Чтение 55–й страницы книги ~Каторга~

- ...при нем блоха жила! - рассмеялась Анита.

- Нет. При короле жила королева, а звали ее Марысинкой. Памятник этой
женщине и поныне стоит в Летнем саду Петербурга, где ты еще никогда не
бывала. Марысинка была красива - как и ты, а Собеский любил ее, как я люблю
тебя.

Ладонью он ощутил ее слезы.

- Не плачь. Я сделаю тебя королевой, как Ян Собеский сделал королевой
безвестную Марысинку, и они не расставались...

- Никогда?

- Никогда. До самой смерти короля...

Высокий маяк "Крильон", установленный на самой южной точке Сахалина,
посылал в ночь короткие, тревожные проблески, а с севера дружески подмигивал
кораблям маяк "Жонкьер".

"Кто знает! Не это ли их будущие имена?"

Полицмейстер Маслов доложил Ляпишеву, что начались странные поджоги
мостов, чья-то злая рука сковырнула вчера с, насыпи вагонетки
железнодорожной "дековильки", а в шахтах Дуэ случился обвал, погибло сразу
четырнадцать каторжан-шахтеров, генерал-майор Кушелев уже выехал к месту
происшествия.

- По слухам, крепи в шахте оказались подпилены... Михаил Николаевич
даже руками развел:

- Безусловно, японская колония Сахалина не ушла просто так, приподняв
цилиндры над головами, она оставила здесь свою агентуру. А что мы можем
предпринять в свою защиту? Я бессилен... Где мне взять столько людей, чтобы
охранить всю береговую полосу острова, если мы с трудом наскребли две тысячи
людей с берданками для ограждения Александровска и Корсаковска?.. Впрочем,
благодарю. Учтем и это.

Маслов уложил бумаги в портфель, спросил участливо:

- А как там Фенечка? Хуже или полегчало?

- Неважно. У нее как раз врач Брусенцов...

Военный доктор Брусенцов, который пользовал в городе самого губернатора
и семьи сахалинского начальства, вышел из комнаты Фенечки с удрученным
видом. Он сказал:

- Если эта женщина слишком дорога вам, советую отправить ее на материк,
чтобы показать врачам Владивостока.

- Понимаю, доктор, ваши опасения, но Фенечка не жена ведь мне, а только
каторжница, взятая мною в услужение. Как человек, я могу сердечно
сочувствовать ей. Но, как губернатор, не имею права отпустить каторжницу с
Сахалина. Это было бы грубым нарушением законности и правопорядка,
блюстителем которых я здесь являюсь по воле моего монарха.

- Тогда, - сказал Брусенцов, накидывая пальто, - вы не судите нас,
врачей, слишком строго, если с вашей горничной случится что-либо худое. К
этому вы должны быть готовы...

Михаил Николаевич прошел в комнату Фенечки и, склонясь над нею, с
невольным трепетом расцеловал ее руки.

- Ах, Феня, Феня... Почему такая кривая и уродливая жизнь у нас? Ты бы
знала, как мне тяжело! Чем бы помочь тебе?

- Стоит ли жалеть вам меня, ежели я сама во всем виновата? - спросила
его горничная. - Коли уж в народе говорят, что от тюрьмы да от сумы не
отказывайся, так чего мне теперь от смерти-то воротиться? Помру - туда и
дорога...

В эти дни Ляпишев сделал доброе дело - избавил Клавочку Челищеву от
сидения над корректурами приказов губернского правления. Бестужевка имела
диплом об окончании школы фельдшериц, и теперь для нее шили ладненький
костюм сестры милосердия. Михаил Николаевич спросил девушку:

- В каком из наших отрядов хотели бы служить?

- Если можно, в отряде штабс-капитана Быкова...

Конечно, госпожа Слизова и подобные ей сплетницы уже разнесли молву по
городу, будто эта чистюля, корчащая из себя ученую недотрогу, "путается" с
Быковым, но Михаил Николаевич оказался выше этих негодных сплетен.

- Не имею причин отказывать вам, - сказал он.

К лету 1904 года в дружинах числилось уже две с половиной тысячи
добровольцев, а конвойные команды, ранее охранявшие каторжан, перевели в
разряд резервных батальонов. Лошадей не хватало (север Сахалина имел всего
пятьдесят всадников, а в Корсаковске с трудом набрали кавалерию из
четырнадцати человек). Наконец, из Николаевска прибыло подкрепление -
батальон крепостного полка, составленный из пожилых людей, призванных из
запаса, и Кушелев выразился о нем слишком четко:

- С поганой овцы хоть шерсти клок, и на том спасибо этим мудрецам из
Хабаровска.

Не было хорошего оружия, кроме стареньких берданок, не было бинтов и
лекарств. А четыре негодные пушки тупо смотрели в синеву Татарского пролива.
Капитан Таиров клятвенно утверждал за картами, что японцы на Сахалин не
полезут:

- Имею самые точные сведения! Не хватало им еще мороки с нашими
головорезами... Чего они тут не видели?

