упрямства головы не поднял. Скип прекрасно знал, что Нат терпеть не мог,
когда он выражался, отчего и не скупился на выражения. - Да о чем ты вообще
говоришь?
беру. Потому что это гнусь, дружочек. Она мне глаза режет. Глаза, блядь,
режет.
был начерчен с точностью карты в дорожном атласе. - ЧТО?
задорными грудками, торчащими из-под миди-блузки, вроде бы танцевала на
палубе торпедного катера. Одна рука была приподнята ладонью наружу в
задорном взмахе. На голове задорно сидела задорная матросская шапочка.
собой в колледж "Диана Рени поет военно-морские блюзы", - сказал Скип. -
Нехорошо, Нат. Ее место на чердаке вместе с хреновыми брючками, в которых ты
уж, конечно, щеголял на всех школьных вечеринках и церковных мероприятиях.
с дурацкой, ничего не держащей пряжечкой сзади, Нат, думаю, привез с собой
почти все, какие у него имелись... И был облачен в такие в эту самую минуту.
Но я промолчал. Поднял рамку с фотографией моей собственной девушки,
обнаружил за ней обеденный талон, схватил его и засунул в карман моих
ливайсов.
пластинка... Настоящий свинг.
не ставил пластинки Ната назад на полку, зная, как это доводит Ната). -
"Сказал жених мой: "Так держать", и он пошел служить на фло-о-о-от"? Если
это отвечает твоему определению "хорошее", напомни мне, хрен, чтобы я не
вздумал пройти у тебя хренов курс лечения.
слово. Жилы у него на шее все больше напрягались. Насколько я знаю, в
Чемберлен-Холле, а может, и во всем студгородке, Скип Кирк был единственным,
кому удавалось проколоть толстую кожу моего соседа, истого янки. - Дантист,
к твоему сведению, Скип, это термин латинского происхождения от слова "денс"
- зуб.
хреновые дупла.
требовалось, чтобы Нат произнес "это". В конце концов Нат произносил, и его
лицо становилось кирпично-красным. Скип бывал заворожен. Скипа в Нате
завораживало все. Как-то капитан сказал мне, что Нат, конечно,
инопланетянин, которого к нам излучили с планеты Пай-Мальчик.
- и он уподобился диккенсовскому персонажу, какому-нибудь благовоспитанному
юноше из очерков Боза. - Вот что.
Пол Анка вернется?
"Диану Рени" с кровати и водворяя ее на место между Митчем Миллером и
"Стелла Стивене Влюблена!".
- в следующий четверг предстояла контрольная. Скип выхватил у меня учебник и
швырнул обратно на стол, опрокинув фото моей девушки, которая отказывалась
трахаться, но, если была в настроении, руками давала медленное, мучительное
наслаждение. Никто не работает руками лучше девушек-католичек. На протяжении
моей жизни я переменил много мнений, но не это.
помои. В каком сарае ты родился?
понимаю, тебе трудно поверить, будто хоть что-то можно делать иначе, чем
делаешь ты. Но можно.
и сказал:
захочу или если возникнет такая необходимость.
скапутился от язвы. Не мог остановиться, таранил и таранил.
кончился. Идешь, Натти?
выполз из-под трухлявого полена, и молча вернулся бы к своему занятию. Но
тут Нат задумался, потом встал и аккуратно снял куртку с двери, на которую
всегда ее вешал. Он надел ее, поправил шапочку на голове. Даже Скип не
решался прохаживаться по поводу упрямого нежелания Ната расстаться с
шапочкой первокурсника. (Когда я спросил Скипа, куда пропала его шапочка -
это произошло на третий день наших занятий в университете и на следующий,
после которого мы с ним познакомились, - он сказал: "Подтерся разок и
забросил хреновину на дерево". Возможно, это было вранье, но полностью я
такого варианта не исключаю.) Мы скатились по трем лестничным маршам и
выскочили в мягкие октябрьские сумерки. Из всех трех корпусов студенты
двигались к Холиоуку, где я дежурил на девяти трапезах в неделю. Теперь я
стоял на тарелках, недавно повышенный до них от столовых приборов. А если
сумею показать себя с наилучшей стороны, то еще до каникул на День
Благодарения могу быть произведен в собиралыцика посуды. Чемберлен, Кинг и
Франклин-Холл стояли на пригорках, как и Дворец Прерий. Студенты шли туда по
асфальтовым дорожкам, которые спускались в длинную ложбину, сливались в одну
широкую, выложенную кирпичом дорогу, которая вела вверх по склону. Холиоук
был самым большим из этих четырех зданий и в сумерках весь светился, будто
лайнер в океане.
