Чтение 55–й страницы книги ~История одной судьбы~

волнуясь, думала Анна. - Почему же никто об этом не вспомнит..."
Анна знала: на Вершинкина Костров частенько покрикивал. Она даже
поморщилась, когда Вершинкин тоже попросил слова.
Он как-то бочком подошел к трибуне, поднялся и, прищурясь, оглядел зал.
- Я решительно не согласен, - отчетливо произнес он. - То есть я
согласен с критикой, которая прозвучала на январском Пленуме в наш адрес. Но
я не согласен всю ответственность возложить на товарища Кострова. Эту
ответственность мы несем наравне с ним. Если бы многие из нас честнее,
лучше, а иногда и смелее работали, может быть товарищ Костров и не очутился
в таком положении...
"Вершинкин говорит сейчас именно так, - подумала Анна, - как нужно было
бы говорить всем".
- А в нашем районе, - продолжал Вершинкин, - нет случаев приписок и
очковтирательства...
- Вы уверены в этом? - перебил его Прохоров.
- Уверен, - твердо сказал Вершинкин. - Показатели у нас не блестящие,
но враньем мы не занимаемся. Мы воспитываем партийную организацию в духе
непримиримости ко всякой лжи...
"И ведь он действительно не врет", - уверенно подумала Анна.
- Наш район не передовой...
- Всем известно! - выкрикнул Шурыгин.
- А вы помолчите, - сказал Шурыгину Прохоров. - Вы уже выступили!
- Наш район не передовой, - повторил Вершинкин, - но каждая тонна
зерна, каждый центнер мяса, которые мы продали государству, есть
действительный результат труда наших колхозников и рабочих совхозов. Но... -
Тут Вершинкин невесело усмехнулся, и горечь его усмешки дошла до самого
сердца Анны. - Но мы в полной мере несем ответственность за все ошибки
обкома. Мы проявляли примиренчество и соглашательство, мирясь с местом,
которое занимали в сводках. Мы не завышали своих показателей, но если бы мы
добились проверки показателей по другим районам, многие не остались бы на
высоких местах. Таким образом мы тоже способствовали обману и виновны в
самоуспокоенности, которой отличался товарищ Костров.
Вершинкин и критиковал, и осуждал, но говорил о Кострове с
уважительностью.
- Я не хочу ни оправдывать обком, ни оправдываться, - продолжал
Вершинкин. - Есть решение об освобождении товарища Кострова, и я с ним
согласен. Лично я посоветовал бы товарищу Кострову спуститься на две
ступеньки пониже, не обижаться, а пойти поработать туда, где непосредственно
создаются материальные ценности. Хочу также обойтись без громких слов.
Партии они не нужны. Задача руководителя в наших условиях - это
распространение передового опыта... - Он полез в карман, достал блокнот. - Я
тут прикидывал. Мы в своем районе соберем осенью зерна по двенадцать
центнеров, льна - по три, кукурузы на силос - по четыреста центнеров.
Кукурузу посеем по чистым парам. - Он назвал еще несколько цифр, произносил
их с кряхтеньем, с опаской и вдруг решительно сказал: - А если не соберем,
заранее прошу дать мне по шапке.
Последние эти слова он сказал, сходя с трибуны.
После Вершинкина выступило еще несколько человек. Следовало, как
говорится, закругляться. Список ораторов был исчерпан, Кострову было выдано
по заслугам...
- Как, товарищи? - спросил Косяченко. - Высказалось четырнадцать
человек...
- Хватит, - сказал кто-то из зала. - Подвести черту.
- Хотелось бы послушать товарища Косяченко, - сказал кто-то еще. -
Все-таки второй секретарь...
- А что я скажу? - тут же возразил Косяченко, как-то заискивающе, как
показалось Анне, улыбаясь. - Все ясно. Все сказано. Я полностью согласен с
решением ЦК. Полностью. Критика суровая, но справедливая. Теперь надо
засучить рукава. Отвечать делом, товарищи, делом...
Он без паузы предоставил слово Прохорову.
Тот медленно, точно нехотя, пошел к трибуне.
- Что ж, товарищи, мне, собственно, нечего добавить, - неторопливо
произнес он. - Вы все знакомы с решениями январского Пленума, знакомы с
критикой, касающейся неудовлетворительного руководства сельским хозяйством.
Такой критике подверглись руководители многих областей, в том числе и вашей.
В Центральном Комитете обсуждался вопрос. Принято решение освободить
товарища Кострова от обязанностей первого секретаря. У Центрального Комитета
нет уверенности, что он сможет обеспечить подъем сельского хозяйства. Судя
по выступлениям, члены обкома согласны с этим. В качестве первого секретаря
решено рекомендовать товарища Калитина...
Анна была разочарована. Она ждала, что Прохоров выстудит с большой
речью, проанализирует состояние сельского хозяйства в области, разъяснит
ошибки - и Кострова, и обкома в делом, а вместо этого - несколько слов,
согласие с выступлениями, сообщение о решении ЦК...
Косяченко сформулировал предложение:
- Товарища Кострова, как не обеспечившего руководство сельским
хозяйством, освободить от обязанностей первого секретаря и вывести из
состава бюро.
Костров сидел, наклонив голову.
"Все-таки мужественный человек, - подумала Анна. - Не побоялся, пришел
получить все полной мерой. Не всякий способен..."
Шурыгин поднял руку.
- Исключить из партии, - сказал он. - Я считаю, что Костров заслуживает
исключения из партии.
"Ну и мерзавец! - опять внутренне возмутилась Анна. - Кому бы говорить,
только не ему. Ведь он вознесен руками Кострова. Ведь все время Кострову в
рот смотрел. Посовестился бы..."
Прохоров опять встал.
- Ну, почему же... - неодобрительно сказал он. - Разве товарищ Костров
обманывал партию? Мы в это не верим. Злого умысла у него не было. Оторвался,
зазнался. За это его и наказывают. Но исключать... По-моему, нет оснований.
За исключение не голосовал даже Шурыгин. Выбрали Калитина. Косяченко
предоставил ему слово.
Чем-то он нравился Анне меньше Кострова. Уж очень спокоен. Как-то уж
очень вежлив и обходителен. Подумать только, что происходит в области?
Снимают первого секретаря! Ведь это событие. Все волнуются. Анна хорошо
чувствует, как все волнуются. А он идет себе к трибуне с таким лицом, будто
ничего не случилось.
И вдруг Костров встал из-за стола президиума, сошел в зал и занял место
в первом ряду. Демонстративно подчеркнул, что он посторонний уже человек в
Пронске. В поступке этом, пожалуй, не было ничего особенного, вывели
человека из состава бюро, а он, так сказать, переместился теперь на то
место, которое ему отведено. Но он сразу вооружил против себя Анну. Этот
демонстративный рывок, этот выход из-за стола, это одновременное движение
вместе с Калитиным - ты, мол, на трибуну, а я вниз, - были недостойны
сильного человека.
Калитин сделал вид, что не заметил перемещения Кострова. Он далеко
отставил стоящий на трибуне графин и заговорил.
Он поблагодарил пленум за доверие и сказал, что относит это доверие к
той высокой рекомендации, о которой довел до сведения пленума товарищ
Прохоров. Заверил, что будет работать, не покладая рук. Потребовал, чтобы
другие тоже работали с полной отдачей...
Говорил четко, немногословно, привел последние данные областного
статистического управления о состоянии посевов, - он успел их получить и
ознакомиться с ними, - проанализировал их и перечислил рекомендации
январского Пленума, которые, по его мнению, годились для Пронской области.
Анна мысленно прикинула - не повторится ли с ним то, что произошло с
Костровым. Калитин выглядел как-то раздумчивее Кострова, не так категоричен,
не так риторичен. Но... право же, самой себе она не могла поручиться, что
прончане поменяли лапти на сапоги.

