Чтение 55–й страницы книги ~Белеет парус одинокий~

нашей рабочей крови пролилось по всей России - страшно подумать! Сколько
нашего брата погибло на виселицах, в царских застенках, в охранках! Говорить
вам об этом не приходится, сами знаете. Вчерась, кажется, хоронили в: л
одного своего хорошего старика, который тихо и незаметно жизнь свою отдал за
счастье внуков и правнуков. Перестало биться его старое благородное рабочее
сердце. Отошла его дорогая нам всем душа. Где она, тая душа? Нет ее и
никогда уже не будет... А может быть, она сейчас летает над нами, как чайка,
и радуется на нас, что мы не оставляем своего дела и собираемся еще и еще
раз драться за свою свободу до тех пор, пока окончательно не свергнем со
своей спины ненавистную власть...

Матрос замолчал и стал вытирать платочком вспотевший лоб. Ветер играл
красным шелковым лоскутком, как маленьким знаменем.

Полная, глубокая тишина стояла над шаландами. А с берега уже доносились
тревожные свистки городовых. Матрос посмотрел туда и мигнул:

- Друзья наши забеспокоились. Ничего. Свисти, свисти! Может, что-нибудь и
высвистишь, шкура!

Он злобно согнул руку и выставил локоть в сторону берега, усеянного
нарядными зонтиками и панамами.

- На, укуси!

И сейчас же красавец Федя, развалившийся на корме своей великолепной
шаланды "Надя и Вера", заиграл на гармонике марш "Тоска по родине".

Откуда ни возьмись на всех шаландах появились крашенки, таранька, хлеб,
бутылки.

Матрос полез в свою кошелку, достал закуску и разделил ее поровну между
всеми в лодке. Пете достались превосходная сухая таранька, два монастырских
бублика и лиловое яйцо.

Маевка и вправду оказалась веселой рабочей пасхой.

Городовые, свистя, бегали по берегу. Шаланды стали разъезжаться в разные
стороны.

Гипсовые головы облаков поднимались из-за горизонта.

Федя повернул лицо к небу, уронил руку за борт и чистым и сильным тенором
запел известную матросскую песню:

Раскинулось море широко,

И волны бушуют вдали.

Товарищ, мы едем далеко,

Далека от грешной земли!

Сверкали весла. Песня уплывала.

- Товарищ, нет силы мне вахту держать, - Сказал кочегар кочегару...

Песня уже еле слышалась.

Тогда матрос скомандовал мальчикам:

- Весла-а-а... на воду!.. Ать! Ат-ать! Ать!

И, хлопнув Терентия по спине, закричал:

Черное море,

Белый пароход,

Плавает мой милый

Уж четвертый год.

Ну, босяки! Что же вы не помогаете?

И Терентий и оба мальчика весело подхватили:

Ты не плачь, Маруся,

Будешь ты моя.

Я к тебе вернуся,

Возьму за себя!

Белая чайка на неподвижно раскинутых крыльях бесшумно скользнула над
самой шаландой. Казалось, она схватила на лету веселую песенку и унесла ее в
коралловом клюве, как трепещущую серебряную рыбку.

Мальчики долго смотрели вслед птице, думая, что, может быть, это
белоснежная дедушкина душа прилетела посмотреть на свою шаланду и на своих
внуков.

Маевка кончилась.

Но к берегу пристали не скоро - часа два еще крутились в море, выжидая
удобного момента.

Сначала высадили Терентия возле Золотого Берега, а потом отвезли матроса
на Ланжерон.

Прежде чем сойти на берег, матрос долго осматривался по сторонам. Наконец
он махнул рукой: "Ничего. Авось-небось, как-нибудь... ", подхватил под мышку
свою щегольскую тросточку с мельхиоровой ручкой в виде лошадиной головы и
выпрыгнул из шаланды.

- Спасибо, хлопчики! - пробормотал он поспешно. - До приятного свидания.

И с этими словами исчез в толпе гуляющих.

