Чтение 55–й страницы книги ~Жюльетта~

пистолетами в руках, которые неожиданно выросли перед нами. - Эй, господа!
Что вам угодно?
- Сейчас увидишь, - процедил один из них и быстро и ловко привязал
Сен-Фона к дереву. Другой так же ловко спустил с него панталоны.
- Что вы собираетесь делать?
- Преподать тебе урок, - ответил первый, взмахнув сплетенной из ремней
плетью и с оттягом опустив ее на министерскую задницу. - Проучить тебя за
то, что ты сделал с этими бедными людьми.
После трех или четырех сотен ударов, которые привели главным образом к
тому, что истощенный орган Сен-Фона вновь взметнулся вверх, второй
нападавший усилил экстаз моего любовника, введя в его анус гигантский член
совершив бурный акт, он тоже взял плеть и еще раз отодрал министра, который
в это время правой рукой лихорадочно трепал ягодицы девочки, а левой - мои.
Наконец, Сен-Фона отвязали, нападавшие растворились в темноте, а мы втроем
снова вышли на ночную лужайку.
- Ах, Жюльетта, должен еще и еще раз признаться тебе, что ты
восхитительна... Кстати, знаешь, этот последний эпизод не на шутку напугал
меня но зато ты испытываешь ни с чем не сравнимое удовольствие, когда
вначале на тебя обрушивается страх, а затем растворяешься в волне
сладострастия: жалким человечишкам никогда не понять такие контрасты и
резкие переходы ощущений.
- Выходит, страх благотворно действует на вас?
- Удивительно благотворно, моя милая. Возможно, я самый большой трус на
земле, в чем и сознаюсь без тени стыда. Бояться - это своего рода искусство,
это целая наука - искусство и наука самосохранения, это исключительно важно
для человека, следовательно, верх глупости и тупости в том, чтобы считать
честью бравирование опасностью. Напротив, я полагаю за честь страх перед
лицом опасности.
- Но если страх так сильно воздействует на ваши чувства, как же он
должен восприниматься жертвами ваших страстей!
- Именно, девочка моя, в том-то и заключается мое самое глубокое,
наслаждение, - подхватил мою мысль министр. - Суть наслаждения в том, чтобы
заставить жертву страдать от тех же самых вещей, которые угрожают твоему
существованию... Но где мы находимся? Твой сад, Жюльетта, просто
необъятен...
- Мы пришли к ямам, приготовленным для жертв.
- Ага, - Сен-Фон остановился и повел носом. - Должно быть, принц уже
совершил жертвоприношение: мне кажется, я чую мертвечину.
- Давайте посмотрим, кто это... - предложила я. - По-моему, это самая
младшая из сестер, и она еще жива. Наверное, наш озорник задушил ее, но не
совсем, и закопал живьем. Давайте приведем ее в чувство, и вы развлечетесь
тем, что умертвите сразу двух прелестных девочек.
Действительно, благодаря нашим стараниям бедняжка вернулась к жизни, но
была не в состоянии сказать, что с ней делал принц, когда она потеряла
сознание. Сестры обнялись, обливаясь слезами, и жестокий Сен-Фон сообщил им,
что собирается убить их обеих. Что он и Сделал, не сходя с места. У меня в
жизни было множество подобных приключений, поэтому, чтобы не наскучить вам,
я не буду описывать это двойное убийство. Достаточно сказать, что злодей
разрядил свой инструмент в зад младшей сестры как раз в момент ее
предсмертной агонии. Мы забросали канаву землей и продолжали прогулку.
- Существует бесчисленное множество разных видов убийства, которые дают
возможность испытать удовольствие, но, насколько мне известно, нет ни
одного, которое может сравниться с уничтожением или бесцельным убийством, -
со знанием дела заявил величайший распутник. - Никакой экстаз не сравнится с
тем, что дает это восхитительное злодейство если бы такое развлечение было
распространено шире, уверяю тебя, земля обезлюдела бы за десять лет. Милая
Дюльетта, спектакль, который ты устроила нам, наводит меня на мысль, что ты
так же, как и я, влюблена в преступление.
На что я просто и с достоинством ответила, что оно возбуждает меня
ничуть не меньше, а может быть, и больше, чем его самого. В это время на
опушке, за деревьями, в неверном лунном свете показался маленький монастырь.
- Это еще что такое? - удивился Сен-Фон. - Какой-то новый сюрприз?
- По правде говоря, - ответила я, - я не знаю, куда мы попали. - И
постучала в дверь. Нам открыла пожилая монашка.
- Уважаемая матушка, - начала я, - не окажете ли гостеприимство двум
путникам, сбившийся с дороги?
- Входите, - сказала добрая женщина, - хотя это и женский монастырь,
добродетель не чужда нашим сердцам, и мы с радостью окажем вам приют, как
оказали его старому господину, который незадолго до вас просил о том же
сейчас он беседует с нашими обитательницами, они как раз готовят завтрак.
Из ее слов мы заключили, что принц тоже здесь. Мы нашли его в обществе
другой монахини и нескольких пансионерок в возрасте от двенадцати до
шестнадцати. Еще не остыв от крови своей последней жертвы, старый развратник
снова начинал вести себя непристойно.
Как только мы вошли в комнату, монашка бросилась к Сен-Фону.