LV

Все потянулись к выходу. Анна решила подождать, пока схлынет толпа. Она
боялась, что ее остановит Шурыгин, ей не хотелось с ним говорить. Мимо
прошел Калитин. Он оживленно беседовал с Прохоровым, но ей показалось, что
он задержал на ней взгляд. Анна продолжала сидеть. Те часы, которые она
провела сегодня в зале, дорого дались ей.
Иногда лучше не думать. Но не думать нельзя. Хорошо, что Костров пришел
на заседание, не оказался трусом. Но явная отчужденность от всего, о чем
здесь сегодня говорилось, доказывала, как, в сущности, чуждо ему было все,
чем жила область. Чиновник... Прислали в область - служил, Анна считала,
честно служил, старался, сколько мог, но не породнился ни с областью, ни с
людьми. Теперь поедет еще куда-нибудь...
Еще обиднее думать, что и Калитин может оказаться таким же. Посидит в
Пронске два-три года, пусть пять, свое отзвонит, и с колокольни долой. А
ведь одним умом, без сердца, народ не поднимешь. Она недовольна была и
Прохоровым. Он сказал - Калитина рекомендуют в Пронск. Но почему? Почему
именно в Пронск? Чем уж так особенно хорош Калитин для Пронска?
Не понравилось ей и поведение Косяченко. Он обязан был выступить. Он
охотно делил с Костровым успехи и не захотел делить неприятности.
Отмолчался.
Но самое ужасное, самое постыдное впечатление оставил у нее Шурыгин. К
нему она навсегда утратила уважение. Она не заподозрила его в каком-либо
обмане, она верила, что дела в Дубынинском районе действительно хороши. Как
бы ни покровительствовал Костров Шурыгину, нашлись бы люди, которые вывели
бы Шурыгина на чистую воду, прибегни он к припискам и подтасовкам Но так
бесстыдно наброситься на Кострова, которому до январского Пленума пел одни
похвалы! Перед Прохоровым, что ли, хотел выслужиться?