Даже Пепи была тронута, даже она не могла себя пересилить, хотя ее внимание
было направлено на другое. Ей бросилось в глаза, что Фрида совсем не
выглядела такой уж грустной. Ведь, в сущности, ее постигло огромное
несчастье, впрочем, она и делала вид, будто очень несчастна, но этого мало.
Разве такая комедия могла обмануть Пепи? Так что же ее поддерживало? Неужто
счастье новой любви? Нет, это исключалось. Но в чем же причина? Что давало
ей силу быть по-прежнему сдержанно-любезной, даже с Пепи, которая уже тогда
намечалась ей в заместительницы? Впрочем, Пепи было некогда в это вникнуть,
слишком она была занята подготовкой к новой должности. Уже часа через
два-три надо было приступать к работе, а у нее еще не было ни красивой
прически, ни нарядного платья, ни тонкого белья, ни приличной обуви. И все
это надо было достать за несколько часов, а если за это время не привести
себя в порядок, так лучше вообще отказаться от такого места, все равно
потеряешь его в первые же полчаса. Однако же ей как-то удалось все
выполнить. Причесываться как следует она хорошо умела, однажды даже хозяйка
попросила сделать ей прическу, у Пепи на это рука легкая, правда, и волосы у
нее самой густые, послушные, можно их уложить как угодно. И с платьем ей
помогли. Обе ее верные подружки постарались. Правда, для них это тоже честь,
когда буфетчицей становится именно девушка из их компании, да к тому же
Пепи, войдя в силу, могла бы оказать им значительную помощь. У одной из
девушек давно лежал отрез дорогой материи, ее сокровище, часто она давала
подругам любоваться им и, наверно, мечтала, какое роскошное платье сошьет
себе, но теперь -- и это было прекрасным поступком с ее стороны -- она
пожертвовала отрез для Пепи. Обе девушки с готовностью помогали ей шить и не
могли бы шить усерднее, даже если бы шили на самих себя. И работали весело,
с удовольствием Сидя на своих койках, друг над дружкой, они шили и пели,
передавая друг другу то вниз, то вверх готовые части и отделку Стоит Пепи
теперь об этом вспомнить, как у нее еще тяжелее становится на душе, оттого
что все было напрасно и ей теперь придется с пустыми руками возвращаться к
своим подругам. Какое несчастье и какое легкомыслие тому виной, особенно со
стороны К ! Как они тогда радовались платью, оно казалось им залогом удачи,
а когда под конец находилось еще местечко для какого-нибудь бантика, у них
исчезали последние сомнения в успехе. И разве оно не прекрасно, это платье!
Правда, сейчас оно уже измято и немножко в пятнах, другого платья у Пепи
нет, пришлось носить одно и то же день и ночь, но все еще видно, какое оно
красивое, даже проклятая варнавовская девка не сшила бы лучше. И у платья
есть еще особое преимущество: его можно затягивать и распускать и снизу и
сверху, так что хоть платье одно и то же, но выглядит по-разному, это она
сама придумала. Впрочем, на нее и шить легко, но Пепи хвастать не
собирается; молодой здоровой девушке все к лицу. Труднее было с бельем и с
обувью, тут-то и начались неудачи. Подруги и в этом ей помогли как могли, но
могли-то они сделать очень мало. Удалось собрать и перештопать только самое
грубое бельишко, и вместо сапожек на каблуках пришлось обойтись домашними
туфлями, которые лучше совсем не показывать. Все старались утешить Пепи.