- Ну, это вы завираетесь, капитан, - отвечали ему партнеры по штосу. -
Японцы могут прийти. Но придут только в том случае, если проиграют войну в
Маньчжурии.

- Да бросьте вы, господа! - говорил поручик Соколов. - Порт-Артур уже
сковал все японские силы, по слухам, на Балтике готовится могучая эскадра
адмирала Рожественского. Скажу больше - скоро нам пришлют новые пушки...

Правда! На материке, видать, поднатужились и оторвали от своих запасов
целую батарею пушек для Сахалина. Орудия встречали на пристани, как
триумфаторов, музыкой гарнизонного оркестра; в честь прибытия артиллерии
Ляпишев разрешил устроить "народное гулянье" по улицам Александровска. На
этом же гулянье штабс-капитан Быков увидел Клавдию Петровну в новом платье
сестры милосердия и не скрыл своего недовольства:

- Вам к лицу! Но зачем вы это сделали?

- А вы разве сами не догадались?

- Признаться, нет.

- Меня больно задели ваши слова, сказанные в похвалу той девчонке,
которая рядом с гадким человеком убралась от нас. Мне хотелось доказать вам,
что я тоже могу быть рядом...

- Неужели рядом со мной?

-Да.

- Рядом со мной вам будет очень трудно...

Быков не сказал ей самого страшного. В японской армии тоже были сестры
милосердия. Но их кадры формировались посредством набора из домов
терпимости. Самураи думали, что русские сестры милосердия таковы же, и
потому на полях сражений они косили наших санитарок нещадным огнем своих
пулеметов.

Пожалуй, один только барон Зальца, окружной начальник в Корсаковске,
ведал истинное положение вещей, точно оповещенный, что японцы обязательно
высадятся на Сахалине, ибо в захвате острова самураями больше всего были
заинтересованы деловые круги США. Залежи угля и нефти на Сахалине давно
будоражили аппетиты заокеанских капиталистов. Зальца, поклонник японского
массажа и любитель приемов джиу-джитсу, был не только приятелем японского
консула Кабаяси! Нет, он пошел еще дальше, заручившись дружбой с инженером
Клейе, искавшим на Сахалине нефтяные источники. Тайный агент американской
компании "Стандард Ойл", Клейе с 1898 года безвылазно торчал в
Александровске, всюду афишируя, что составит нефтяной синдикат, после чего
даже на "кандальных" каторжан, сидящих на параше, низвергнутся колоссальные
прибыли... А теперь скажем правду: даже не консул Кабаяси, а именно этот
"тихий американец" ван (или фон) Клейе являлся главным осведомителем Зальца,
от него барон и узнал о появлении в японском генштабе пана Юзефа
Пилсудского. Правда будет нами продолжена: щедрая любезность Клейе требовала
ответной информации, а потому барон Зальца регулярно оповещал Клейе о всех
делах на русском Сахалине, и нетрудно догадаться, куда же в конце концов
поступали эти сведения...

В биографии этого остзейского негодяя из Курляндии не все было
благополучно, иначе барон не "загремел" бы на Сахалин. Он телефонировал в
Александровск - самому губернатору:

- Ваше превосходительство, у меня в Корсаковске появился некий агент
торговой фирмы по имени Фабиан Вильгельмович Баклунд. Я уже веду за ним
тихое негласное наблюдение, но ничего предосудительного пока не обнаружил.
Вы его знаете?

- Ничего не знаю, - сказал Ляпишев. - Но помнится, что я визировал
паспорт Баклунда по прибытии его на Сахалин.

- Баклунд утверждает, что начало войны застало его в сахалинской глуши,
где он задержался из-за болезни племянницы.

- Да, да, - ответил Ляпишев, - теперь я вспомнил! Кажется, он был у
меня еще до моего отъезда в отпуск...

(Ляпишев действительно знал Баклунда, но подлинный Баклунд отплыл с
Сахалина еще осенью прошлого года, о чем губернатору не было известно.) И
барон Зальца успокоился. Но Полынову предстояло серьезное испытание!
Конечно, он предвидел, что за ним установлено наблюдение, вслед за которым
последует неизбежное свидание с окружным начальником. В подобных случаях
надо идти прямо на тигра, а не убегать от него.

Гротто-Слепиковского он спросил:

- Где бывает по вечерам ваш глупый барон?

- Этот умный барон играет в клубе на бильярде.

- А ты посидишь дома, - велел Полынов Аните.

- Не уходи без меня... я боюсь за тебя!

- Ерунда, - ответил Полынов, заряжая браунинг. В бильярдной клуба
Зальца предложил Баклунду разыграть партию. Баклунд ответил ему согласием на
отличном немецком языке, что понравилось барону. Великолепный игрок, Зальца
обошел бильярд по кругу, предупредив соперника:

- А я вас "дворянским"... не возражаете? "Дворянским" ударом, пустив