Так и полагается, вы правы, как всегда. Но подумайте минутку. С моей стороны
это не только дерзость и пустое любопытство. И это, конечно, но есть и еще
кое-что, и вот в это вы должны поверить...
ее за руку и осторожно нащупал пульс.
я ведь вам говорил, - прибавил он и все-таки не удержался, снова упомянул о
своем ненадежном сердце. - В любую минуту... - докончил он и выпустил ее
руку.
будет сразу и не изуродует тебя. Вот бы и мне знать заранее, я так боюсь
долгих мучений, вдруг стану некрасивая. Не хочу сделаться безобразным
трупом...
прозвучало как похвала. - Я знаю, кому от рожденья дана красота, тому она
дороже всех сокровищ. Нелегко явиться на свет красавицей, а уйти уродом. Но
ведь красота - дар или достоинство из тех, которым невелика цена, с нею надо
родиться, ее не приобретешь и не заслужишь, и ценить ее надо бы не выше, чем
она того стоит.
вопрос. Скажу вам правду - я никогда не изменял своей жене.
быть, иногда сохранять верность было очень скучно.
овладел какой-то демон откровенности.
мне, и, может быть, ей тоже иногда бывало скучновато.
виновато больное сердце?
возразил доктор Шуман.
пожалуй, так ему и надо.
понимаю в любви. Конечно, это не очень-то рыцарский ответ, следовало бы
ответить иначе, но не в моих правилах говорить не то, что я думаю. И разве
вам хотелось бы услышать неправду? Для этого, пожалуй, не время.
и другой. На лбу остались два круглых красных следа от помады. Лицо у
доктора было очень довольное, но совершенно спокойное.
прибавила: - Дайте-ка я вытру вашу перепачканную физиономию.
пятна.
супружеская пара, - сказала она.
которой это доставило самое большое удовольствие.
и мирно глядели на воду, мимо прошествовала фрау Риттерсдорф.
и отчетливо сообщила она им, и в голосе ее звучало задушевнейшее сочувствие
и понимание. Чуть приостановилась, передернула плечами, плотнее окутала
тонким шарфом обнаженные руки и прибавила: - Пожалуй, все-таки надо быть
поосторожнее, вечером прохладно, особенно на море.
в их лица. Оба встретили этот взгляд с безмятежным спокойствием. Фрау
Риттерсдорф еще секунду помедлила и неспешно двинулась дальше, на прощанье
бросив через плечо:
молодость наша, увы, уже миновала.
промолвила condesa, глядя в костлявую спину удаляющейся фрау Риттерсдорф.
предоставьте ей.
звенящим недобрым смехом. Помолчала. Лицо у нее стало печальное и усталое.
слыхал, чтобы она говорила так буднично-просто и так искренне. - Мне
противно, что я женщина. Быть женщиной постыдно. Не могу с этим примириться.
же мнения. Однако, верный долгу мужчины, постарался ее успокоить. - Вы
глубоко ошибаетесь. Возможно, быть женщиной - несчастье, очень многие из вас
так думают, но ничего постыдного в этом нет - это участь, которую надо
принять, как всякую другую. Скажу вам правду, - серьезно продолжал он, - вы
уж слишком испорченное существо, и тут виновата вовсе не принадлежность к
слабому полу. Есть немало мужчин с таким же нравом и с такими же привычками;
будь вы мужчиной, все равно вы натворили бы всяческих бед, из вас вышел бы
наркоман и совратитель.
объятий, и, сияя улыбкой, наклонилась к Шуману.
была бы полная свобода и куда больше возможностей, и на меня не брюзжали бы
старые ворчуны вроде вас!
готовых лечь ему на плечи.
как самая сумасбродная женщина.
круто повернулся и пошел прочь. - Как последний сумасброд мужчина!
доктор съежился, словно под струями холодного дождя. Condesa бегом догнала
его, взяла под руку, вложила тонкие пальцы в его ладонь.
бы видимость собственного достоинства. И тогда она отпустила его руку и
преградила ему путь, глаза у нее сделались дикие, какие-то обезьяньи, в них
не осталось ничего человеческого.
Взяла его руки в свои, на миг легко прислонилась головой к его плечу. - Ох,
неужели вы не понимаете? Я устала, я с ума схожу, я умру, если не усну... Вы
должны сделать мне piqure {Укол (франц.).}, огромную дозу, чтобы я проспала
несколько дней подряд... Нет, не уходите, не бросайте меня... вы не можете,
не должны, я вас не отпущу! Помогите мне, я хочу покоя... дайте мне заснуть!
может быть, все-таки можно отказать? Но то, что он увидел в этом лице,
заставило его мгновенно решиться.
каюте. В коридоре, при неровном, неярком свете, она обратила к доктору
неузнаваемое, измученное, несчастное лицо.
теперь я сдержу слово, я больше не прикоснусь к эфиру!
Значит, вы все-таки оставили у себя еще флакон?
раздосадованная его тоном. - Мне ни в чем доверять нельзя, пора бы вам это
понять.
она опустила ресницы, отвела глаза.
piqure. Идите дальше одна, через несколько минут я к вам приду. Как вы
прекрасно знаете, мне-то доверять можно, - докончил он с такой горечью, что
и сам изумился, и повернул к своей каюте.
словно его обещания сами собой разумеются и можно их не ценить... а ведь так
оно и есть, подумал он с кривой усмешкой, по крайней мере так было до сих
пор. Пока доктор отбирал и готовил ампулы для укола, мысли его прояснились,
теперь он рассуждал довольно четко, почти уже холодно и трезво. Нет, долгу
врача он не изменил. Но тут примешалось и его чувство к этой женщине отнюдь
не как к пациентке, вот все и сложилось очень неловко для него... да и для
нее, вот и возникли отношения, которые ему вовсе не к лицу, да и ей тоже,
нехотя признался он себе. Но все эти встряски и передряги... эта ее манера
каждую встречу с ним превращать в сцену, которая выматывает обоих... ему это
грозит новым сердечным приступом; и она нимало не считается с приличиями,
того и гляди это кончится таким скандалом, что от одной мысли бросает в
дрожь... нет-нет, со всем этим надо покончить. Надо пустить в ход не только
свою власть врача, но, если и она не подействует, власть капитана - и
немедля ввести эти дикие отношения в должные границы. С этой женщиной
следует обращаться как с истеричкой, не способной отвечать за свои поступки.
Дурацкие мелодрамы, которые она разыгрывает, могут его просто-напросто
убить. Все это вздор, хватит! Но будем милосердны, введем ее в наркотический
лимб, ведь ей-то он кажется раем.
Курылев Олег
Корнев Павел
Лукьяненко Сергей
Херберт Фрэнк
Журавлев Владимир
Распопов Дмитрий