ведь Фрида тоже не слишком хорошо одевалась, часто она ходила такой
растрепой, что гости предпочитали, чтобы вместо нее им прислуживали парни из
погребка. Все это верно, но Фриде многое разрешалось, она уже была на виду,
в чести, а если настоящая дама и покажется в грязноватом и неаккуратном
виде, это еще соблазнительней, но разве такому новичку, как Пепи, это
сойдет? Да кроме того, Фрида и не умела хорошо одеваться, вкуса у нее и в
помине нет; если у тебя кожа с желтизной, ее, конечно, не сбросишь, но уж
нельзя надевать, как Фрида, кремовую кофточку с огромным вырезом, так что у
людей в глазах становится желто. Но пусть бы даже и этого не было, все равно
она слишком скупа, чтобы хорошо одеваться, все, что зарабатывала, она
копила, никто не знал зачем. На этой работе ей деньги не нужны, она себе все
добывала враньем и плутнями, но Пепи и не может, и не хочет брать с нее
пример, потому ей и надо было нарядиться, чтобы показать себя в выгодном
свете, особенно с самого начала. Если бы только она могла пустить в ход
более сильные средства, то, несмотря на все Фридины хитрости, на всю
глупость К., она осталась бы победительницей. Да и началось все очень
хорошо. Все необходимые навыки, все нужное умение она уже приобрела заранее.
За буфетной стойкой она сразу почувствовала себя как дома. Никто и не
заметил, что Фрида больше не работает. Только на второй день некоторые
посетители стали справляться: куда девалась Фрида? Но Пепи ошибок не делала,
хозяин был доволен, в первый день он еще беспокоился, все время сидел в
буфете, потом уже стал заходить только изредка и наконец -- так как касса
была в порядке и выручка даже стала в среднем больше, чем при Фриде, -- он
всецело предоставил работу Пепи. А она ввела кое-какие новшества. Фрида, не
от усердия, а, скорее, от скупости, от властолюбия, от страха, что кому-то
надо уступить какие-то свои права, всегда обслуживала слуг сама, особенно
когда никто не видел, но Пепи, напротив, целиком поручила это дело парням из
погреба, они ведь куда пригоднее для такой работы. Таким образом, она
оставляла себе больше времени для господских комнат, постояльцы
обслуживались быстрее, кроме того, она могла перекинуться с каждым
несколькими словами, не то что Фрида -- та себя, по-видимому, берегла для
одного Кламма и любое слово, любую попытку подойти к ней воспринимала как
личное оскорбление Кламму. Впрочем, это было довольно умно, потому что,
когда она потом подпускала кого-то к себе поближе, это считалось неслыханной
милостью. Но Пепи ненавидит такие уловки, да ей и не годилось начинать с
них. Пепи со всеми была любезна, и ей отвечали любезностью. Видно, всех
радовала перемена, а когда эти господа, натрудившись, наконец улучают
минутку, чтобы посидеть за кружкой пива, они форменным образом
перерождаются, если только сказать им словечко, улыбнуться, повести
плечиком. И все наперебой до того часто ерошили кудри Пепи, что ей раз
десять на дню приходилось подправлять прическу, а не поддаться соблазну этих
локончиков и бантиков никто не мог, даже такой рассеянный человек, как сам
К. Так проходили дни, в напряжении, в постоянной работе, но и с большим
успехом. Если бы они только не так скоро пролетели, если бы их было хоть
немного больше! Четыре дня -- это очень мало, даже если напрягаешься до
изнеможения; может быть, пятый день принес бы больше, но четыре дня слишком
мало! Правда, Пепи и за четыре дня приобрела многих покровителей и друзей, и
если бы верить всем взглядам, то, когда она проплывала по залу с пивными
кружками, ее просто омывали волны дружелюбия, а один писарь по имени
Бартмейер в нее втюрился, подарил ей вот эту цепочку с медальоном, а в
медальон вставил свою карточку, хотя это, конечно, дерзость; да мало ли что
случилось, но ведь прошло всего четыре дня, за четыре дня Пепи, постаравшись
как следует, могла бы заставить всех позабыть Фриду, пусть даже не совсем,
да ее позабыли бы и раньше, если бы она перед тем не устроила настолько