если я когда-нибудь и знал почему, то успел давно забыть. По двум дорожкам
туда спускались ребята из Кинга и Чемберлена, а по третьей - девочки из
Франклина. Там, где дорожки сливались, мальчики и девочки смешивались,
болтая, смеясь, обмениваясь взглядами - и откровенными, и застенчивыми.
Оттуда они к зданию столовой шли уже вместе по широкой кирпичной дороге,
носившей название "Променад Беннета".
выражением на бледном, резко очерченном лице двигался Стоукли Джонс III.
Очень высокий, хотя заметить это было трудно, потому что он всегда горбился
на своих костылях. Его волосы, абсолютно глянцево-черные, без единого намека
на хоть сколько-нибудь более светлую прядь, вихрами падали ему на лоб,
прятали его уши, чернильными полосками пересекали бледные щеки.
мудрствуя, просто зачесывали волосы не вверх, а вниз, укрывая таким образом
лоб (а заодно и обильные всходы прыщей). Такое сю-сю было не для Стоукли
Джонса. Его средней длины волосы располагались так, как этого хотел он.
Сгорбленная спина угрожала остаться такой навсегда - если уже не осталась.
Глаза у него обычно были опущены, словно следили за дуговыми взмахами
костылей. Если эти глаза внезапно поднимались и встречали ваш взгляд, их
неистовство ошарашивало. Он был Хитклифом из Новой Англии, но только с
ногами-спичками, начиная от бедер. Ноги эти, обычно закованные в металл,
когда он отправлялся на занятия, были способны двигаться, но лишь очень
слабо, будто щупальца издыхающего кальмара. По сравнению его торс выглядел
мускулистым. В целом его фигура производила гротескное впечатление. Стоук
Джонс выглядел как реклама пищевых добавок Чарльза Атласа, в которой "ДО" и
"ПОСЛЕ" причудливо слились воедино в одной фигуре. Он завтракал, обедал и
ужинал, едва Холиоук открывался, и к концу первых трех недель нашего первого
семестра мы все уже знали, что причина не в его физическом недостатке -
просто он, как Грета Гарбо, предпочитал одиночество.
Он только что поздоровался с Джонсом, а Джонс проскочил на костылях мимо,
даже не кивнув. Однако он что-то бормотал под нос - мы все расслышали.
"Мудак безногий!" - Это уже Ронни, само сочувствие. Наверное, результат
взросления в воняющих блевотиной пивных на Нижней Лисбон-стрит в Льюстоне
все эти его любезность, обаяние и joie de vivre .
бросил свое тело ему навстречу. Джонс всегда ходил так: размеренными
бросками, наклоняя торс вперед, что придавало ему сходство с деревянной
фигурой на носу старинного корабля. Стоук постоянно говорил: а пошел ты
на.., тому, что иссушило его нижнюю половину; Стоук постоянно показывал ему
фигу. Стоук смотрел на вас неистовыми глазами, посылая и вас на... Загоните
себе в жопу, посидите на нем, повертитесь, съешьте меня прямо так под соусом
"Самый Смак".
взгляд со Скипом. Потом опустил подбородок и проскочил мимо нас. Из-под его
вздыбленных волос стекал пот и струился по лицу. Еле слышно он бормотал:
"рви-РВИ, рви-РВИ, рви-РВИ", не то отбивая такт.., не то выражая вслух то,
что он хотел бы сделать со всей нашей оравой, идущей на своих ногах.., а
может, и то, и другое. И его запах: кисло-едкий запах пота - постоянный,
потому что он не желал двигаться неторопливо, неторопливость словно
Акунин Борис
Андреев Николай
Никитин Юрий
Жюль Верн
Скальци Джон