Петя вернулся домой к обеду, с пузырями на ладонях и красным, за один
день обгоревшим лицом.

45 ПОПУТНЫЙ ВЕТЕР

Прошла неделя.

За это время Петя ни разу по побывал на море. Он был занят
приготовлениями к отъезду в экономию. Приходилось то с папой, то с тетей
отправляться в город за покупками.

Все вокруг было уже летнее.

Одесский май ничем не отличается от июня. Город изнемогал от
двадцатипятиградусной жары. Над балконами и магазинами были спущены косые
полосатые маркизы с красными фестонами. На них лежала резкая тень начинающих
цвести акаций.

Собаки бегали с высунутыми языками, разыскивая воду. Между домами вдруг
открывалось пламенное море. В "центре" за зелеными столиками под большими
полотняными зонтиками сидели менялы и цветочницы. Каблуки вязли в
размягченном асфальте. В адских котлах повсюду варилась смола.

О, какое это было наслаждение - целый день ходить по магазинам, делая
веселые дачные покупки: серсо, сандалии, марлевые сетки для ловли бабочек,
удочки, мячи, фейерверк... и потом с легкими пакетами странной формы
возвращаться домой на летней, открытой конке!

Петино тело еще томилось в знойном городе, но нетерпеливая душа, залетев
далеко вперед, уже ехала на пароходе, насквозь прохваченная голубым ветром
путешествия.

Но однажды рано утром во дворе раздался знакомый свист. Мальчик подбежал
к окну и увидел посредине двора Гаврика.

Через минуту Петя очутился внизу. У Гаврика был необыкновенно озабоченный
вид. Его сероватое лицо, решительно поджатые губы и слишком блестящие глаза
говорили о том, что произошло какое-то несчастье.

Сердце у Пети сжалось.

- Ну, - против воли понижая голос до шепота, спросил он, - что?

Гаврик, насупившись, отвернулся:

- Ничего. Хочешь идти с нами на шаланде?

- Когда?

- А сейчас. Я, Мотька и ты. Под парусом.

- Брешешь?

- Собака брешет.

- Под парусом?

- Плюнешь мне в глаза.

- Кататься?

- Пускай кататься. Хочешь?

- Спрашиваешь!

- Тогда быстро!

Идти на шаланде под парусом!

Нечего и говорить, что Петя даже не сбегал домой за фуражкой. Через
десять минут мальчики были уже на берегу.

Шаланда со вставленной мачтой и свернутым парусом, до половины выдвинутая
в море, покачивалась на легкой волне. Босая Мотя возилась на дне лодки,
укладывая в ящик под кормой дубовый бочоночек с водой и буханку житного
хлеба.

- Петька, берись! - сказал Гаврик, упираясь плечом в корму.

Мальчики навалились и, без особого труда столкнув шаланду, вскочили в нее
уже на ходу.

- Поехали!

Гаврик ловко развязал и поднял новый четырехугольный парус. Слабый
ветерок медленно его наполнил. Шаланду потянуло боком. Став коленями на
корму, Гаврик с усилием надел тяжелый руль и набил на него румпель.

Почувствовав руль, шаланда пошла прямее.

- Побережись!

Петя едва успел присесть на корточки и нагнуться.

Повернутый ветром гик грузно перешел над самой головой слева направо,
открыв сияющее море и закрыв глинистый берег, где по колено в бурьяне и
дикой петрушке стояла Мотина мама, приложив руку к глазам.

Гаврик нажал на румпель и навалился на него спиной. Мачта слегка
наклонилась. Вода звучно зажурчала по борту. Подскакивая и хлопая плоским
дном по волне, шаланда вышла в открытое море и пошла вдоль берега.

- Куда мы едем? - спросил Петя.

- Увидишь.

- А далеко?

- Узнаешь.

В глазах у Гаврика опять появился тот же недобрый, сосредоточенный блеск.

Петя посмотрел на Мотю. Девочка сидела на носу, свесив босые ноги за
борт, и неподвижно смотрела вперед. Ее щеки были строго втянуты, и ветер