большой скандал, что ее имя не сходило с уст; оттого она опять и стала людям
в новинку, они с удовольствием повидали бы ее снова, уже из чистого
любопытства; то, что им надоело до отвращения, теперь благодаря появлению в
общем ничего не стоящего человека снова манило их, правда, они не отказались
бы из-за этого от Пепи, пока она действовала на них своим присутствием, но
по большей части это были люди пожилые, с устоявшимися привычками, проходит
не день, не два, пока они привыкнут к новой буфетчице, даже если эта
перемена к лучшему, эти господа поневоле привыкают дольше, скажем дней пять,
а четырех дней мало, пока что для них Пепи все еще чья-то заместительница. А
потом случилось, пожалуй, самое большое несчастье: за эти четыре дня Кламм
ни разу не вышел в буфет, хотя все время находился в Деревне. Если бы он
пришел, то это было бы главным и решительным испытанием для Пепи, которого
она, впрочем, не боялась, а, скорее, ему радовалась. Она -- хотя о таких
вещах лучше вслух не говорить -- не стала бы любовницей Кламма и лживо не
присвоила бы себе такое высокое звание, но она сумела бы ничуть не хуже
Фриды мило подать кружку пива, приветливо поздороваться без Фридиной
назойливости и приветливо попрощаться, а если Кламм вообще чего-то ищет во
взгляде девушки, то во взгляде Пепи он досыта нашел бы все, чего хотел. Но
почему же он не пришел? Случайно ли? Тогда Пепи так и думала. Два дня она
ждала его с минуты на минуту, даже ночью ждала. Вот сейчас придет Кламм,
непрестанно думала она и бегала взад и вперед, без всякой причины, от одного
только беспокойного ожидания, от стремления увидеть его первой, сразу, как
только он войдет. Ее измотало постоянное разочарование, может быть, она
из-за этого и выполняла свои обязанности хуже, чем могла. А когда выдавалась
свободная минутка, она прокрадывалась в верхний коридор, куда прислуге
входить строго воспрещалось, и ждала там, забившись в уголок. Хоть бы сейчас
вышел Кламм, я могла бы взять этого господина на руки и снести в буфет из
его комнаты. Под таким грузом я бы даже не споткнулась, каким бы тяжелым он
ни оказался. Но Кламм не шел. В том коридоре, наверху, до того тихо, что и
представить себе нельзя, если там не побывал. Так тихо, что долго вынести
невозможно, тишина гонит оттуда прочь. Но все начиналось сначала: десять раз
ее гнала тишина, и десять раз Пепи снова и снова подымалась туда. Это было
бессмысленно. Захочет Кламм прийти -- он и придет, а не захочет, так Пепи
его и не выманит, хоть бы она задохнулась от сердцебиения в своем уголке.
Ждать было бессмысленно, но, если он не придет, тогда почти все станет
бессмысленным. Однако он не пришел. И теперь Пепи знает, почему Кламм не
пришел. Фрида была бы в восторге, если бы могла увидеть, как Пепи стоит
наверху в коридоре, прижав обе руки к сердцу. Кламм не сходил вниз, потому
что Фрида этого не допускала. И не просьбами он? добивалась своего, никакие
ее просьбы до Кламма не доходили. Но у нее, у этой пау-чихи, есть связи, о
которых никому не известно. Когда Пепи что-нибудь говорит гостю, она говорит
вслух, открыто, ее и за соседним столом слышно. А Фриде сказать нечего,
поставит пиво на стол и отойдет, только ее нижняя шелковая юбка --
единственное, на что она тратит деньги, -- прошуршит на ходу. Но уж если она
что-то скажет, так не вслух, а шепотом, на ухо посетителю, так что за
соседним столом все навострят уши. Вероятно, то, что она говорит, никакого
значения не имеет, хоть и не всегда, связей у нее много, а она еще укрепляет
их, одну с помощью другой, и если что-то не удается -- кто же станет долго
интересоваться Фридой? -- то какую-нибудь из этих связей она все же удержит.
И эти связи она постаралась сейчас использовать. К. дал ей для этою полную
возможность: вместо того чтобы сидеть при ней и стеречь ее, он почти не
бывает дома, бродит по Деревне, ведет переговоры, то там то сям, ко всем он
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Глуховский Дмитрий
Суворов Виктор
Шилова Юлия