- Сударь, прошу вас остановить этого неблагодарного господина. В ответ
на любезный прием с нашей стороны, он только и делает, что оскорбляет нас.
- Мадам, - отвечал министр, - вряд ли мой друг отличается более высокой
нравственностью, чем я, он так же, как и я, презирает добродетель и совсем
не расположен вознаграждать ее. А вот ваши юные пансионерки мне нравятся,
поэтому либо мы сейчас же спалим ваш проклятый монастырь, либо изнасилуем
всех шестерых во славу Божию.
С этими словами одной рукой схватив самую младшую, а другой отшвырнув в
сторону обеих монашек, пытавшихся защитить девочку, Сен-Фон, не сходя с
места, овладел ею спереди. Вряд ли стоит добавлять, что остальных пятерых
постигла та же участь, за исключением того, что Сен-Фон, опасаясь, как бы не
ослаб его член, игнорировал влагалища и наслаждался юной плотью через задний
проход. Одна за другой они переходили из его немилосердных объятий в руки
принца, и тот порол их до крови, то и дело прерывая эту церемонию, для того
лишь, чтобы с жаром целовать мои ягодицы, которые, как он часто повторял,
были для него дороже и милее всего на свете. Сен-Фон сумел сдержать свой пыл
и не выбросил из себя ни капли семени, потом вместе с обеими монашками,
одной из которых было за шестьдесят, скрылся в соседней комнате и вышел
оттуда уже один полчаса спустя.
- Что вы сделали с нашими гостеприимными хозяйками? - поинтересовалась
я, когда министр, в прекраснейшем расположении духа, присоединился к нам.
- Чтобы навести порядок в этом заведении, пришлось от них избавиться я
немного развлекся с ними, потому что питаю слабость к истасканным задницам.
А потом увидел лестницу, ведущую в подвал, сбросил их вниз и замуровал там.
- А что будем делать с этими курочками? Надеюсь, мы не оставим их в
живых? - заметил принц.
Слова его послужили толчком к забавам еще более ужасным, о которых
скажу лишь то, что они по жестокости превосходили адские муки, и скоро с
обитательницами монастыря было покончено.
Оба распутника, наконец, опустошили свои семенники и, увидев, что
забрезжил рассвет, пожелали вернуться в мой дом. Там нас ожидал сытный
роскошный завтрак, за которым нам прислуживали три обнаженные женщины, и мы
от души утолили наш не на шутку разыгравшийся аппетит. После этого принцу
вздумалось провести несколько часов со мной в постели, а мой любовник
удалился в сопровождении двух молодых слуг и развлекался с ними до тех пор,
пока солнце не вошло в зенит.
Отчаянные усилия и сопение старого филина не представляли большой
угрозы для моей скромности, и все-таки после продолжительных и мучительных
для меня упражнений ему удалось проникнуть в мою заднюю норку, впрочем, он
недолго оставался там: Природа разбила вдребезги мои надежды, инструмент его
согнулся, и бедняга, который так и не нашел в себе сил для оргазма,
поскольку, по его словам, он уже два раза кончил нынче вечером, заснул тихо
и мирно, уткнувшись своей противной физиономией в мои ягодицы.
Когда мы пробудились, Сен-Фон, не скрывая своего восхищения моими
талантами, вручил мне чек на восемьсот тысяч франков, выписанный на имя
королевского казначея, и вместе со своим другом покинул мой дом.
Все последующие званые вечера были похожи на самый первый, если не
считать отдельных эпизодов, которые я постоянно варьировала благодаря своему
неистощимому воображению.
Нуарсей присутствовал почти всегда, и за исключением принца посторонних
в доме не было.
Так, в течение трех месяцев я твердой рукой вела свой корабль по
бурливому морю наслаждений, и однажды Сен-Фон предупредил меня, что на
следующий день мне предстоит совершить выдающееся в своем роде преступление.
Ох, уж эти ужасные последствия варварской политики! И кто же, по-вашему,
стал очередной жертвой? Уверена, друзья мои, что вы ни за что не
догадаетесь. Это был родной отец Сен-Фона, шестидесятишестилетний господин,
образец редкого благородства его давно беспокоил беспорядочный образ жизни
сына, и он начал бояться, что тот окончательно погубит себя он не раз
крупно разговаривал с ним, предупреждал его по-доброму, даже предпринимал
кое-какие шаги при дворе к вящему неудовольствию Сен-Фона, вынуждая его
оставить министерский пост, справедливо полагая, что беспутному наследнику
лучше сделать это по своей воле, нежели уйти со скандалом.
Сен-Фон с большим раздражением относился к вмешательству отца, помимо
того, смерть старика сулила ему дополнительно три тысячи ежегодного дохода,
и, естественно, колебания его длились недолго. Эти подробности сообщил мне
Нуарсей и, заметив, что я не в восторге от столь грандиозного замысла, решил
снять с этого преступления налет жестокости, который придавала ему моя
идиотская нерешительность.
- Злодеяние, которое ты усматриваешь в убийстве человека, и второе
злодеяние, которое, по-твоему, заключается в отцеубийстве, - это, милая моя,
просто-напросто два бессмысленных понятия, и я постараюсь сокрушить их в
твоих глазах. Впрочем, не стоит терять время на первое, потому что с твоим
умом ты должна лишь презирать предрассудок, который заключается в том, что
недалекие люди усматривают преступление в уничтожении живого существа.