в его силах, попытался, насколько возможно,
уложить умирающего поудобнее, но, в сущности, ему оставалось только очень
осторожно прикрыть его; потом он подозвал Рейчел и Сесси. И тут все увидели
бледное, изможденное лицо, обращенное к небу, и сломанную правую руку,
которая лежала поверх покрывающих его одежд, словно ожидая, что чья-нибудь
рука коснется ее.

Ему дали напиться, спрыснули лицо водой, влили в рот несколько капель
вина и укрепляющего лекарства. Хоть он и лежал не шевелясь, глядя в небо, он
улыбнулся и сказал: "Рейчел".

Она опустилась па траву подле него и наклонилась над ним так, что лицо
ее пришлось между его глазами и небом, - он даже не мог перевести на нее
взгляд.

- Рейчел, дорогая.

Она взяла его за руку. Он опять улыбнулся и сказал:

- Не выпускай ее!

- Тебе очень больно, милый мой, дорогой Стивен?

- Было очень больно, теперь уже нет. Я сильно мучился, и долго, очень
долго, но теперь все прошло. Ах, Рейчел, какая морока! С начала и до конца -
одна морока!

Что-то отдаленно напоминающее прежнего Стивена бледной тенью скользнуло
по его лицу, когда он произнес свое излюбленное слово.

- Я упал в яму, которая на памяти еще ныне живущих стариков стоила
жизни сотням и сотням людей, - отцам, сыновьям, братьям, любимым тысячами и
тысячами родных, чьими кормильцами они были. Я упал в яму, которая сгубила
рудничным газом больше народу, нежели гибнет в кровавом бою. Я читал
прошение, - и каждый может прочесть его, - где люди, работающие в копях,
Христом-богом молили издать такие законы, чтобы труд не убивал их, а пощадил
ради жен и детей, которых они любят не меньше, нежели богатые и знатные
любят своих. Когда эта шахта работала, она за зря убивала людей; и нынче,
уже брошенная, она все еще убивает за зря. Видишь, мы каждый божий день
умираем за зря, так ли, сяк ли, - морока да и только!

Он говорил едва слышно, без злобы или обиды, никого не обвиняя, а
просто утверждая бесспорную истину.

- Твоя сестричка, Рейчел, - ты не забыла ее. А теперь уж наверняка не
забудешь, когда я буду подле нее. Ты помнишь, какая она была хилая, как
терпеливо сидела весь день на стульчике у окна, пока ты работала на нее, и
как она умерла, бедная маленькая калека, за зря погубленная смрадным
воздухом, которым дышат рабочие в своих жалких лачугах. Ах, морока! Какая
морока!

К нему подошла Луиза; но он не видел ее - лицо его было обращено к
вечернему небу.

- Ежели бы во всем, что до нас касается, не было столько мороки, я не
лежал бы здесь. Ежели бы между нами было поменьше мороки, мои товарищи